Сельва не любит чужих - Лев Вершинин

Годы, что с ними поделаешь!

А май на дворе разгулялся вовсю. Жаркий, звонкий, совсем непривычный для теснин Хайленда. Судя по сводкам, такой погоды Шотландия не видывала со времен Кеннета Мак-Алпина. Дурманящий запах листвы залетает даже сюда, на тринадцатый этаж, так что порой хочется плюнуть на все соображения Службы Безопасности и выйти в сад. Просто так, побродить по аллеям. Или хотя бы отдать приказ перенести рабочий кабинет вниз, туда, где за окном свежо и зелено. Нельзя. Не из трусости, нет. Во имя целесообразности. Не стоит рисковать собой, тем паче — сейчас. Нужно учитывать, что в мире не перевелись пока что ни снайперы, ни взрывники, ни, главное, сволота, готовая оплатить их услуги…

К примеру, та же Компания.

М-да. Кстати, о Компании…

Что известно наверняка? Прежде всего: Шамиль начал свою игру. Почти не оглядываясь на Лох-Ллевен. То есть, разумеется, оглядываясь, но при этом позволяя себе утаивать информацию. Если смотреть правде в глаза, он ведет себя так, словно наличие живого гаранта Единства Федерации можно уже и не особо принимать в расчет. А это, между прочим, нехорошо. Больше того, можно сказать, плохо. Совсем никуда не годится…

Называя вещи своими именами, это настоящее хамство.

А хамство прощать нельзя, если хочешь, чтобы тебя уважали. Не так ли?

Второе. Отшельники с Татуанги — кто бы мог подумать, в самом деле?! — тоже активизировались. Впервые за последние тридцать лет «ССХ» полезла в политику. И судя по резвому дебюту, стоять господин Смирнов намерен до конца. До полного выигрыша. Или до окончательного проигрыша. Причем следует отметить: с их подачи в игру включился Эдик Гуриэли, на просьбы которого не может ответить отказом даже Лох-Ллевен…

И как прикажете это называть, если не попыткой оказать давление на гаранта Единства?

А на податливых, как известно, воду возят. Разве не так?

Девятнадцать шагов.

От стола до окна.

И обратно.

Картина ясна. Корпорации готовы приступить к выяснению отношений. Следовательно, под угрозой хрупкая формула стабильности, созданию которой посвящена жизнь. Недаром же он своими указами всемерно поощрял равномерное укрепление позиций Компании и «ССХ» во Внешних Мирах и смотрел сквозь пальцы на почти открытую покупку оптом и в розницу планетарных политиканов. В конце концов, в коррупции нет ничего страшного, если она не влечет за собою возникновение монополии…

Равновесие — вот что необходимо сейчас Галактике!

Сорок, пятьдесят лет согласия, пусть хрупкого, пусть зыбкого, и тогда можно не беспокоиться ни о чем. Внешние Миры просто-напросто не сумеют существовать друг без друга, болтовня о суверенитетах утихнет сама собою, и повторение Катастрофы будет исключено.

Но залог равновесия — мир между корпорациями. Хорошо, пускай не мир, но хоть сколько-нибудь пристойное сосуществование, без драк, без науськивания цепных политиканов!

До сих пор это было вполне реально.

Но сейчас появился дополнительный фактор.

По имени Дмитрий Коршанский…

Девятнадцать шагов от окна до стола.

Девятнадцать шагов от стола до окна.

Девятнадцать шагов.

Димка…

Маленький сопящий колобок. Голенастый недоросль в нескладно сидящем кадетском мундирчике. Щеголеватый курсант…

Последняя веточка рода.

Трудно, думая о нем, заставлять себя произносить сухое словцо «фактор нестабильности».

Но это политика, лишающая людей права на эмоции.

Политика.

Азбучная истина: любая угроза паритету подлежит устранению. Если эта угроза воплощена в человеке, тем более поскольку людей устранять легко и относительно недорого.

Итак, устранение?

Мягко подламываются колени, но человек, неторопливо бродящий по кабинету, заставляет себя выпрямиться.

Прочь, слабость!

Логика, и только она, а все остальное — от Лукавого.

Итак, дано: любая из двух корпораций, заполучив внука, имеет возможность использовать его имя в неразберихе, неизбежной после того, как уйдет дед. Сумеет провести перетряску кадров, реорганизовать структуры — и все это в предельно сжатые сроки. Иными словами, Федеральный Центр с высочайшей степенью вероятности окажется под полным ее контролем.

Но глупо и наивно было бы полагать, что менее преуспевшая сторона смирится с таким поворотом событий. Слишком многое поставлено на карту, и проигрыш означает полнейший крах неудачника, вплоть до физического уничтожения руководящего ядра. Значит, тот, кто будет вытеснен из Центра, перенесет очаги борьбы на периферию. А это чревато мятежом на окраинах Федерации, созданием параллельного Центра, объявлением планетарных суверенитетов, гражданской войной с эскалацией вооружений и, в конечном счете, повторением Великого Кризиса, с той разницей, что после него человечество уже не оправится никогда.

