Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна

Прошли еще аллею. Широкие, усыпанные песком дорожки были тщательно подметены, только кое-где стояли непросохшие лужицы, но день был хороший, солнечный.

— Последний день выставки, — сказал капитан. — Завтра закроется…

Ленька беспокойно забегал глазами по раскинутым палаткам, рундукам и лавкам. Около одной, прямо на земле, лежала толстая кошма, люди сидели на высоких подушках и пили чай из круглых цветных пиал. Тут же продавались восточные сладости: халва, кишмиш и сваренные в сахаре золотистые орехи… Капитан купил пакетик засахаренных орехов, разделил их пополам с Ленькой и сунул свою долю в карман. Ленька осторожно взял в рот один орех, остальные тоже спрятал.

У лавки с глиняной расписной посудой стояли долго… Ленька соскучился глядеть на чашки, миски и кувшины, искусно раскрашенные и отполированные, словно покрытые лаком.

В глубине аллеи толпился народ… Капитан и Ленька подошли ближе.

— «Король и королева с Малайских островов», — громко прочел капитан наверху балагана.

За железной решеткой на деревянном возвышении сидел высокий курчавый негр. Черное тело его, натертое маслом, лоснилось, на жестких волосах торчали во все стороны цветные перья, сквозь нижнюю губу было продето медное кольцо, на шее брякали бусы, пальцы на руках были унизаны дешевыми кольцами… Рядом с ним сидела такая же пестрая, разукрашенная цветными бусами и лентами черная королева. Костюмы обоих состояли только из коротких юбочек; на женщине был еще красный, расшитый блестками лифчик…

Черные лица короля и королевы блестели от пота, белки черных глаз медленно поворачивались то вправо, то влево, по тихому звону колокольчика толстые красные губы обоих раздвигались, обнажая блестящие белые зубы… К решетке липла гогочущая толпа, протянутые руки бросали неграм куски сахара, бублики и дешевые побрякушки…

Капитан быстро вышел из толпы.

Ленька протиснулся ближе к решетке. Рядом с ним встала какая-то женщина с ребенком. Ребенок, увидев незнакомых черных людей, заплакал. Королева вдруг поднялась и, напряженно прислушиваясь к плачу ребенка, медленно подошла к решетке… Ленька увидел совсем близко от себя огромные, полные слез и тоски черные глаза…

Он дрогнул, схватился за решетку:

— Пустите ее! Сволочи!

Притихшая было толпа громко охнула.

— Ты что в присутственном месте выражаешься? — накинулась на мальчика стоявшая сзади старуха. — Сейчас полицию позову!

— Шныряет тут в толпе, жулик эдакий! А еще матрос! — поддержали ее в толпе.

Ленька, боясь попасть в перебранку и осрамить своего капитана, молча нырнул между людьми и, отойдя подальше, оглянулся. Он был зол и расстроен.

«Тьфу с ней, с этой выставкой! Знал бы, не ходил…» Он поискал глазами капитана, но капитана нигде не было. «Ну и ладно! — подумал Ленька. — Какой интерес мне с ним ходить… Я один-то быстрее все обегаю да сапожки куплю».

Он пробежал еще несколько аллей, заплутался, попал к выходу, потом снова обошел все ряды лавок… В одном месте детей катали на осликах, в другом вертелась карусель… Наконец начались ряды лавок с одеждой… Дальше шли палатки с обувью — чувяками, сапожками. Сердце Леньки замерло, остановилось. В одной из палаток, над головой старого татарина в тюбетейке, висели красные сафьяновые сапожки со светлыми подковками. Сапожки были всех размеров, и Ленька, вытянув вперед растопыренную ладонь, несмело подошел к торговцу.

— Мне сапожки… Вон энти сымите… — охрипшим от волнения голосом сказал он.

Татарин ловко поддел связанные шнурком сапожки и, бросив их на прилавок, спросил:

— Какой нога надо?

Ленька, трепеща, положил на прилавок свою ладонь, примерил подошвы.

— Велики… Меньше давай…

Татарин полез под прилавок, вытащил еще две пары. Сапожки были мягкие, с кожаной подошвой и светлыми подковками на каблучках. Наверху голенищ шли зеленые и желтые полоски с двумя кисточками посредине… Ленька поставил один сапожок к себе на ладонь и засмеялся:

— Как раз! Как раз будут!

