Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

использовал такое укрытие, играя в прятки, ложился поперек кровати под валик. А этот кофр стоит наготове, чтобы позднее в нем вывезли тело. Только мы вас немного опередили. Вы успели усыпить Таппенс, спрятать ее под валиком, а ваши сообщники из соседних апартаментов — связать вас и заткнуть вам кляп в рот. Признаюсь, мы проглотили вашу историю. Но если подумать, руководствуясь порядком и методом, то становится ясным, что усыпить девушку, переодеть ее в мальчика-инвалида, связать другую женщину и самому изменить внешность за пять минут физически невозможно. Медсестра и мальчик служили приманкой с целью направить нас по ложному следу. Предполагалось, что мы будем разыскивать их, сочувствуя миссис ван Снайдер как невинной жертве. Помогите леди встать с кровати, Эванс. У вас есть пистолет? Отлично.

Несмотря на пронзительные вопли, миссис ван Снайдер стащили с ее ложа. Томми сорвал покрывало и поднял валик.

Под ним, поперек кровати, лежала Таппенс. Глаза ее были закрыты, а лицо имело восковой оттенок. На момент Томми охватил ужас, но вскоре он увидел, что ее грудь едва заметно поднимается. Таппенс усыпили, но она была жива.

Томми повернулся к Элберту и Эвансу.

— А теперь, месье, — драматическим тоном произнес он, — последний coup![149]

Быстрым внезапным движением он дернул миссис ван Снайдер за тщательно причесанные волосы. Они остались у него в руке.

— Так я и думал, — сказал Томми. — Номер 16!

Примерно через полчаса Таппенс открыла глаза и увидела склонившихся над ней доктора и Томми.

Опустим скромную вуаль на события последующей четверти часа, по истечении которых доктор удалился, заверив, что теперь все в порядке.

— Mon ami Гастингс, — ласково произнес Томми. — Как я рад, что вы все еще живы.

— Мы поймали номер 16?

— Я снова раздавил его, как яичную скорлупу, иными словами, он в руках у Картера. А все благодаря маленьким серым клеточкам! Кстати, мне придется повысить жалованье Элберту.

— Расскажи мне все.

Томми подробно описал происшедшее, опустив кое-какие детали.

— И ты не сходил с ума от тревоги за меня? — слабым голосом спросила Таппенс.

— Вообще-то нет. Ты ведь знаешь, нужно сохранять хладнокровие.

— Лгунишка! — воскликнула Таппенс. — Ты до сих пор на себя не похож.

— Ну, возможно, я немного беспокоился, дорогая. Как бы то ни было, теперь мы прикроем наш бизнес, верно?

— Конечно, прикроем.

Томми облегченно вздохнул:

— Я надеялся, что ты будешь благоразумной. После такого шока…

— Шок тут ни при чем. Ты знаешь, что я не возражаю против потрясений.

— Гарантия прочности как у резиновой косточки, — пробормотал Томми.

— У меня найдется работа получше, — продолжала Таппенс. — И даже более возбуждающая. Та, которой я еще никогда не занималась.

Томми с опаской посмотрел на нее:

— Категорически запрещаю, Таппенс!

— Ты не можешь ничего запретить, — отозвалась Таппенс. — Это закон природы.

— О чем ты говоришь, Таппенс?

— О нашем ребенке, — объяснила Таппенс. — В наши дни жены не сообщают об этом шепотом, а кричат во весь голос. У нас будет ребенок! Томми, разве это не чудесно?

1929 г.

Перевод: В. Тирдатов

Агент "Н" или "М"

Глава первая

В передней Томми Бирсфорд разделся, аккуратно, не спеша, водрузил пальто на вешалку и все так же неторопливо повесил шляпу на соседний крючок. Потом расправил плечи, изобразил на лице бодрую улыбку и вошел в гостиную, где жена его вязала шерстяной подшлемник цвета хаки.

Стояла весна 1940 года.

Миссис Бирсфорд взглянула на мужа, и спицы еще быстрее замелькали у нее в руках. Помолчав с минуту, она спросила:

— Что нового в газетах?

— Блицкриг надвигается, — ответил Томми. — Дела во Франции плохи.

— Да, что и говорить, невесело, — подтвердила Таппенс.

Они опять помолчали. Затем Томми поинтересовался:

— Ну? Что же ты ни о чем не спрашиваешь? Кому сейчас нужна эта тактичность?

— Верно, — согласилась Таппенс. — Излишняя тактичность раздражает. Но ведь ты разозлишься еще больше, если я начну задавать вопросы. Да и зачем? У тебя и так все на лице написано. Ну, ладно, выкладывай. Ничего не вышло?

— Ничего. Я никому не нужен. Честное слово, Таппенс, когда сорокашестилетнему мужчине дают понять, что из него песок сыплется — это уж слишком. Армия, флот, авиация, министерство иностранных дел — всюду одно и то же: вы слишком стары. Может, позднее вы нам понадобитесь.

— Со мной та же история, — вздохнула Таппенс. — Вы хотите быть сестрой милосердия? В вашем возрасте? Нет, благодарим вас. На другую работу? Тоже нет. Они предпочтут мне любую сопливую девчонку, которая и ран-то в глаза не видела и даже бинт стерилизовать не умеет. А ведь я же три года провела на фронте: была и сиделкой и операционной сестрой, водила грузовик и даже генеральскую машину. И, смею утверждать, всюду неплохо справлялась. А теперь я, оказывается, всего-навсего пожилая надоеда, которая не желает тихо сидеть дома и вязать.

— Хорошо, хоть Дебора при деле, — попытался Томми утешить жену.

— Да, у нее все в порядке, — согласилась мать Деборы. — Уверена, что она справляется. И все-таки кажется, Томми, что я бы ей ни в чем не уступила.

— Она, пожалуй, другого мнения, — усмехнулся Томми.

— Дети иногда бывают просто невыносимы, — вздохнула Таппенс. — Особенно когда стараются быть чуткими.

— Терпеть не могу, когда Дерек делает мне скидку на возраст, — проворчал Томми. — Всем своим видом он словно говорит: «Бедный старый папа!»

Сердито фыркнув, Таппенс тряхнула темноволосой головой, и клубок шерсти скатился с ее колен на пол.

— Выходит, мы ни на что больше не годны? Да? А может, нам просто вбивают это в голову? Впрочем, мне самой подчас кажется, что мы вообще никогда ни на что не годились.

— Похоже, — отозвался Томми.

— Допустим. Но ведь было же время, когда мы считали, что делаем важное дело. Теперь я начинаю подозревать, что все это нам просто приснилось. Да было ли это на самом деле, Томми? Правда ли, что однажды немецкие шпионы трахнули тебя по голове и похитили? Правда ли, что однажды мы с тобой выследили опасного преступника, задержали его и завладели важнейшими секретными документами? Правда ли, что некая признательная страна нас щедро вознаградила? Да, нас — тебя и меня. Тех самых Бирсфордов, которыми все пренебрегают, которые никому больше не нужны?

— Угомонись, дорогая. Разговорами делу не поможешь.

— И все-таки, — смахнув слезинку, сказала Таппенс, — больше всего меня обидел наш друг мистер Картер.

— Но он же написал нам весьма любезное письмо.

— И ничего не сделал — даже надежды