Рубеж. Пентакль - Генри Лайон Олди

Полития!

Тьфу!

Так что презирал пан Логин всякие политии с политесами, в старшины генеральные не рвался, в прихожей гетьманской диваны турецкие не просиживал.

Зато совесть чиста!

И думал сотник, что это и есть награда. Что там в раю или в пекле, то попам виднее. А здесь, на земле, выше совести чистой награды и нет. С тем и жил. С тем и помереть думал.

И вот теперь…

– То сторожа вернулась, пан сотник! Никого впереди. И проходу нет.

– Вижу, Ондрий, вижу! Ты новых пошли. Пусть смотрят, пусть руками щупают! Должен быть путь, должен!

Сказал – и еле сдержался, чтобы самому вперед не рвануть. Все чудилось, что проглядят хлопцы тропинку нужную, не заметят…

– Чего встали! Вперед! Вперед!

Рысью шли кони, да не бодро, не споро. Видел сотник – притомились, отощали, вон уже ребра видать. Хорошо, хоть вода есть в местах этих клятых!

И коням плохо. И хлопцам. И ему, Логину Загаржецкому, не по себе.

Влево покосился, осторожно, чтобы себя не выдать. Вот он, Юдка-злодей! Ишь, ухмыляется, бороду рыжую гладит! Так бы и выхватил «ордынку», так бы и рубанул поперек поганой рожи!

Эх, нельзя! До вечера обождать надо. Может, одумается лиходей, о жизни своей вспомнит, о душе?

Но уже понимал сотник – не одумается. Тверд Юдка, не уступит. Решил погубить всех, с собой в пекло забрать – и погубит. И заберет.

Аж зубами скрипнул Логин. Его вина! Его! Не раскусил жида клятого! В глаза не взглянул! Так что не Юдка виноват, а он сам. Это он, Логин Загаржецкий, взял в проводники сатану-анчихриста, чаклуна Панька послушавшись. Сам и расхлебывай, сотник валковский!

…Эх, Панько, Панько! Или не спасал его сотник? Не покрывал, не прятал, когда хотели химерника старого в полковую канцелярию за ворожбу отправить – прямиком на дыбу?

И чем отплатил ведьмач?

Не утерпел пан Логин – обернулся. Вот они, хлопцы! Его гордость, сыны его! Позвал в самое пекло – и пошли! И ведь знали, что не за Мацапурой-нелюдем спешит их сотник. Чорт с ним, с Диким Паном (а ведь и вправду – с ним!). Ярина! Ярина Логиновна!

Яринка!

И сон вспоминается – про совет военный да про ампиратора-филина. Ведь тому, кем был он, Логин, в том сне тоже небось немало сулили! Но ведь не оплошал, не повел хлопцев на погибель!

Эхма!

Когда ему в палец игла золотая ткнулась, простился сотник с душой своей бессмертной. Думал: душу – на дочку. Свою душу. Свою! Не хлопцев, не черкасов валковских, за которых перед богом да гетьманом в ответе. И кто ж он после этого? Ну, разорвут Юдку-убивца конями, ну, отрежут поганую голову. И что?

Обернулся пан сотник влево. Твердо смотрел клятый Юдка. Твердо, без страха. А как поймал его, Логина, взгляд – ухмыльнулся в пламень-бороду.

И жаром залилось лицо, и рванулась рука к верной «ордынке»…

– Пане сотник! Пане со-о-отник!

Что?!

Нет, не обмануло эхо. Да и нет тут эха! А как рушница бьет, Логин Загаржецкий помнил крепко. Помнил – не спутает.

– Хлопцы! К бо-о-ою!

Юдка душегубец

Вэй, ну и людно на Околице стало! Прямо прошпект питербурхский!

– Отряд там! С рушницами! Нечитайлу ранили!

– Как? Нечитайло! Эх, рассучьи дети! Ну-ка, хлопцы, заряжай!

Так-так! На белом коне долговязый… Как бишь его? Ага, Забреха, второй конь – с седлом пустым…

– Трое! Или четверо! И коней с дюжину. То есть не коней…

– Впере-е-о-од!

Эх, горяч ты, пан Логин! Я бы сперва хлопца дослушал. А вдруг там не кони, а медведи? Или тигры?

– Гром, бонба готова?

– Завсегда готова!

Ага, вот они!

Вначале почудилось, что встречались уже. Латы темные, да шлемы, да пики. Не из Вифлеема ли едут? Вкруговую?

– Пали!

Хорошо, рот раскрыть успел – знатно ахнуло. Добрая вещь гаковница! Тот, что впереди ехал, кажется, уже оценил.

– Шабли! А ну-ка, Дмитро! Бонбу!

Ой, вэй!

А как дым рассеялся, как откашлялись да сажу с лиц вытерли, стало понятно – кончилась баталия. На земле – четыре мертвяка, трое – в латах, один в каптане, да две лошади, да еще одна ногами дергает. Отбегалась, бедная!

– Вот так, Юдка! Так со всеми вами будет!

– Вэй, пан сотник! Вы прямо-таки Голиаф!

А вот и Нечитайло в сторонке лежит, глазами лупает. Жив? Вроде как.

