Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения - Сергей Хрущев

В марте 1999 года увидел свет первый том, в мае — четвертый, последний. Рыжевато-коричневые тома с черной накладкой на обложке, а по ней золотое тиснение букв, так и просятся на книжную полку. Доставляет наслаждение листать приятно холодящие пальцы гладкие страницы, разглядывать четкие фотографии. Наконец-то жизнь поставила точку — воспоминания отца, человека, возглавлявшего нашу страну в бурное десятилетие 50 — 60-х годов, увидели свет. История с их диктовкой и публикацией отошла туда, где ей давно надлежало быть, — в историю. В этом деле поставлена последняя точка.

С этого времени «Воспоминания» зажили собственной жизнью. Их перевели на английский, в 2007 году в издательстве Пенсильванского университета вышли три толстенных тома полных воспоминаний Хрущева, сопровождаемые подробными комментариями. Они заменили отживший свое урезанный вариант в редакции Строуба Тэлбота. А там, возможно, последуют издания и на других языках.

Однако в истории мемуаров оказалось рано ставить точку. В Браунском университете, где я преподаю, в 1990-х годах решили создать хрущевский архив. В него собирают не только документы, написанные и напечатанные на бумаге, но и аудио— и видеоматериалы. Библиотека, которой принадлежит архив, купила современный компьютер, наняла специалистов и поручила им привести в порядок магнитофонные записи диктовок отца. Работа адова. У меня сохранилась только копия, к тому же вторая или третья. Я уже упоминал, что в целях конспирации переписывал четырехдорожечные бобины на скорости в девять раз большей исходной, к тому же одновременно на двух дорожках — первую в направлении диктовки, а вторую задом наперед. Длина магнитофонной ленты в бобинах оказалась разной, и в результате моих экспериментов текст распался на фрагменты, которые приходилось собирать как головоломку. Собрали, но трудности на этом не закончились. При нормальной записи скорость протяжки ленты магнитофоном изменяется на плюс-минус пару процентов, тембр звука меняется, но эти изменения за пределами различимости человеческим ухом. А вот два процента, умноженные на девять — это восемнадцать, то ли в плюс, то ли в минус. Голос то замедляется и косноязычно басит, то частит немыслимым дискантом. При распечатке такие нюансы не очень важны, а вот прослушивать запись неприятно. Пришлось браунским умельцам проводить компьютерную коррекцию скоростных флуктуаций, расправляться с накопившимися за эти годы другими помехами. Результат получился вполне приличный. Копии оцифрованных на компьютере диктовок Хрущева сейчас можно прослушать не только библиотеке Браунского университета, но и в Российском государственном архиве социально-политической истории, который пришел на смену Институту марксизма-ленинизма, и в московском Музее современной истории, бывшем Музее Октябрьской революции.

К моему удивлению, аудиозапись голоса отца оказалась востребованной, в первую очередь кинодокументалистами, сначала японцами, затем американцами и европейцами. В 2008 году канадский режиссер российского происхождения Тим Тоидзе по заказу российского Первого канала начал снимать четырехчасовой фильм о Хрущеве. Я ему помогал чем мог, в основном подсказывал, в каком архиве что лежит. По замыслу автора, показ должен был сопровождаться не дикторским текстом, а голосом самого Хрущева. Он, с моего разрешения, без труда получил в Браунском архиве копию аудиозаписи.

Чтобы совместить отобранные Тоидзе фрагменты печатного текста с голосом, требовались сделанные Лорой исходные распечатки. В Москве они находились в двух местах: Московском городском объединении архивов, куда я в 1991 году передал оригинал, и копия в Российском государственном архиве социально-политической истории. После завершения работы над четырехтомником Никита отдал им магнитофонные ленты, магнитофон Uher 4400 report stereo и распечатки, сохраненные Шумиловыми. Тоидзе обратился в Архив социально-политической истории, после некоторых проволочек получил из фонда 397, опись № 1, авторские документы № 1-65, 6453 страницы и усадил ассистентку за сверку текста с голосом. И ничего не совпало. Тоидзе в панике позвонил мне. Я начал разбираться. Что же оказалось? Лежавший в архиве Хрущева текст оказался не копией с оригинала, а все той же распечаткой, которую в 1991 году мне подсовывал Липицкий. Просто наваждение какое-то.

Я порекомендовал Тоидзе обратиться в Московское городское объединение архивов, где должен находиться оригинал. Начальство в архиве давно сменилось, Киселева с Маныкиным там не помнили, а о мемуарах Хрущева не слышали. Тоидзе настаивал, его отсылали от одного сотрудника к другому и, наконец, нашли… все ту же присланную в 1991 году из ЦК в Институт марксизма-ленинизма неизвестно где и кем сделанную распечатку. То ли ее подсунул архиву Барсуков, то ли она материализовалась каким-то иным образом. А вот оригиналы так и не отыскались. Тоидзе махнул рукой, решил работать с четырехтомником. Из-за совмещения в его тексте вариантов диктовок поиск замедлялся, но нужные абзацы рано или поздно отыскивались.

Вот такая таинственная история. Получается, что история мемуаров все еще не закончена.

Глава пятая

Проводы

Новый, 1971 год не предвещал беды.

Конечно, отец сильно постарел, недавние события сыграли не последнюю роль в ухудшении его здоровья. Дело было даже не в изъятии мемуаров и не в откровенной бесцеремонности, сопровождавшей всю эту историю. В последнем разговоре с Пельше отец сказал, что все свои силы он отдал стране, народу, и это было правдой. А сегодня он просто перестал существовать. Такого человека как бы никогда не было. Даже в официальных изданиях межгосударственной переписки на письмах отправителя (к примеру, президента США Дуайта Эйзенхауэра), адресованных нашему правительству, стоит фамилия, а под нашими посланиями безликое «Председатель Совета Министров СССР». В редких случаях, когда где-то в печати упоминалась фамилия Хрущев, ее неизменно сопровождала стандартная фраза о волюнтаризме. Чаще же и в этих случаях фамилию предпочитали не упоминать, оставляя один «волюнтаризм».

В душе отца обида и горечь от предательства бывших друзей смешивалась с неутешительными вестями о состоянии нашего народного хозяйства. Нововведения, принятые при отце, отменили, вернулись к старой, забюрократизированной централизованной структуре, дела шли все хуже и хуже, полки магазинов пустели на глазах. Все прежние усилия пошли насмарку.

— Главное — накормить, одеть и обуть людей, — повторял отец. Он остро вспоминал и голод, и разруху Гражданской войны, послевоенный голод на Украине, лежавшие у дороги трупы, людоедство. Для того чтобы это никогда не повторилось, чтобы наше государство по праву заняло достойное место среди сильнейших и богатейших стран мира, он и предпринимал все усилия, на это направлялась его кипучая энергия.