Звезда Тухачевского - Анатолий Марченко

— Можете не сомневаться, товарищ Сталин! — с волнением воскликнул Тухачевский. — Я отдаю себе отчет, что представляет собой государственная тайна.

Сталин на минуту задумался.

— Вот еще что мне хотелось бы вам сегодня напомнить. Вы, товарищ Тухачевский, какое-то время назад, провожая немецкую военную делегацию, заявили главе этой делегации генералу Адаму: «Имейте в виду, дорогой, вы и мы можем диктовать свои условия миру, если будем вместе».

Тухачевский остолбенел: действительно, еще года четыре назад что-то вроде этого было сказано после хорошего застолья при проводах делегации на вокзале. Кому неведомо, что хорошие застолья всегда вызывают повышенные эмоции и не располагают к предельной точности формулировок? Это во-первых. И во-вторых, сказано было как бы с глазу на глаз, при отсутствии свидетелей, сказано к тому же негромко, и вот на тебе — оказалось услышанным в самом Кремле!

— Что-то я не припоминаю… — начал было говорить Тухачевский, но Сталин поспешил опередить его оправдания:

— Вы произнесли эту, мягко говоря, неосторожную фразу в мае 1933 года, прекрасно зная, что в январе того же, 1933 года к власти в Германии пришел Гитлер. И получается довольно странная картина: генералу Адаму, представителю Гитлера, вы говорите о дружбе и даже о совместном военном сотрудничестве, а вскоре с высокой трибуны заявляете, что Германия — потенциальный агрессор и что именно от Гитлера исходит опасность новой войны. Когда же был прав товарищ Тухачевский, а когда он лукавил и кривил душой — тогда, в мае 1933 года, на перроне Белорусского вокзала, перед отходом поезда Москва — Берлин, или же позже — когда товарищ Тухачевский взошел на трибуну высокого армейского совещания, чтобы произнести свои пламенные слова?

— Товарищ Сталин, если я и говорил нечто подобное генералу Адаму, то это не более чем дипломатический ход, скорее рассчитанный на дезинформацию нашего противника и на усыпление его бдительности, чем на предложение о сотрудничестве, — собрав волю в кулак, как можно спокойнее ответил Тухачевский.

— Надо отдать вам должное, — почти одобрительно произнес Сталин. — Вы умеете выходить из весьма затруднительных положений. В этом вы в чем-то схожи с Путной.

Это было ударом ниже пояса. Сталин понимал, что Тухачевский конечно же знает об аресте Путны и конечно же о том, что они друзья.

— Путну я знаю давно, с гражданской войны… — начал было Тухачевский.

— В том-то и дело, что знаете, больше того, как это всем известно, вас водой не разольешь.

Сталин особенно подчеркнул это сакраментальное водой не разольешь, подчеркнул намеренно, будто маршал, находясь на свободе, продолжает дружить с Путной, сидящим во внутренней тюрьме НКВД.

— Путна оказался не нашим человеком, — продолжал Сталин, видимо надеясь вывести Тухачевского из себя и побудить его доказывать, что его друг Путна ни в чем не может быть виновным, или же заставить маршала тут же отречься от своего друга и проклясть его как врага народа.

— Я всегда считал Путну преданным нашему делу человеком. У него три ордена Красного Знамени.

— Нашему делу? — подхватил эту фразу Сталин. — Смотря какому нашему делу и смотря что иметь в виду под нашим делом.

— Делу социализма, — поспешно уточнил Тухачевский. — Я не могу поверить в его измену.

— Что поделаешь, жизнь часто преподносит нам сюрпризы, — философски изрек Сталин. — Люди меняются, а в соответствующих обстоятельствах становятся и прямыми перевертышами. Может быть, вы забыли, товарищ Тухачевский, что Путна — выкормыш Троцкого?

«Сейчас скажет, что и я — выкормыш Троцкого», — похолодел Тухачевский.

— А что касается орденов, в том числе и трех орденов Красного Знамени, которые вы упомянули, то ордена — это еще не гарантия того, что человек не перешел на сторону наших врагов. Ордена могут лишь помочь такому человеку в более тщательной маскировке. Разве мало двурушников носят у нас ордена?

Сталин отошел в дальний угол кабинета и, казалось, вовсе позабыл о присутствии Тухачевского.

— Ну что же. — Вождь говорил тихо, и Тухачевскому приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его слова. — Будем считать, что сегодня у нас получился очень хороший разговор, нужный разговор, и мы с вами хорошо поняли друг друга. Пожелаю вам удачи на новом месте.

