Крестовый поход - Дэвид Вебер

Виннифред Тревейн втянула воздух сквозь сжатые зубы. Остальные офицеры молчали, но выражение их лиц было в высшей степени красноречивым. Особенно выражение лица Ктаара. Орионец с нехарактерным для него тактом почти ничего не сказал о всплывшей наружу истинной причине гибели миротворческого флота и о замешательстве, воцарившемся в Законодательном собрании, но теперь презрительно скалил белоснежные клыки. По мнению Антонова, у Ктаара для этого были все основания. Ведь какое бы решение ни принял командующий Вторым флотом, политиканы, как всегда, выйдут сухими из воды, как ни в чем не бывало сославшись на его «профессиональное мнение». Отчего же они так редко интересовались его мнением до того, как он по их милости по уши увяз в дерьме?!

– В этой связи, – продолжал Антонов, – я хочу услышать все; что вы можете сказать по этому поводу… Коммодор Сущевский?

– Господин адмирал, – хмуро сказал начальник штаба, – мне нечего сказать. Мы все еще изучаем имеющиеся данные. Полагаю, что нам известно об укреплениях противника больше, чем любому другому штабу за всю историю войн. Тем не менее я не вижу альтернативы массированной бомбардировке. В обороне противника нет слабых мест, ни одной даже самой малюсенькой бреши! Конечно, мы можем подавить эту оборону, оставаясь за пределами действия оружия противника, но это будет равносильно претворению в жизнь восемнадцатой директивы. – Сущевский на мгновение замолчал. – Как ни прискорбно это признавать, – продолжил он, – по крайней мере в одном отношении Вальдек прав. Через некоторое время фиванская промышленность начнет выпуск собственных стратегических ракет. Тогда мы утратим свое единственное преимущество.

– Я не стану бомбардировать Фивы! – Антонов говорил спокойно, но в его голосе звучала с трудом сдерживаемая ярость. Он больше не кричал и не бранился, потому что твердо принял это решение. Потом он взглянул на Ланту. Бывший адмирал первого ранга сморщился и постарел. Он сидел в слишком высоком для него кресле. У него дрожали руки, и он взглянул на Антонова потускневшими янтарными глазами, словно из бездны отчаяния.

– Придется, – с горечью произнес он. – Коммодор Сущевский прав.

– Нет! – отрезал Антонов. – Должен быть какой-то выход! Обороны без слабых мест не бывает, особенно если атакующие располагают исчерпывающей информацией и им помогает самый выдающийся из бывших командиров противника!

– Это я-то выдающийся командир? – уныло спросил Ланту и покачал головой. – Нет, господин адмирал! Вам помогает жалкий глупец. Ничтожный простак, по собственной дурости считавший, что его родной народ достоин спасения. – Ланту уставился себе на руки и едва слышно произнес: – Я стал величайшим предателем в фиванской истории. Я предал все, во что когда-то верил, пожертвовал своей честью, спланировал гибель тысяч соотечественников, которых я сам когда-то вел в бой. А ради чего?! Ради народа до такой степени глупого, что он позволил горстке шарлатанов дурачить себя на протяжении жизни пяти поколений! – Он судорожно шевелил пальцами. – Поступайте как считаете нужным, господин адмирал. Возможно, кому-то из моего Возлюбленного Народа и удастся выжить. Тогда будет кому проклинать меня во веки веков.

Находившиеся в рубке земляне утратили дар речи при виде таких душевных мук, но Ктаар’Зартан, не сводя глаз с лица Ланту, наклонился вперед и сделал знак переводчику.

– Адмирал Лаанту! Я хотел бы вам кое-что рассказать, – негромко проговорил орионец, и Ланту поднял на него глаза. Он так удивился, что на мгновение забыл даже о своем горе, ведь Ктаар с ним заговорил впервые.

– Много столетий назад на Старой Валхе жил один «ханхар» – военачальник. Его звали КнаарТольнат, и его клан поклялся служить клану Кирхар. Кнаар был великим воином. Он не знал поражений ни в бою, ни на турнирах, и воины его клана были «линкарами’А’Я’Кирхар» – оруженосцами клана Кирхар. Воины Клана Тольнат сражались по правую руку от воинов клана Кирхар, а Кнаар был «шарток-ханхаром» клана Кирхар – первым клыком среди всех его воинов и среди воинов клана Тольнат.

Однако Ханхак’А’Кирхар был бесчестен. Он предал своих союзников и стал «шофаком». Никто из его воинов не знал об этом, потому что он скрывал свое предательство. При этом он шпионил за теми, кто считал себя его «фаршатоками», продавая их тайны врагу. Когда же настал час битвы, он отозвал Кнаара в сторону и приказал ему не идти в битву вместе с воинами клана Кирхар, которыми он сам командовал. Он сказал Кнаару, что воины клана Тольнат должны сидеть в засаде до последнего момента, чтобы ударить в тыл врагу, когда их союзники, включая воинов клана Кирхар, притворно обратятся в бегство.

Орионец на мгновение замолчал, а Ланту во все глаза смотрел на него, сморщив свою продолговатую морду и пытаясь понять, к чему он клонит.

– У Кнаара не было причин считать своего «ханхака» предателем, но он был опытным воином и, обдумав полученный приказ, пришел к выводу, что он очень странный. Его воины должны были сидеть в засаде слишком далеко, и им не удалось бы ударить в тыл врагу. Ведь к тому моменту, когда прибудут гонцы и его воины доберутся до поля боя, враги, преследующие их союзников, будут уже далеко. Размышляя о приказе своего «ханхака», Кнаар понял, что его союзники не смогут «притворно обратиться в бегство», ведь они стояли на горном перевале и, спустившись с него, оказались бы прижатыми к реке, где их ожидала верная гибель. Да, их перебили бы всех, кроме воинов клана Кирхар, – негромко продолжал Ктаар, – так как те стояли в резерве. Они первыми отступили бы по единственному мосту через реку, и в их обязанности входило заминировать и подорвать этот мост, чтобы противник не смог их преследовать.

Когда Кнаар понял это, до него дошло, что «ханхак» предал и его, и остальных своих союзников. Если бы воины клана Тольнат выполнили приказ и ударили в тыл врагу, они сражались бы в полном одиночестве и были бы перебиты. Клан Кирхар отступил бы за реку, и его «ханхак» приказал бы взорвать мост, чтобы «задержать противника», на самом деле отдав ему на растерзание своих союзников. А после битвы в живых не осталось бы никого, кто смог бы обвинить «ханхака» в предательстве.

Но Кнаар принес присягу в верности своему «ханхаку» и не мог ее нарушить, ведь клятвопреступник хуже «шофака». Он превращается в «диргаша» – стоящего вне закона изгоя из клана своих отцов и матерей, умертвить которого безнаказанно может любой встречный. Народа Зеерлику’Валханайи не знает кары страшнее. Любой из нас раньше покончит с собой, чем превратится в «диргаша».

Но если бы Кнаар выполнил приказ, воины его клана и их союзники погибли бы, а предатель, погубивший их, стал бы от этого только богаче и могущественнее. Поэтому Кнаар не выполнил приказ. Он нарушил присягу. У него не было доказательств, но он знал правду, и этого ему было достаточно.