Скандалы советской эпохи - Федор Раззаков

«Все было немножко мелодраматично. Как в плохом романе. В тот день после спектакля я раздавал автографы, а мои канадские друзья ждали несколькими кварталами дальше в машине. Желающих было довольно много, я подписался раз десять и сказал: „Извините, я должен на минутку уйти, но я вернусь“. И пошел. Но они пошли за мной. Я прибавил шагу, наконец, побежал, и они бежали за мной. Это было так комично! Я начал смеяться, остановился и еще несколько раз подписался. А если серьезно – меня очень, очень волновала судьба моей труппы. Я очень уважал свою тогдашнюю партнершу Ирину Колпакову, но я не имел возможности и не посмел сказать ей. Впрочем, интуитивно я понимал, что на допросе ей будет легче, если она на самом деле останется в неведении…

Сразу после побега, чтобы снять стресс, я напился. Мы поехали на одну ферму, и я нажрался вдребезги. Мешал разные напитки, не шел спать до пяти-шести утра… А на следующее утро уже начал действовать рассудок. Но чувства вины я не испытывал…»

Отметим, что Барышников достиг, чего хотел: на Западе он стал миллионером, заимел роскошный дом в США, в Нью-Йорке. Однако в анналы советского балета навсегда оказался вписан как перебежчик, сбежавший с Родины по меркантильным соображениям.

Из скандалистов – в лауреаты

(Андрей Гаврилов)

13 июля 1974 года в газетах появилось сообщение о том, что на 5-м Международном конкурсе имени П. Чайковского в Москве победу одержал 18-летний советский пианист Андрей Гаврилов. Для большинства специалистов победа юного музыканта была неожиданностью – его ведь включили в сборную в самый последний момент, да еще как молодое пушечное мясо. А он взял да и выиграл первое место! Скандальный оттенок этой победе придавало то, что всего лишь год назад Гаврилов был замешан в крупном скандале и едва не был исключен из 11-го класса Центральной музыкальной школы. Вот как вспоминает об этом сам музыкант:

«По традиции в ЦМШ готовился капустник. Я написал сценарий, которым был чрезвычайно доволен. Он получился критический, заостренный. Во-первых, там критиковались порядки, сложившиеся в ЦМШ. Он был направлен против педагогов, подавляющих любое проявление индивидуальности. Как правило, это были преподаватели общеобразовательных предметов, которые, наверное, не понимали специфику своих учеников. Во-вторых, в капустнике мы затронули несправедливость, царствовавшую в школе-интернате при ЦМШ, где жили все иногородние. Там процветали ужасные порядки. У ребят воровали еду, а кормили так, что они приходили на занятия полуголодными. Если бы вы видели, как они набрасывались на бутерброды, которые мы тащили из дому и по-братски делили у себя в классе.

Когда капустник начался, зал разделился на две части. Молодые педагоги сочувствовали нам, но боялись смеяться. Директор школы вышел из зала и перед тем, как хлопнуть дверью, потребовал: «Прекратить это безобразие». Капустник мы доиграли до конца, а через два часа кто-то донес, что сценарий писал я с моим товарищем. После капустника состоялась торжественная церемония вручения характеристик, которые были розданы всем, кроме меня и моего товарища. Мы получили документы с опозданием на сутки, сразу же стало ясно, что ни о каком высшем учебном заведении и думать не придется. В характеристике говорилось, что я проявил фашиствующие настроения, потому что проиллюстрировал парад учителей, отличавшихся свирепым нравом, темой нашествия Шостаковича из Седьмой симфонии.

Сообщалось также, что я постоянно совершаю бестактные поступки, и апофеозом стала фраза, что я сознательно не вступил в ВЛКСМ. Это был политический ярлык. Ни о какой консерватории не могло идти и речи. Но мир не без добрых людей. У нас учился сын одного заместителя министра. Симпатизируя двум пострадавшим, замминистра позвонил Фурцевой и рассказал нашу историю. Фурцева вмешалась, и характеристики нам переделали, вернее, просто выдали те, которые были отпечатаны до капустника. Через какое-то время комиссия Министерства культуры подтвердила все то, о чем мы рассказывали в капустнике. Зам. директора ЦМШ уволили, директор получил выговор…»

Из драчунов – в чемпионы

(Василий Соломин)