— Ну, бери. Спасибо скажешь — хорош товар. Плати деньги! — обрадовался и торговец.

— А сколь денег-то? — оробел вдруг Ленька, вытаскивая из кармана свой рубль.

— Два рубля с полтиной давай, — протягивая руку, сказал торговец.

Ленька сжал свой рубль, лицо его посерело, глаза испуганно поглядели на продавца.

— За рубль отдай… Нет у меня больше, — безнадежно прошептал он, крепко держа одной рукой красные сапожки.

— Чего рубль?! Два с полтиной давай, дешевле нет… Смотри товар, не жалей! — звонко стукнув о прилавок каблуками, нахмурился татарин.

— Нету у меня… — умоляюще пробормотал Ленька, — Уступи, дяденька…

— Чего уступал? Зачим торгуешь, если денег нет! Ступай, ступай! — рассердился татарин.

Ленька, крепко держась за сапожки, тянул их к себе, торговец — к себе…

— Уступи! Я тебе чем ни чем отработаю, — безнадежно бормотал мальчик.

— Иди! Выпускай сапог! Караул кричать будем! — толкал его татарин.

— В чем дело? Сколько тебе не хватает? — раздался вдруг за спиной мальчика знакомый голос.

Стоя в отдалении, капитан уже давно наблюдал Ленькину торговлю. Глядя на упрямое и несчастное лицо мальчика, он вспомнил кудрявую встрепанную девчушку и обещание Леньки привезти ей из Казани красные сапожки.

— Ну, бери сапожки… Вот еще полтора рубля; — бросая на прилавок деньги, сказал капитан.

Ленька, не смея верить своему счастью, вынул из вспотевшей ладони драгоценный рубль и, прижимая к груди завернутые в бумагу сапожки, отошел от прилавка. Лицо его сияло, на бледном лбу выступили крупные капли пота.

— Спасибо… Я заслужу… Отработаю… — сказал он капитану.

На другой день пароход «Надежда» двинулся в обратный путь. Ночью Ленька беспокойно вертелся на своей койке. Под подушкой у него лежали красные сапожки, и во сне скупой татарин требовал их назад, а из-за решетки вдруг выступала черная женщина с огромными тоскливыми глазами… Ленька стонал, просыпался, ощупывал под подушкой сапожки и, прислушиваясь к стуку колес, взволнованно думал:

«Еду… Домой еду… На утес к Макаке…»

Глава восьмидесятая

НЕОЖИДАННЫЙ ВЕСТНИК

Снова грустный осенний вечер на крылечке. Веселится одна Динка. Она уже не сидит около маминых колен, а, подхватив прыгалки, скачет по всем дорожкам, весело распевая:

— Господи, при чем тут Новый год? — смеется Марина.

— А я знаю, — говорит Мышка. — Это она поет, что все, у нее будет по-новому, и потом просто для рифмы.

— Вот чепуха какая! Поди-ка догадайся! — усмехается Марина.

— А я все у нее знаю. Я даже по ее лицу могу сказать, когда она говорит правду, а когда врет, — уверяет Мышка.

Марина вспоминает светлое откровение Динки и грустно качает головой:

— Узнаешь, когда она сама скажет.

— А она всегда скажет — Динка ведь очень болтливая, мама, — говорит Алина.

— И болтливая и скрытная, — поправляет мать.

— Ну! — машет рукой Алина. — Я бы ей ничего не доверила!

— А я бы доверила, — серьезно говорит Марина.

— А ты знаешь, мамочка, что она один раз сказала! — вдруг оживляется Мышка. — Она сказала, что ее вранье одно вкладывается в другое, как деревянные яички, и только самый шарик внутри взаправдашний!

— Ну вот, поди-ка, доберись до этого шарика! — смеется Марина и, вспомнив Динкиного друга Леньку, начинает рассказывать о его тяжелом детстве, о злом хозяине.

Девочки слушают молча, но еще печальней и тоскливей становится на крыльце от этого грустного рассказа… Марина хочет пробудить в Алине и Мышке любовь и сочувствие к Леньке: ведь мальчик завтра придет в их семью… Она не сомневается в Мышке, но как отнесется к нему Алина?