Пруд двух лун - Кейт Форсит

На дороге стоял, накренившись под странным углом, украшенный богатой резьбой экипаж Ри. Днем у него отлетело колесо, и солдаты все еще пытались починить сломанную ось. Остальные экипажи выстроились за ним вдоль дороги, дожидаясь, пока каретник закончит свою работу. Солдаты были хмуры и молчаливы — охранять Ри и Банри в подобных обстоятельствах было вовсе не тем, чего им хотелось бы.

Три недели, прошедшие с тех пор, как они бежали из дворца, были нескончаемыми и полными досадных неприятностей. Ухабы превратили путешествие в выматывающий кошмар, а стычки с бандитами заставляли всех постоянно быть начеку.

Настроение у Изабо было хуже некуда. Разбивка лагеря означала отдых для пассажиров роскошных экипажей лордов, но уйму работы для слуг. Каждая косточка в теле Изабо болела, руки и ноги закоченели, и ей до смерти надоело быть девочкой на побегушках. Изувеченная рука не спасала ее от необходимости таскать тяжелые ведра с водой, носить охапки хвороста, быть на посылках у лордов, лакеев, солдат и конюхов. Поскольку Изабо не позволила никому позаботиться о ее шрамах, рука у нее ныла от непривычного напряжения, а некоторые уродливые рубцы потрескались, и все бинты были в пятнах крови вперемешку с грязью.

Был вечер дня осеннего равноденствия. Если бы Изабо была дома, они с Мегэн совершили бы все положенные ритуалы, но здесь, похоже, никого не волновало, что день опять сравнялся с ночью, и силы — мужские и женские, свет и тьма, добро и зло — на короткое время находились в совершенном равновесии.

До заката оставалось еще несколько часов. Повинуясь какому-то импульсу, Изабо швырнула на землю деревянную ложку и, схватив плед, ускользнула в лес. Ну и что, что никто из остальных ведьм, скрывавшихся среди свиты Ри, не осмелился праздновать равноденствие? Она была воспитана Мегэн Повелительницей Зверей и не могла позволить смене времен года пройти неотпразднованной.

Впервые с тех пор, как они покинули дворец, ей удалось уйти из лагеря. Если бы Латифа была поблизости, Изабо не удалось бы ускользнуть, но старая кухарка ушла срывать раздражение на слугах, устанавливающих палатку, в которой должны были спать Ри и Банри. С начала их путешествия здоровье Мак-Кьюинна заметно ухудшилось, и Латифа все время была раздраженной и беспокойной. Ни одно из снадобий Изабо, похоже, не помогало, и рыжеволосая девушка не надеялась на выздоровление Ри. Единственной наградой за всю ее заботу была оплеуха, от которой у нее загудело в голове, да предупреждение Латифы о том, что она сдерет с Изабо шкуру, если Ри умрет во время пути. Изабо пробормотала, что здесь все зависит от Гэррод, разрезающей нить, чем заслужила еще одну оплеуху по другой щеке.

Уши у Изабо до сих пор горели, и она так и не простила этого Латифе. В приливе энергии, вызванной возмущением, она взлетела на холм и остановилась лишь тогда, когда начала задыхаться и у нее заболел бок.

Они уже были высоко в горах, двигаясь по дороге, которая шла вдоль стремнин Бан-Барраха, несущегося к Лукерсирею. Острые пики Белочубых гор окружали их со всех сторон, а на самых высоких из них поблескивал снег. Среди мрачной хвои разноцветьем красок сияла ослепительная осенняя листва кленов и буков. Небольшие водопады сбегали по склонам каменистых холмов, питая Бан-Баррах. Изабо даже пришлось перейти один из них, перепрыгивая с камня на камень.

Она легла на живот в зарослях серой колючки, глядя на лежащий внизу лагерь, и злорадно наблюдала за дородной фигурой Латифы, стоящей у костра с ложкой в руке и напрасно зовущей Изабо. Она хихикнула, осторожно встала и начала подниматься выше, исполненная решимости по меньшей мере исполнить ритуал; девушка хотела отойти как можно дальше от лагеря. Когда Изабо добралась до вершины следующего холма и начала спускаться в лощину, она услышала звон водопада и направилась к нему.

Изабо была уже почти у основания холма, когда до нее донеслись голоса. Будь разговор на языке, который Изабо знала, она просто развернулась бы и пошла в другом направлении, но странность этих голосов заставила ее остановиться и прислушаться. Они поднимались, становясь резкими, и падали, делаясь мелодичными, со свистящими модуляциями, которые совершенно не походили ни на что, слышанное Изабо до сих пор. Она знала языки почти всех животных и волшебных существ страны, но этот пронзительный, отдающийся эхом звук озадачил ее. Она осторожно раздвинула ветви и заглянула в лощину.

На бревне прямо под ней сидели две фигуры. Между ними был какой-то предмет, который мерцал и вспыхивал, — это было зеркальце. Глядя в его серебристую поверхность, две фигуры запели на своем странном языке, и, к изумлению Изабо, зеркало отозвалось глубоким низким тоном. Сильный и звучный, как океан, голос звучал очень долго. Когда он затих, и меньшая из двух фигур наклонилась, собираясь ответить, и у Изабо сердце ухнуло в пятки — она узнала, что это Сани.

Очень медленно она вернула ветки обратно на место и бесшумно пошла назад. У нее не было никакого желания оповещать Сани о том, что за ней наблюдали. К счастью, старая женщина была слишком поглощена своим зеркалом, чтобы услышать шорох листьев под башмаками Изабо, и той удалось благополучно вернуться в лес и поспешить прочь с бешено колотящимся сердцем. Она была твердо уверена в том, что Сани говорила с кем-то через зеркало, как это проделывала Мегэн со своим хрустальным шаром. Но с кем и на каком языке? И кто была эта вторая фигура? Изабо не сомневалась в том, что это была сама Банри и говорили они на языке Фэйргов. Это был единственный диалект волшебных существ, которого Изабо не знала.

Первым ее побуждением было побежать в лагерь и рассказать об увиденном Латифе. Но уши у Изабо до сих пор горели, и у нее не было никакого желания попадаться кухарке на глаза. Она решила найти уединенный холм и посмотреть на закат и восход лун, как и собиралась, думая, что у нее еще будет уйма времени, чтобы поговорить с Латифой, в особенности когда та почти ничего не могла сделать в этой-то глуши.

Изабо добралась до вершины холма, откуда открывался вид на лес. Солнце уже садилось за горы, и по склону холма протянулись длинные тени деревьев. Острые пики были черными, небо золотилось, в лесу свистел пахнущий снегом ветер, прозрачные луны казались рубцеватыми. Покой хлынул в ее душу, исцеляя ее. Подняв руки к опоясанному облаками небу, она затянула заклинание к Эйя, как делала каждое солнцестояние и равноденствие в своей жизни. Закончив ритуал, она спустилась по склону холма, умиротворенная после возрождения связи с естественными силами жизни. Под деревьями было темно, но у Изабо было необыкновенное зрение, и в темноте она видела почти так же хорошо, как и при дневном свете. Она прошла через березовую рощу, отводя тонкие прутики, так и норовившие стегнуть ее по лицу, и поспешила к дороге.