Вывод?

«Нет-нет-нет!» — выстукивает сердце, отрицая доводы разума.

И все же?!

Будем честны: устранение есть наиболее логичный путь к выходу из сложившейся ситуации.

«Не-ет! Не-ет! Не-ет!» — гулко бухает глупое сердце.

А есть ли альтернатива?

Есть.

Ведь фактор нестабильности можно вывести за скобки, не устраняя. Изъять. Вызволить с той проклятой планетки, опередив эмиссаров корпораций…

Разве на это не хватит сил и полномочий у пока еще, слава Богу, живого гаранта Единства?

Хватит.

Должно хватить…

Девятнадцать шагов от окна к столу.

Стоп.

— Ты прочитал, Тахви? — глухо осведомляется хозяин просторного кабинета, остановившись около полированной двухтумбовой громадины.

— Прочитал, — отвечает невысокий, жилистый седоватый крепыш, сидящий — невиданное дело! — за рабочим столом Президента Федерации.

Он находился здесь все это время, не обращая никакого внимания на происходящее в кабинете. Сидел и читал, оторвавшись на мгновение от бумаг разве что в момент особо горестного взвизга давешнего генерал-полковника.

— Да, прочитал, — повторяет он, отодвигая от себя к лампе под зеленым абажуром высокую стопку пластиковых папок, прошитых трехцветными шнурами.

Эти документы, отпечатанные на бумаге, сваренной по древнему рецепту, существуют в одном экземпляре и настолько секретны, что даже не имеют грифа. Никто во всей Федерации, кроме лох-ллевенского затворника, не имеет права даже случайно ознакомиться с ними. А несчастная уборщица, по недоразумению однажды переложившая папки с места на место, вот уже скоро одиннадцать лет числится во Всегалактическом розыске и, невзирая на неутихающую скорбь опечаленной родни, никак не торопится подать о себе весточку…

Впрочем, пенсию родственники получают аккуратно и в срок, а дочка несчастной выдана замуж за вполне добропорядочного государственного служащего, и поздравительный адрес новобрачным подписал сам Его Высокопревосходительство.

— И что скажешь, Тахви?

Сидящий за президентским столом передергивает узкими плечами. Топорщит серебристые усики. Морщинки, густо усеивающие странно, почти до голубизны бледное лицо, становятся похожи на паутинку.

— Скажу, что ты, как всегда, непоследователен, Дан. Хозяин кабинета вздрагивает.

Давненько уже, пожалуй, слишком давно ни единая душа в пределах обитаемой Галактики не набиралась храбрости говорить подобные вещи ему в лицо…

Пару секунд он раздумывает: обидеться или как?

Но иссиня-бледному усачу, похоже, глубоко безразличны амбиции всесильного собеседника.

Он сказал то, что думал.

Он всегда говорил то, что думал, не собираясь считаться ни с авторитетами, ни тем более с чинами. В частности, как раз за это и получил он свое прозвище, которым гордится[53]. Бобер — зверь тихий, не жестокий. Но если приткнет, он не отступит ни перед волком, ни перед самим косолапым. И даже теперь… нет, не так… именно теперь, после четверти века, проведенной в одиночном заключении, он, командант-генерал Валерио Бебрус, некогда — второе лицо в Галактике, а ныне — федеральный заключенный № 00001, не собирается ни поступаться принципами, ни тем более изменять привычкам.

Поздновато, знаете ли.

Так что, если Дану угодно выслушивать прилизанные комплименты подхалимов, — пожалуйста. У Валерио Тахви Бебруса более чем достаточно дел в Винницком Федеральном централе. К примеру, он не успел сегодня проделать обязательный комплекс пятничных упражнений…

Бесконечно долго тянется пауза.

— Валера, — говорит наконец хозяин кабинета, и голос его вздрагивает. — Ты очень злишься на меня?

Щегольские усики подпрыгивают.

— Вздор! — ухмыляется федеральный заключенный № 00001, привычно передергивая плечами. — Не на что! Ведь ты же, если уж на то пошло, не расстрелял меня… — небольшие глазки его весело прищуриваются. — А я тебя, Дан, расстрелял бы обязательно!

— Знаю, — кивает стоящий перед столом. — Знаю! Он никогда не сомневался в этом. Тахви поставил бы его к стенке без размышлений, а потом год, если не два, заливал бы втихую угрызения совести. Валерио Бебрус всегда был сторонником решительных, как он говорил, экстралегальных мер. К счастью, тогда, четверть века назад, за ним пошла только Вторая Гвардейская, и путч удалось подавить, выведя на орбиту космолеты и вычертив горящий рубеж вокруг занятой мятежниками Праги…