– Они… Мы… Мы к ним, кто такие, спрашиваем, а они – из мушкетов!

Из мушкетов?

Не утерпел – с коня спрыгнул. И пока хлопцы по сумкам седельным шарили, да лошадей уцелевших сгоняли, поднял рушницу.

– А ну, положь! Положь, клятый жид!

Положил, тем более – разряженная. Ой, дивная рушница! Где-то видел я такие! Ствол короткий, раструбом, кремня нет, приклад тяжелый, зато в насечке серебряной…

– А вы сами взгляните, пан Логин!

– Тю!

Вспомнил! Видел, ой, видел! И совсем недавно, и трех недель не прошло. Славная у пана Мацапуры оружейная! Все там есть!

То есть было, конечно.

– Фитильное ружье, пан сотник. Аркебуза. Видали такое?

Посопел, потрогал, нахмурился.

Не видал.

– Пан сотник! Пан сотник! Вот кони эти! Химерные!

Он оглянулся – и я оглянулся. У него глаза на лоб полезли, и у меня – следом. Он перекрестился…

Вэй, почему я не гой!

Такого и у пана Станислава не было. То есть таких. Не лошадь, не осел, не верблюд. Шея длинная, уши острые, шерсть белая. Может, верблюд все-таки? Только поменьше, и горбов нет.

– Их тут с дюжину. Под вьюками. Чего делать будем?

Мы смотрели – и верблюды эти безгорбые смотрели. На нас. В глазах темных – страх и тоска. И вправду, изголодались панове черкасы. Затоскуешь тут!

– Вот чего, хлопцы! Перво-наперво – «Отче наш» прочесть. Затем – каждую тварь крестом осенить. А потом – во вьюки заглянуть!

Ну что с них взять, с этих гоев-язычников?

Пока крестили да молились (ой, смех!), я потихоньку в сторону отошел. Все ясно – караван. Не иначе, заблудились, свернули на Околицу, да в недобрый час на заставу нашу налетели.

Прочь, Тени!

Оглянулся, всмотрелся…

Нет, не видно Окна. А интересно бы знать, откуда ехали бедолаги. Это ж где сейчас из аркебуз стреляют? И где такие верблюды травку щиплют?

– Панове! Да тут припасу – море Черное! И горелка, горелка!

– Гур-р-р-ра-а-а-а!

Да, кому что, а курци – просо!

– Пей, пей, жиду! За погибель свою пьешь!

Пью!

Тем более не горелку, не медовуху даже – мадеру. Настоящую. Пил я мадеру у пана Станислава, да куда ей до этой!

Табор разбили тут же. Только трупы подальше унесли да камнями завалили. И вправду, трудно сдержаться. Мясо копченое, рыба, сухари, фрукты. И мадера, конечно. И печенье даже – на закуску.

Гей, наливайте полные чары,Щоб через винця лилося!Щоб наша доля нас не цуралась.Щоб краще в свити жилося!

Славно поют! А ведь действительно, не чурается их доля! Или кто-то Там решил, что не написано им на роду среди этих гор помереть? Выходит, я Б-гоборцем стал?

Оглянулся, осмотрелся – нет пана морока. Спрятался! А жаль, хотелось ему напоследок вопрос задать. То есть не вопрос. Вопрос я уже знаю. И ответ знаю. Просто интересно, зачем ему надо, чтобы я, Иегуда бен-Иосиф, нарушил заклятие?

– Вот так, жиду! Голодом заморить нас решил? А хрен тебе, пейсатый!

– …Сказала мышка, кушая сало в мышеловке. Смачного, пане Свербигуз!

Сходится! Сходится все! Потому и мне медальон дали, потому и хотел каф-Малах блудный, чтобы я, тот, кому нельзя миловать, черкасам валковским путь к спасению указал!

Да только зачем это ему?

Зачем?

Вот ведь загадка! И что обидно? Помру – а ответа не узнаю…

– То иди-ка сюда, пан Юдка!

Ну все! Иду!

Пан Логин уже не походил на буйвола. Не иначе, тоже мадеры хлебнул. С кварту – а то и с полведра.

– Ты это, жиду… Того… Прежде чем рубать тебя, сукина кота, буду, взгляни.

Хорошее начало! Ладно, поглядим. Да чего тут глядеть? Карта, от руки исполнена, сверху вензель, вроде как литера «К» с короной королевской. Дорога, а вот и город. Город Cuzco. Как? Кузко? Или Куско?

– Ты не туда, Юдка, смотри! Ворота видишь?

И вправду! Ворота, да не одни!

…В самом низу – вроде как горы, и дорога меж них вьется. Вьется – в ворота упирается. А дальше… А дальше черта через всю карту, вроде молнии. И… Еще одни ворота. А из ворот – дорога. В Куско.

Вэй, что-то знакомое! Или читал, или рассказывал кто. Далеко город этот! Было дело, брали его приступом паны в темных латах с аркебузами…

– Смекаешь, жиду? Не просто шли! По мапе. Спешили, видать!

Спешили – а все одно на Околицу попали. Ай, интересно! Мы шли, они шли… Что это с Рубежом?