Воспоминания - Андрей Фадеев

Главное достоинство Квартано заключается в том, что он преинтересный рассказчик неистощимого запаса анекдотов, всяких курьезных проделок и историй, которые он умеет мастерски передавать. Ему теперь далеко за восемьдесят, если не более; но не смотря на свою бурную, неудачную жизнь, ему все еще очень не хочется умирать. Он с грустным видом, потихоньку сообщает добрым знакомым о своем желании, чтобы на его могильном камне была сделана надпись:

Здесь лежит Квартано,Который умер слишком рано.

В нашем путешествии такой спутник был истинной находкой.

Ехали мы в Александрополь и обратно, прямыми дорогами, часто совсем непроездными, почти все верхом; карабкались по горам, трущобам, обедали в степи, в лесах, у ручьев, ночевали в кибитках и буйлятниках. В иных деревнях попадались и сносные квартиры, где мы даже устраивали преферанс. Заезжали в аулы, кочевки, греческие, армянские, молоканские, татарские поселения. На половине дороги, между Амамлами и Кишлагом, видели памятник Монтрезору, убитому в 1804 году, сооруженный Воронцовым. Однажды пришлось нам заночевать в глухом, диком месте, в горах. Усталые от трудного пути, поздней ночью, мы уселись в пустой сакле пить чай. Вдруг в ночной тишине раздался резкий звон почтового колокольчика; мы удивились, что в такую пору и в таком месте кто-нибудь может ехать на почтовой тройке; но еще более удивились, когда уездный начальник, участковый заседатель и другие чиновники, провожавшие меня, очень серьезно заявили, что никто не едет.

— Как не едет? Да ведь это почтовый колокольчик! Слышите как громко раздается!

— Слышим; не раз уж слышали, только это никто не едет.

— Да откуда же колокольчик? Где он звонит? Ведь это же не эхо какое-нибудь!

— Какое эхо! Разве может быть такое эхо. Бог его знает, что это такое!

И чиновники только разводили руками в знак своего полнейшего недоумения, а на дальнейшие расспросы рассказали следующее. По свидетельству всех окружных местных жителей, здесь прежде никогда не было слышно никакого колокольчика. Лет десять тому назад, этими местами, по брошенной ныне дороге внизу, в долине, проезжал ночью почтовой тройкой на перекладной с колокольчиком комиссариатский чиновник; на него напали разбойники и убили его и ямщика. С тех пор по ночам стал здесь раздаваться звон почтового колокольчика, и так громко, что слышен в горах на далекое расстояние. Позвонив несколько минут, он умолкает, а потом опять начинает звонить, и так продолжается до рассвета, когда звон совсем прекращается, и днем его никогда не слышно. Из любопытства, по этому поводу уже наводили справки, расспрашивали жителей, но решительно не могли добиться никакого удовлетворительного объяснения; общее убеждение стояло на том, что этот таинственный звон происходит не от мира сего, и есть прямое последствие убийства комиссариатского чиновника, ехавшего на тройке с колокольчиком.

В конце сентября я возвратился в Тифлис, куда уже давно переехало мое семейство из Приюта. Два дня спустя последовало достопамятное для страны событие: 25-го сентября Тифлис торжественно встречал прибытие путешествовавшего по Кавказу и Закавказскому краю великого князя Наследника Цесаревича Александра Николаевича, ныне царствующего Императора. Грузия в первый еще раз по присоединении своем к России принимала такого гостя из русской царственной семьи, да еще и наследника престола. Я, вместе с прочими официальными лицами, ожидал от трех до шести часов в Сионском соборе приезда его высочества. Шествие, в сопровождении громадной толпы, со всеми амкарскими цехами с их значками и атрибутами, двигалась медленно. По совершении молебствия экзархом Грузии Исидором (нынешним митрополитом Петербургским), Наследник отправился в открытом экипаже с князем Воронцовым в дом наместника. На следующий день я представлялся в общем приеме его высочеству, а затем обедал на парадном обеде у наместника. На третий день вечером дворянство давало раут в караван-сарае, близ темных рядов. Обширная, крытая площадка посреди здания караван-сарая, окруженная внутри грязными лавками, была превращена в великолепную залу, роскошно разукрашенную зеленью, цветами, деревьями, коврами, фонтанами с бьющими из них струями красного и белого кахетинского вина, имевшую при ярком освещении действительно волшебный вид. Наследник казался очень доволен, со многими милостиво разговаривал, особенно любезно с дамами. Он потешался некоторыми грузинскими проказами по части пития и тостов в честь его августейшего присутствия с удивлением смотрел на подвиг кахетинского атлета, старого князя Гульбата Чавчавадзе, когда тот, за здравие и многолетие дорогого гостя, выпил залпом огромный турий рог вина, почерпнутого из фонтана, не отнимая губ от рога до последней выпитой капли. В разговорах с иными лицами Великий Князь иногда добродушно улыбался при наивных выражениях, не совсем привычных для его слуха. Так, обратившись к одной почтенной туземной княгине, вдове заслуженного генерала, плохо говорившей по-русски, которая стояла в числе многих других дам на невысокой эстраде, не слишком прочно устроенной, Наследник спросил у нее: — Не боится ли она там стоять, как бы не подломилось, не лучше ли сойти вниз? — Княгиня с апломбом отвечала:

— «Нет, ваше височество! Я ничего не боюсь. Я только боюсь одни миши» (то-есть мышей).

Это откровенное признание бесстрашной княгини вызвало веселую улыбку на лице Наследника.

На четвертый день, 29 сентября, его высочество оставил Тифлис, а 3-го октября князь Воронцов последовал за ним. Вскоре и я предпринял небольшой объезд немецких колоний, недели на две, взяв с собой жену ною с внуками до Мариенфельда, где они остались подождать меня. Мне хотелось доставить им удовольствие пожить еще немного посреди зелени, погулять в садах до наступления зимы, когда Елена Павловна, по расстроенному здоровью, уже не могла выходить из дома до самой весны. В самом Тифлисе и его окрестностях и теперь (в 60-ых годах) мало зелени, а тогда еще было меньше. С одной стороны города, растянутого вдоль Куры, голые скалы, камни; с другой — обнаженные, пустынные горы. Всего только один сад, при доме наместника, недоступный для публики кроме одного раза в неделю, по четвергам, а в настоящее время и вовсе закрытый для нее. Другой сад, муштаид, далеко за городом, на той стороне реки, и не совсем удобный для прогулок. Затем, в городской немецкой колонии за Курой, при домах огороды и виноградники. Вот и все по части зелени. Теперь, по распоряжению князя Барятинского, на Александровской площади разведен парк, но еще долго надо дожидаться, пока он разрастется[105]. Во время этой непродолжительной поездки, я сильно простудился и долго страдал ревматической болью в зубах, лихорадочного свойства, от коей отделался только усиленными приемами хины.