В начале августа в центре громкого скандала оказался известный советский боксер Василий Соломин. Он в те дни находился в Цахкадзоре, где в составе сборной СССР по боксу проходил тренировочный сбор перед выездом на чемпионат мира, который должен был пройти в Гаване. И вот буквально накануне сбора Соломин едва не угодил за решетку. А случилось вот что. Отдыхая в пермском ресторане «Центральный», боксер повздорил с тремя местными авторитетами. Как утверждают очевидцы, инцидент разгорелся вроде бы из-за пустяка: один из авторитетов неосторожно обозвал боксера «щенком» (Соломин действительно выглядел как юноша), на что тот с ходу заехал обидчику в челюсть мощнейшим хуком. На выручку к приятелю бросились его дружки, но Соломин и их быстро укоротил: одному сломал нос, другого отправил в нокдаун. Чувствуя свою правоту, Соломин не стал убегать с места происшествия и вскоре оказался в отделении милиции. Поскольку сам он не пострадал, всех собак, естественно, навешали на него. Далее послушаем рассказ его тогдашнего тренера Ю. Подшивалова:

«Утром мне из милиции позвонили: „Саныч, приходи – твой бандит у нас“. Для меня этот звонок, как ушат холодной воды, ведь Василий был уже утвержден тренерским советом на участие в первом чемпионате мира. Более того, вечером того же дня нас ждали на базе в Цахкадзоре. В общем, пришлось мне приложить немало усилий, чтобы вызволить своего ученика из милиции. Добрался даже до комиссара города. Он дал распоряжение освободить Василия, но при этом не очень удачно пошутил: если не станет чемпионом мира, мы его посадим. Я отвечаю: а куда ж он денется, конечно, станет. А про себя подумал: дай-то бог в призеры попасть, ведь среди соперников такая плеяда собралась – будь здоров! Румын Куцов, кубинец Эчайде…»

Между тем Соломин на том чемпионате (он проходил 27–31 августа 1974 года) не подкачал. Что, впрочем, не удивительно: в противном случае ему светила тюрьма. И хотя сказано это было начальником пермской милиции вроде бы в шутку, но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Короче, Соломин на этом чемпионате мире (а он был первым в его жизни) рвал соперников как тузик грелку. В последнем бою он встречался с румыном Симеоном Куцовым, которому на прошлогоднем чемпионате Европы проиграл. Теперь Василий учел былые ошибки и действовал более осторожно. Он почти не пропускал ударов, и, хотя в первом раунде не добился заметного превосходства, ход матча держал в руках. Во втором раунде румын, усыпленный осторожностью Соломина, ринулся вперед и в итоге нарвался на сильный нокаутирующий удар нашего боксера. Американский судья Хамильтон открыл счет, а затем развел соперников по углам. Так Соломин стал первым советским чемпионом мира. Кроме этого, его назвали самым техничным боксером турнира, и Кубок Рассела ему лично вручил Фидель Кастро.

Как выгнали форварда

(Анатолий Байдачный)

В сентябре 1974 года героем скандала стал еще один спортсмен – футболист столичного «Динамо» и сборной СССР 22-летний Анатолий Байдачный. Причем все предшествующие события не предрекали футболисту никаких неприятностей: в том сезоне игра у Байдачного складывалась как нельзя лучше и он шел лидером среди бомбардиров союзного чемпионата (в последней игре с ташкентским «Пахтакором» 19 августа он сделал хет-трик – забил три мяча). Как вдруг…

Все началось пятничным утром 6 сентября в самолете, в котором «Динамо» возвращалось из Софии, где сыграло товарищескую игру с национальной сборной Болгарии. Этот матч москвичи выиграли со счетом 1:0 и, естественно, позволили себе расслабиться. Далее послушаем рассказ самого А. Байдачного:

«По дороге домой в самолете выпили все. А я просто попался на глаза в аэропорту Яшину и Качалину (тренеры „Динамо“. – Ф. Р.). Первые их слова вывели меня из себя: «Ну как можно играть, если вот этот еле на ногах держится». Это была неправда. Я спокойно стоял и разговаривал с девушкой, но, услышав про себя такое, не выдержал и послал их куда подальше. Теперь до конца жизни буду казнить себя за то, что нагрубил Льву Ивановичу… А вечером 6 сентября в Лужниках играли сборная СССР-1 и сборная СССР-2. На этот матч я принес заявление об уходе из «Динамо» (в той игре победила дружба – 3:3. – Ф. Р.). На следующий день должен был лететь со сборной в Швецию. Вместо этого меня отправили в воинскую часть на гауптвахту. А потом было открытое собрание команды, на котором Гершкович, Долматов, Пильгуй и другие игроки команды обвинили меня в зазнайстве и недостойном поведении, порочащем честь советского футболиста. Их высказывания были опубликованы в еженедельнике «Футбол-Хоккей». Игроки вынуждены были озвучить мнение руководства. Хотя нашлись смелые люди – Жуков, Пудышев, Маховиков, которые ничего на том собрании не сказали…»