Огневица - Анита Феверс

– Значит, мята?.. – протянула Итрида, вспомнив слова бабки-банницы.

Перед глазами качнулись серебряные половинки луны. Огневица зачерпнула густую белую мазь и принялась втирать ее в синяки и раны, размышляя, кто же о ней так заботится. На расписной кувшинчик она больше не смотрела.

Встряхнув одежку, Итрида только и сумела, что закатить глаза. Кто бы сомневался. Платье с несложной вышивкой из рябиновых ягод, подштанники и красный жилет. Хорошо хоть, сапоги оставили, не подкинули взамен какие-нибудь лапти. А вот кичку положили, но ее бродяжница сразу отодвинула в сторону. Хотят осуждать – пускай. Ей терять нечего. Род, честь и будущее замужество – все сгорело тогда, когда Итрида вернулась из леса опороченной и проклятой огнем. От того, что она не наденет головной убор, хуже о ней думать не станут. Ведь хуже некуда.

Поддернув чересчур длинные рукава и заправив мокрые волосы за уши, Итрида вышла из бани. И остановилась на пороге, с недоумением глядя на встречавшую ее… Кажену.

– Надо же, а в платье ты выглядишь почти как женщина, – протянула дочка купца, окидывая Итриду взглядом с головы до ног.

Не было в этом взгляде ни приязни, ни осторожного любопытства, как днем или во время пути до Червена. Дочь купца стояла напротив бродяжницы, вскинув подбородок, и на ней, словно в насмешку над Итридой, была мужская одежда. Впрочем, даже она не скрывала округлостей Кажены. Заплетенные в косу и уложенные вокруг головы волосы смотрелись как венец. Кажена держала спину так прямо, словно проглотила меч. Но не внешний вид дочки купца заставил Итриду подобраться и потянуться к огню.

Справа от Кажены замер высокий широкоплечий мужчина с заплетенными в косички светлыми волосами и пустым взглядом бледно-голубых, чуть светящихся в темноте глаз. Его губы были словно обведены синей краской, такие же темные синяки окружали глаза. Итрида едва не вскрикнула, осознав, кого видит. Казимир Кожемяка захлебнулся собственной кровью на лесной поляне, прежде чем чужая злая ворожба обратила его в ворона. После огонь Мария Болотника настиг черную птицу. И все же именно Казимир стоял сейчас перед Итридой, цепко следя за каждым ее движением. Впервые увидев брата и сестру рядом, Итрида невольно поразилась, до чего они похожи, хоть и не родные.

Позади Кожемяк темнели высокие тени, закутанные в спускающиеся до земли хламиды. Танцующее в чашах пламя высвечивало то острый клюв, то черные перья, то птичьи лапы вместо человеческих ног. Опаленные не стремились нападать, но даже их взгляды Итрида ощущала въяве, словно нечто мерзкое, склизкое и гнилое. Огневице показалось, что нарисованный волк на ее спине шевельнулся.

– Какой прием. Уж не для него ли вы меня принарядили? – первой нарушила тишину Итрида.

Огонь вкрадчиво проступил под ее кожей. Уловив отблески на лицах Кожемяк, Итрида поняла, что ее глаза засветились.

– Что же ты раны свои не стала смазывать? Глядишь, и огонек бы потушила. А то вдруг обожжешься, – прищурилась Кажена.

– Я проверенные средства предпочитаю. Мало ли чего ты туда намешала.

– Тогда гаси сама, – приказала дочка купца.

– Иначе что? – бродяжница подняла руку и зажгла лепесток пламени на ладони, а после позволила ему вытянуться в маленькую змейку и скользнуть вокруг запястья.

Опаленные тихонько закаркали, лишь выражение лица Казимира не изменилось.

– Иначе худо будет твоим друзьям, – Кажена торжествующе улыбнулась.

Итрида почувствовала, как все внутри нее оборвалось. Она опустила руку и глубоко вздохнула, загоняя огонь туда, откуда он явился.

– Ты не смогла бы до них добраться. Их защищают рудознатцы и берегут чары самовил, – все же возразила бродяжница, не желая верить брехливой девице.

– А мне и не пришлось, – в улыбке Кажены горело торжество. – Вы были настолько глупы, что сунулись во владения народа, для которого самовилы равны богам. Как думаешь, чью просьбу старейшина Дваэлис выполнил охотнее – крылатой девы или Мария Болотника?

Кажена впивалась взглядом в лицо Итриды, и ее глаза вспыхнули злобной радостью, когда Огневица осознала, что старый орел их предал.

– Ой, ты что, всерьез думала, что я не узнаю главу Школы Дейва? – продолжала потешаться Кажена. Она вскинула брови и прижала тонкий палец к щеке, зацокав языком. Потом опустила руку, и ее взгляд стал острым как нож. – Надо же, и правда думала. Впрочем, чего еще ждать от простой кметки? Ты ничем не заслужила такой подарок судьбы. Он достался тебе по чистой случайности!

Кажена в несколько быстрых шагов оказалась перед Итридой, и бродяжница едва сдержалась, чтобы не отступить, – столько ненависти горело в глазах дочки купца.

– Почему именно ты? – прошипела Кажена, зло прищурившись. – Почему именно тебя принял огонь? Столькие пытались… Я сама хотела, но она не позволила. Сказала, что я ей нужна живой, нужны мой ум и связи… А мне нужна была эта сила! Если бы я стала огневицей, мне бы не пришлось путаться с Опаленными. И жертвовать братом, чтобы перестать быть вещью и наконец решать за себя, как мне жить!

Кажена стиснула ворот Итриды и притянула ее так близко, что бродяжница ощутила на лице ее дыхание: девушка пахла вином и какими-то снадобьями, которых Итрида не смогла распознать.

Кажена намеревалась сказать что-то еще, но Итрида взяла ее за запястья и стиснула пальцы. Кажена тихо вскрикнула. Кем бы она себя ни возомнила, но все равно была слабее Итриды. Бродяжница поймала серо-голубой взгляд и позволила огню затопить собственную непроницаемую тьму. Глаза Кажены расширились, она замерла, завороженная танцем пламени в зрачках противницы. Опаленные недовольно заворчали и качнулись вперед, но Итрида уже оторвала от себя руки дочери купца и несильно оттолкнула ее. Кажена покачнулась и чуть не упала с невысоких ступенек. Она отступила, продолжая глядеть на Итриду расширившимися глазами.

– Не желаю тебя слушать, – голос бродяжницы звучал низко, почти по-мужски. – Веди меня к своей госпоже.

– Откуда ты…

– Ты же сама сказала, – Итрида вздернула бровь и насмешливо осмотрела Кажену с головы до пят. – Она не позволила тебе прикоснуться к огню. Должно быть, сочла слабой. Решила, что ты не справишься. Или же просто не доверяла.

– Тварь!!! – Кажена снова метнулась к ненавистной бродяжнице, выхватывая из-за пояса длинный, почти с локоть, кинжал и скаля зубы, как навья.

Но ее перехватили широкие ручищи, украшенные белеющими в темноте шрамами и переплетением многочисленных кожаных ремешков.

– Госпожа не велела, – голос Казимира едва угадывался в этом хриплом скрипучем звуке. Как будто Кожемяка разговаривал слишком редко и его горло забыло, как исторгать речь.

– Она оскорбила меня!

– Она делает это нарочно. Надеется вызнать у тебя что-нибудь полезное. Не позволяй ей так легко одержать над