Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

— Жак, Жак!.. Он там, его отбросило назад, я видела… Жак, Жак!

«Лизон» хрипела теперь тише, ее сиплое, надрывное дыхание слабело, и все отчетливее доносились отчаянные крики раненых. Густая пелена дыма еще не рассеялась, и гигантская груда обломков, откуда раздавались вопли, исполненные муки и ужаса, была, казалось, окутана тучей черной пыли, застывшей в ясном небе. Что делать? С чего начинать? Как высвободить несчастных?

— Жак! Жак! — по-прежнему голосила Флора. — Говорю вам, он посмотрел на меня, а потом его отшвырнуло туда, под тендер… Скорее! Да помогите же мне!

Тем временем Кабюш и Мизар подняли с земли обер-кондуктора Анри Доверня: в последнюю секунду он тоже спрыгнул с поезда и вывихнул себе ногу. Они усадили его спиной к изгороди, а он, остолбенев, не произнося ни слова, наблюдал за происходящим, боли он, видно, не ощущал.

— Кабюш, на помощь! Говорю тебе, Жак там, внизу!

Каменолом ее не слышал, он спешил помочь раненым; как раз в эту минуту он поднял на руки молодую женщину — ее перебитые в бедрах ноги бессильно повисли.

На зов Флоры кинулась Северина:

— Жак, где Жак?.. Я помогу вам.

— Вот, вот, помогите хоть вы!

Обе женщины ухватились за сломанное колесо, их руки встретились. Но тонкие пальцы Северины бессильны были что-либо сделать, зато мощная рука Флоры буквально расшвыривала все вокруг.

— Осторожно! — закричал Пеке, пришедший на помощь женщинам.

Он резко рванул на себя Северину, которая чуть было не наступила на человеческую руку в синем суконном рукаве. Молодая женщина в ужасе попятилась. Но нет, то была не его рука, то была рука другого человека, чье тело обнаружат где-нибудь еще! Северина задрожала от страха, испуг будто парализовал ее, застыв на месте, она только плакала, глядела, как другие пытаются помочь раненым, но сама не в силах была даже убрать в сторону осколки стекла, резавшие людям ладони.

Спасать пострадавших и вытаскивать трупы стало еще опаснее и труднее: огонь из топки паровоза перекинулся на деревянные обломки и, чтобы потушить возникавший пожар, пришлось схватиться за лопаты и забрасывать пламя землею. Кто-то бросился за помощью в Барантен, в Руан была послана депеша о катастрофе, и все лихорадочно взялись за спасательные работы, не жалея сил и пренебрегая опасностью. Многие пассажиры, в панике убежавшие в лес, возвратились, устыдившись собственного малодушия. Оттаскивая в стороны обломки, приходилось соблюдать величайшую осторожность, — сдвинутые с места, они могли рухнуть и насмерть задавить несчастных. Раненые являли собою ужасное зрелище: стиснутые, полузадавленные, они задыхались и громко стонали. Почти четверть часа ушло на то, чтобы высвободить одного из пострадавших, он ни на что не жаловался, хотя в лице у него не было ни кровинки, и даже уверял, будто у него нет никаких повреждений, но когда его извлекли из-под обломков, обнаружилось, что он остался без ног; однако бедняга до такой степени обезумел от ужаса, что даже не заметил и не почувствовал, как искалечен, через минуту он скончался. Из вагона второго класса, уже охваченного пламенем, вытащили целое семейство: у отца и матери были перебиты ноги в коленях, у бабушки — сломана рука; но все они также словно не чувствовали боли и, рыдая, отчаянно звали ребенка, пропавшего в момент катастрофы; эту трехлетнюю девчушку с прелестными золотистыми волосами вскоре отыскали под обломком крыши, послужившим для нее надежным укрытием, — на крошке не было ни царапины, она безмятежно улыбалась. Спасли и другую девочку — с раздробленными ручонками и всю залитую кровью, родителей ее нигде не было видно, и малышку пока положили в сторонке, она была до того перепугана, что лишилась дара речи; потерянная и одинокая, она ни на кого не глядела, и только личико ее искажалось от невыразимого страха, едва кто-либо приближался к ней. От страшного удара металлические части дверец погнулись, и в вагоны приходилось проникать сквозь разбитые окна. У края полотна уже лежали рядом четыре мертвеца. А возле трупов прямо на земле корчились раненые; врача не было, и никто не мог оказать им помощь или хотя бы наложить повязку. А ведь спасательные работы только еще начинались! Под каждым новым обломком находили новую жертву, однако чудовищная груда, в которой судорожно билась и исходила кровью человеческая плоть, словно бы и не уменьшалась.

— Да говорю же вам, Жак там, внизу! — по-прежнему вопила Флора, хотя никто ей не возражал; этот упорный вопль, рожденный отчаянием, видимо, приносил ей облегчение. — Постойте, он опять зовет! Слышите?

