Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Давняя дружба Кошелева с А.С. Хомяковым, братьями Киреевскими и другими участниками кружка славянофилов не прерывалась даже в годы его службы за рубежом. В летние месяцы в песочинское имение часто наведывались также Ю.Ф. Самарин и В.А. Черкасский, ставшие членами Лебедянского общества. Зимой, когда Кошелев жил в Москве, его гостеприимный дом был распахнут не только для любителей практической агрономии, но и для всех, интересующихся вопросом о путях развития России. Следуя тогдашней моде, он устраивал приемы – кошелевский салон по средам был полон. Обедать и ужинать к нему почти ежедневно были званы И.С. Аксаков и Т.Н. Грановский, А.С. Хомяков и С.М. Соловьев, И.В. Киреевский и К.Д. Кавелин. Именно на кошелевских «средах» за большим обеденным столом происходили знаменитые словесные баталии славянофилов и западников. Соловьеву, молодому профессору Московского университета, которого Кошелев упрямо усаживал в середине стола, между Грановским и Аксаковым, хозяин дома казался «горланом»; он – завзятый славянофил – был нарочито нейтрален, пытался примирять оппонентов, потчуя их разносолами. Соловьев увидел перед собой старо-московского барина, а не аристократичного дипломата школы Нессельроде. В одном он был прав: Кошелеву был интересен не схоластический, а прикладной аспект славянофильства, абстрактное философствование его совсем не занимало.
Никто из славянофилов не был так активен в политическом плане, как Кошелев. И вряд ли кто-то из западников спорил со славянофилами больше, чем славянофил Кошелев. Самое серьезное противоречие заключалось в том, что для него славянофильство было естественной формой существования либеральной идеологии, тогда как большинство его товарищей по лагерю чурались либерализма. Идею народности Кошелев прямо связывал с освобождением крестьянства, созданием законосовещательной земской думы и широким единением сословий на антибюрократической основе. Соборность для него – совместная (всех сословий) ответственность за судьбу России перед будущим, но ни в коем случае не безличностное нивелирующее начало. Кошелев любил подчеркивать роль частной инициативы, священную для него свободу личности: «Общество не есть лицо, а лишь форма для свободного развития личностей. Соединяйте людей верою, наукой и прочим, но не касайтесь личной свободы, не налагайте на нее оков извне».
Самодержавие он считал наиболее подходящей для России формой правления, но предлагал расширить участие дворянства в законодательстве и местном управлении (эти идеи получили развитие в брошюре «Конституция, самодержавие и земская дума», изданной в Лейпциге в 1862 году). Русский царь представлялся ему своего рода демократической альтернативой западноевропейскому правителю, поскольку олицетворял собой волю всего народа, а не узкого слоя дворян или аристократии.
В вопросах религии Кошелев проявлял веротерпимость, допуская возможность участия в государственном управлении наряду с православными представителей других конфессий. Горячий сторонник объединения славянских народов, он, боясь оттолкнуть славян-католиков, не считал православие подходящей основой для такого союза. Кошелев глубоко сожалел, что официальная церковь мало заботится о распространении православия среди населения, считал вредным для общества удаление церкви от современных проблем. Не будучи фанатично религиозным человеком, он считал веру величайшей ценностью народа, связующей его мысли и дела. При Кошелеве в Песочне, где ранее уже была церковь, были построены еще два храма. Серьезные противоречия возникали у него с И. Киреевским по вопросу о православном государстве: Кошелев не мог принять этой концепции, считая ее совершенно утопичной: «Евангелие переносить в иную сферу – в политику, – значит перепутывать все мысли. Власть в государстве, которая хотела бы облечь учение Христово в форму закона, породила бы жестокий, невыносимый деспотизм».
Англоман в душе, Кошелев, с одной стороны, чуждался идей национального изоляционизма, с другой – предостерегал от бездумного заимствования западноевропейских политических институтов, считал нигилизм и атеизм плодами европейского просвещения, привитого на неподготовленную русскую почву. На практике он пытался соединить в одном лагере все общественные силы либерального направления, утверждая, что в этом случае обществу не стоит опасаться узкого слоя революционеров. Кошелев верил в способность крестьянской общины предотвратить «пролетаризацию» России, отводил общине ведущую роль в преобразовании крестьянского быта на началах личной свободы и круговой поруки, во введении общественного суда и самоуправления. Община, по мысли Кошелева, должна была стать и гарантом экономических интересов землевладельцев в процессе освобождения крестьян.
Прозападническая либеральная бюрократия периода Великих реформ стала объектом довольно жесткой критики со стороны Кошелева за непоследовательность и половинчатость преобразований, заигрывание с нигилистами и «либеральничанье невпопад». Главные вопросы жизни страны, по его мнению, должны решать не чиновники, а лучшие представители народа: «Пусть царь созовет в Москву, как настоящий центр России, выборных от всей земли русской, пусть прикажет изложить нужды Отечества, и выборные с общего совета определят способ осуществления готовности пожертвовать всем». Мысль о введении общегосударственного представительного органа в России не покидала его в течение всей жизни.
Главным делом жизни стало для Кошелева участие в подготовке и проведении крестьянской реформы. Он вошел в историю прежде всего как автор самого радикального дворянского проекта освобождения крестьян.
Убеждение в необходимости отмены крепостного права, основанное на традициях семьи и знакомстве с жизнью народа за рубежом, укрепилось, когда Кошелев начал свои сельскохозяйственные опыты в Песочне. Сначала была критика указа «Об обязанных крестьянах» 1842 года, который, с точки зрения Кошелева, не гарантировал выгоды помещику, затем – положительная реакция на указ 1844 года об освобождении дворовых. Этим указом Кошелев воспользовался, «отпустив» на волю без земельного надела 200 душ, взяв за мальчика по 150 рублей, за взрослого мужчину – по 300, а за обученных ремеслу – по 420 рублей серебром (выкуп осуществлялся в течение двадцати лет). Экономическая несостоятельность института дворовых и практические преимущества вольнонаемного труда были для Кошелева самым весомым аргументом.
В 1847 году он решил действовать. В «Земледельческой газете» выходит его статья «Охота пуще неволи», а на имя министра внутренних дел Л.А. Перовского поступает его «Записка об улучшении быта крестьян». Следующие «эмансипационные» проекты Кошелева были представлены правительству в 1849 и 1850 годах, т. е. не в самое подходящее время (дело петрашевцев и начало Крымской войны). В них предлагалось облегчить освобождение дворовых людей и запретить перевод из крестьян в дворовые, кроме того, существовал проект предложений по освобождению крестьян с землей за выкуп.
Новая записка «О необходимости уничтожения крепостного состояния в России», содержавшая этот проект, появилась в обстановке общественной эйфории, вызванной воцарением Александра II и провозглашением реформаторского курса правительства. В феврале 1857 года эта записка вместе с проектами А.М. Унковского, В.А. Черкасского и Ю.Ф. Самарина была передана в Главный комитет по крестьянскому делу, а затем в Редакционные комиссии.
«Пришел крайний срок, и освобождать крестьян надо не завтра, а ныне», – говорилось в проекте
