Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

длинную колонну понурых пленников, за ним не будут маршировать его победоносные легионы. Они также не проведут его колесницу сквозь Триумфальную арку – рядом с цирком Фламиния, не будут затем долго объезжать Марсово поля и не остановят, чтобы вознести молитвы в храме Юпитера Величайшего на Капитолии. Но тем не менее торжественная процессия состоится. У третьего мильного камня от границы города по Via Appia все сенаторы и всадники в праздничных одеждах встретили своего шествующего впереди всей свиты императора. Императрицу же Сабину в ходе церемонии приветствовали жены всех аристократов.

В самом городе все многочисленные колоннады были увешаны гирляндами весенних цветов; лавки и торговые предприятия не работали; форумы и улицы вдоль пути следования императора заполнили жители в праздничных одеждах и с венками из цветов на головах. Невозможно было подсчитать число следовавших в разных направлениях великолепных паланкинов, их сопровождали люди, одетые в роскошные ливреи, – свиты богатых горожан.

Императорская процессия вступает в Рим. Наконец, выдержав положенное время, императорская процессия начала свое движение в город с места, известного как Три Фонтана[408]. В процессии участвует весь личный состав преторианцев – императорской гвардии, городские когорты, большие силы вигилов; все трибуны, центурионы и рядовые бойцы облачены в парадную форму, в посеребренные или позолоченные кирасы, с алым плюмажем на шлемах и в алых плащах. На всех магистратах – настоящих и бывших – красуются цветные toga pretexta.

Сам «наделенный властью трибуна и проконсула, верховный понтифик, Цезарь Август, Отец Отечества, первый гражданин и император» Адриан двигался в вызолоченной колеснице, на которой Август въезжал в Рим в ходе своего триумфа после битвы при Акциуме. Четверка снежно-белых лошадей влекла колесницу, в которой рядом со стройным греком-колесничим стоял объект всеобщего обожания, человек, почитаемый как «Сын Божества» Траяна, тот, кого ныне почитали как бога на тысячах алтарей на всем подвластном ему Востоке.

Внешне Адриан – красивый бородатый мужчина ростом выше среднего. Набежавшие годы выдают седые пряди в его шевелюре, но он сохраняет изящную внешность и тот пронизывающий взгляд, которые делали его заметной фигурой среди аристократов, когда он еще не носил императорского пурпура. Рядом с ним, привязанный к концу шеста, играет на ветру плакат, на котором крупными буквами перечислены его благодеяния, пожалованные им в сотнях общин; здесь же есть и большой свиток папируса, символизирующий Perpetual Edict, то есть законодательную базу (основу будущего гражданского права), которую по его инициативе и под его руководством создал ученый юрист Сальвус Юлиан.

Перед императором в открытой колеснице везли позолоченный образ прекрасного юного Антиноя, фаворита и спутника Адриана, загадочную смерть которого в Египте монарх никогда не переставал оплакивать. За императорской колесницей двигалась вызывавшая всеобщее восхищение свита парфянского царя Хосрова, получившего мир из рук цезаря. Сотни сенаторов и тысячи всадников шли в процессии, время от времени, возможно по какому-то сигналу, разражаясь бурными аплодисментами владыке и солнцу человеческой вселенной, при котором они были удачливыми звездами.

Приветствия императору. Итак, процессия вошла в Рим. При виде высокого величественного императора, пурпурная мантия которого отливала золотом, все улицы и площади города взорвались бурей приветствий: «Io Triumphe! Io Triumphe! Ave Ceasar! Ave Hadrian!»[409], а также «Dominus et Deus!»[410]

После того как колесница императора проходила очередной перекресток, тут же приносились в жертву животные и возносились громкие молитвы о благополучии монарха. В воздухе витали и становились все более плотными ароматы благовоний, сжигаемых на сотнях импровизированных алтарей. Матроны с балконов осыпали процессию массами роз; в воздухе реял подобно пыли и опускался на улицы порошок молотого шафрана.

По мере того как Адриан продвигался по улицам Рима, по его лицу порой пробегала улыбка наслаждения, однако он не смотрел ни вправо, ни влево. Возможно, ему приходило на ум, что если бы это был формальный триумф полководца-победителя, то за его спиной стоял бы раб, который держал бы над его головой золотой венок и иногда шептал бы ему на ухо: «Помни, что ты всего лишь человек!»

Раздача подарков, празднования и игры. Процессия, двигавшаяся таким образом, повернула и пошла вдоль Sacred Way, задержалась на несколько минут, чтобы император мог осмотреть то, что было сделано в его отсутствие в новом храме Венеры и Ромы, миновала священный Дом Весты, а затем свернула от форума и Капитолия и начала подниматься на Палатин. Здесь снова выстроившаяся толпа блистательных высших чиновников провозгласила: «Io Triumphe!», а Адриан спустился с остановившейся колесницы, чтобы принять благодарности от своих приближенных за свое возвращение, дружески пожать им руки и лично возжечь благовония в храме Аполлона на Палатине.

Празднование возвращения императора продолжалось всю вторую половину дня. Громадные общественные термы были открыты для всех желающих без какой-либо платы, с беднейших плебеев не брали за вход и медного квадранса. Раздачи хлеба и зерна производились в удвоенных размерах; обладатели жетонов получали вволю оливкового масла и вина. Преторианцы от всей души пили за здоровье императора – он преподнес им особый подарок – по 1 тыс. сестерциев (40 долларов) каждому. В амфитеатре Флавиев Адриан лично руководил представлением, в ходе которого львица сражалась со слоном, самые знаменитые ретиарии и фракийцы убивали друг друга, а безрассудного разбойника разорвали на части три пантеры. С наступлением темноты улицы осветили; жители города праздновали, плясали и бражничали во всех парках, поросших кустарником гротах, вытянувшихся вдоль Марсового поля вплоть до самого Тибра. Все славили величие и славу как императора, так и империи; что же до самого императорского Рима, то кто бы мог усомниться в том, что и его слава воцарились навечно?

Собрания христиан. Однако в эту ночь не весь Рим, усыпанный розами, предавался веселью и бражничанью при свете факелов. В одной из его подземных галерей (там хоронили покойников, неподалеку от Via Appia), которые впоследствии назовут катакомбами, в месте, где благодаря вырубке песчаника образовалось нечто вроде залы, стояла группа скромно одетых людей. Они пришли тайно и выставили караульщиков, которые должны были предупредить собравшихся, если какие-нибудь не слишком пьяные вигилы решили бы проявить служебное рвение в эту ночь.

Богослужение проводил епископ Гигин, ставший впоследствии восьмым папой римским после апостола Петра. Под землю проникали звуки неистовой музыки, гремевшей на улицах роскошного, чувственного, безжалостного мегаполиса, и прерывали их тихое пение. Епископ сделал знак одному из своих помощников. Последний развернул свиток Книги Апокалипсиса, в которой под условным именем «Вавилон» была предсказана судьба императорского Рима, и прочитал следующее:

«Ибо грехи ее дошли до неба, и Бог воспомянул неправды ее. За то в один день придут