Тухачевский, попрощавшись, направился к двери, но Сталин остановил его:

— Да, вот еще одно замечание. Некоторые так называемые деятели без устали, к месту и не к месту, твердят о жестокости товарища Сталина. Наверное, так склонен думать о товарище Сталине и товарищ Тухачевский.

— Товарищ Сталин, я никогда не разделял такого рода оценок…

— Не надо лавировать, товарищ Тухачевский, — не дал ему договорить Сталин. — Меня такого рода оценки мало трогают, ибо они столь же далеки от реальной действительности, как мифы и легенды от реальной жизни. Пусть те, кто распространяет слухи о жестокости товарища Сталина, читают Эмиля Людвига, писателя с мировым именем. После встречи со мной он написал, что ожидал встретить в Кремле надменного диктатора, на самом же деле встретил человека, которому готов был доверить своих детей. Думаю, что это хороший ответ врагам социализма.

— Товарищ Сталин, — взволнованно сказал Тухачевский, — я готов двумя руками подписаться под этой оценкой Эмиля Людвига. Весь мир знает его как честного и объективного писателя, и я рад…

— Зачем же подписываться двумя руками? — серьезным тоном, будто Тухачевский произнес эти слова в буквальном смысле, спросил Сталин.

— Товарищ Сталин, — волнение Тухачевского достигло высшего предела, и он даже не расслышал вопроса вождя, — я всегда был предан вам, клянусь, что моя преданность…

— Вы клянетесь, будто я усомнился в вашей преданности. Не надо клятв, товарищ Тухачевский. Нам нужны не клятвы, а высокая политическая бдительность, настоящая большевистская бдительность. Враги из троцкистского лагеря внедрились в святая святых нашего государства — в армию. Их цель — нанести удар в спину Советскому государству в случае войны. А если удастся, то еще и до начала военных действий совершить Государственный переворот.

Тухачевский от напряжения и от сознания того, что обвинение брошено и в его адрес, густо покраснел, понимая, что это-то и упрочит Сталина во мнении, что маршал действительно замешан в антисоветских действиях.

— Но это же измена Родине, это черные, предательские планы! — дрогнувшим голосом воскликнул маршал.

— Вы абсолютно точно охарактеризовали замыслы организаторов этого черного дела, — удовлетворенно произнес Сталин. — И нам надо быть начеку. К сожалению, многие наши руководители болеют страшной, неизлечимой болезнью — идиотской беспечностью, идиотским благодушием. Надеюсь, что вы, товарищ Тухачевский, не заразитесь этой идиотской болезнью.

— Заверяю вас, товарищ Сталин! — Тухачевский еле унимал знобящую дрожь, охватившую все его существо.

— Кстати, я очень рад за вас, товарищ Тухачевский, — медленно начал Сталин, не спуская по-недоброму настороженных глаз с маршала.

Тухачевский, не понимая, к чему клонит вождь, вопросительно смотрел на него.

— Я очень рад за вас, товарищ Тухачевский, — еще медленнее повторил предыдущую фразу Сталин, будто испытывая его терпение. — Вы прославились не только в своем отечестве, но и за пределами нашего государства.

— Простите, я не понимаю…

— Зачем лукавить, товарищ Тухачевский? — Сталин изображал сейчас саму наивность. — Разве вам неизвестно, что во Франции издана ваша биография? И разве вам неизвестно, что после вашей поездки в Лондон английская печать наперебой и взахлеб воздавала вам хвалу, не жалея самых красноречивых эпитетов? «Военный гений революции», «красный Бонапарт» и особенно «красавец маршал»?

Тухачевский покраснел еще гуще. Кажется, вождь окончательно доконает его!

— Да вы не смущайтесь, товарищ Тухачевский. Только человек, лишенный способности видеть, иными словами, слепец, станет отрицать, что вы и впрямь самый красивый из всех наших маршалов. До свидания.

Тухачевский медленно шел по кремлевскому коридору к выходу. Едва он открыл дверь, как солнце всею силою своей майской молодости ослепило ему глаза. Он зажмурился.

«Что означают эти намеки Сталина? — гулко застучало в голове маршала. — Какая-то Жозефина Ганзи… Поездки в Германию… Брудершафт… Путна… Гитлер… Нет, все это неспроста: вождь никогда ни о чем не спрашивает из праздного любопытства…»

Майский день был жарким, но Тухачевского бил озноб, будто здесь, за кремлевскими стенами, ударил заморозок.

«Какое сегодня число?» — внезапно возникла странно пугающая мысль.