Тендер оказался под вагонами: сойдя с рельсов, они взгромоздились друг на друга, а затем обрушились на него; теперь предсмертный хрип «Лизон» стал тише, и можно было различить душераздирающие крики, стонал какой-то мужчина. С каждой минутой эти отчаянные вопли усиливались, в них звучала такая тоска и боль, что люди, старавшиеся спасти страдальца, не выдержали и разразились рыданиями. Когда беднягу наконец откопали, высвободили его ноги и осторожно приподняли, стенания тут же прекратились. Человек умер.

— Нет, — проговорила Флора, — это не Жак. Он глубже, в самом низу.

Мощными руками она приподнимала чугунные обломки, далеко отшвыривала их, отрывала цинковые крыши, выламывала дверцы, обрывала цепи. Натыкаясь на убитого или раненого, девушка криком требовала убрать его, не желая ни на мгновение прекращать свои яростные поиски.

Бок о бок с нею работали Кабюш, Пеке и Мизар; Северина, которую окончательно покинули силы, в изнеможении опустилась на разбитую вагонную скамейку. Однако к Мизару вскоре вернулось его обычное равнодушие; вялый и молчаливый, он всячески берег силы и лишь помогал относить в сторону трупы. Как и Флора, он вглядывался в лица убитых, будто надеялся их опознать: ведь за десять лет мимо путевого сторожа и его падчерицы с шумом и грохотом пронеслись многие и многие тысячи людей, появлявшихся и исчезавших с быстротою молнии, оставляя лишь смутное воспоминание по себе. Но нет! Перед ними была все та же безымянная толпа; люди оставались столь же безликими, как и раньше, когда торопливо мчались мимо — навстречу неведомому будущему; ни Мизар, ни Флора не могли бы назвать ни одного имени, им ничего не было известно об этих несчастных с искаженными от ужаса лицами, что погибли в пути, были растоптаны, раздавлены, точно солдаты, устилающие своими телами рвы, когда армия идет на приступ вражеских укреплений. Правда, Флоре почудилось, будто она узнала в одном из убитых пассажира, с которым разговаривала в тот день, когда поезд застрял в снегу, — то был американец, чье лицо она уже давно приметила, хотя решительно ничего о нем не знала. Мизар отнес труп и опустил его на землю рядом с бездыханными телами других пассажиров, которых настигла тут смерть; кто знает, откуда они прибыли и куда направлялись…

Вскоре глазам спасателей предстала еще одна душераздирающая картина. В купе перевернувшегося вагона первого класса обнаружили совсем еще юную чету, видимо, молодоженов; их так тесно прижало друг к другу, что женщина всей своей тяжестью придавила мужа и не могла даже пошевелиться, чтобы облегчить его участь. Бедняга задыхался и уже хрипел, а она отчаянно молила побыстрее высвободить его, ибо чувствовала, что он вот-вот кончится. Когда молодых людей извлекли из-под обломков, она тут же умерла: оказалось, что буфером ей проломило бок. А муж, придя в себя, рыдал от горя, опустившись на колени возле мертвой жены, в глазах которой еще стояли слезы.

Теперь число трупов достигло уже двенадцати, а ранено было больше тридцати человек. Наконец начали освобождать от обломков тендер; Флора останавливалась, просовывала голову между треснувшими досками или погнутыми железными частями и пристально вглядывалась в надежде увидеть машиниста. Вдруг она закричала во все горло:

— Вижу, он там, внизу… Глядите! Вон его рука, видите синюю суконную куртку!.. Он не движется, не дышит…

Она распрямилась и грубо выругалась:

— Поторапливайтесь, черт побери! Надо поскорее вытащить его оттуда!

Ухватившись обеими руками за дощатый настил вагона, Флора попыталась выворотить его, но мешали нагроможденные обломки. Тогда она сорвалась с места и почти тотчас же возвратилась с топором, которым в доме путевого сторожа кололи дрова; размахивая топором, как дровосек, который валит дубы, девушка яростно обрушилась на настил. Все расступились, ее никто не останавливал, люди только кричали, чтобы она действовала осторожней. Впрочем, других пострадавших, помимо машиниста, под тендером не было, а его защищало от ударов хаотическое переплетение осей и колес. Но Флора даже не слышала криков: ею владел неодолимый порыв, и она хорошо знала, что делала! Она со всего размаха вонзала топор в доски, и каждый ее удар сокрушал какую-нибудь преграду. Светло-русые волосы девушки развевались по ветру, блузка порвалась, руки обнажились, и вся она походила на фурию, прокладывающую путь среди ею же нагроможденных руин. Последний удар пришелся на чугунную ось, и топор лопнул пополам. С помощью остальных она оттащила в сторону колеса, благодаря которым машинист спасся от неминуемой гибели, затем подхватила его на руки и понесла.