Народы и личности в истории. Том 1 - Владимир Миронов

Любовный приворот. С картины фламандской школы XVII в.

После смерти матери, регентши Анны Австрийской, Людовика уже никто не мог обуздать. Он заставляет любовниц, Луизу и мадам де Монтеспан, делить с ним ложе одновременно (дав им одинаковые роли и в празднестве в Сен-Жермене «Балете муз»). Лавальер и Монтеспан помещают во дворце в смежных покоях. Дети являлись на свет из двух источников. Увы, хотя об этом знал весь свет, королева была в неведении. Вскоре несчастная Луиза оказалась заброшенной и ушла в монастырь. Монтеспан привораживала короля шпанской мушкой и прочим зельем. Король становился своего рода наркоманом. Итогом этого стала почти поголовная потеря девственности у фрейлин королевского двора. Иные мужья, вроде барона Субиза, уступив королю жену, сколачивали милионные состояния. Король, сам того не ведая, становился игрушкой своей ненасытной плоти. Монтеспан вливала в него ведрами любовные зелья (куда намешивали толченых жаб, змеиные глаза, кабаньи яички, кошачью мочу, лисий кал, артишоки, стручковый перец). Людовик возбуждался и желал, как говорят, «свежатинки». Все чаще среди любовниц были те, кто «красивы, как ангел, и глупы, как пробки». Монтеспан сошла с ума от ревности, решив отравить короля и одну из любовниц. В это время, после 30 лет любовных безумств, в окружении короля появилась набожная мадам де Ментенон, взявшая на себя воспитание детей Монтеспан (та называла своих детей не иначе как «бастардами»). Она постаралась обратить его на праведный путь, помогая ему стать христианнейшим королем, давая дельные советы, но… только не себя. В конце концов Людовик XIV вынужден был заключить тайный брак с Ментенон, ибо не мог без нее обойтись. Морали прибавилось, но Версаль превратился в скучное место, так что «даже кальвинисты завыли бы здесь от тоски». Однако распутство уже крепко въелось в жизнь Франции.[518]

Правители и их семьи (жены, дочери, любовницы, фаворитки) внесли немалый вклад в то, что их властитель и король становился объектом ненависти и презрения народа. Приведу лишь один пример, показывающий, какие все же чудовища составляли «элиту» французского государства в ту эпоху. В 1679 г. состоялся процесс над Катрин Монвуазен, урожденной Дезейе. В ее саду в Сен-Жермене нашли закопанными 2 тысячи 500 неразвившихся детских эмбрионов, а также целый склад крысиного яда. Его «вполне хватило бы, чтобы отправить на тот свет добрую половину мужей, наскучивших своим женам». Казалось, сей факт стоит в ряду обычных, многократно описанных историй с отравительницами и садистами. Как не вспомнить дело полового психопата и садиста барона Жиль де Рэ, маршала Франции (сподвижника Жанны д`Арк). В подвалах лишь одного из его замков в Нанте были обнаружены около 140 трупов детей и молодых людей обоего пола в возрасте от 7 до 20 лет (общее число его жертв приближалось к 400). В 1440 г. его повесили, а затем сожгли на костре. Но дело же не в проблеме неверности супругов. Ведь если строго следовать «закону возмездия рогоносцев», род людской давно прервался бы. Дело приобрело неожиданно важное социально-политическое звучание. Самыми почетными клиентками великосветской отравительницы Монвуазен были особы с громкими именами. Фактически указанная дама обслуживала бордель, имя которому королевский двор. Ее услугами охотно пользовались герцогиня Орлеанская, герцогиня Бульонская, а также всесильная маркиза де Монтеспан, которая, будучи фавориткой Людовика, производила детей с той же легкостью, с какой нынче добротный автомат выбрасывает из чрева пивные банки или пачки сигарет. После своих страстных и необузданных забав светские львицы обычно уничтожали все следы, убивая детей в утробе.

Можно сказать, высший свет наладил целую индустрию по уничтожению последствий своих греховных похождений. В заброшенную церковь Сен-Марсель, к черному магу аббату Гибуру, шли десятки и сотни проституток дворянского звания. Одни просили избавить их от младенцев, другие – сослужить черную мессу, итогом которой должна была бы стать смерть ненавистного супруга или соперницы, третьи – умоляли о бесплодии королевы и т. п. Алтарем для мессы обычно служило обнаженное тело женщины (Монтеспан не раз ложилась на каменное ложе). Вино тут заменяли кровью замученного и сожженного в особой печи младенца. Кровь, что была пролита во время страшных сатанинских церемоний, принадлежала невинным младенцам, купленным у несчастных бедняков, которые не могли их прокормить… Жизнь младенца из народа оценивалась всего в 5–6 ливров! Хотя за подобные церемонии «маг» брал с аристократов по 50-100 тысяч ливров и более. Число обвиняемых на процессе достигло 147 человек (но из них на костер взошли только 35 осужденных). Среди них оказалось немало духовных лиц (служителей Люцифера). Вот вам и «король-солнце», и окружавшие его «светила»! Историк Е. Парнов пишет: «Насквозь прогнивший режим мог еще 112 лет скрывать от глаз народа грязные пятна на своих затканных геральдическими лилиями простынях».[519] Так что грязные пятна любого режима рано или поздно выйдут наружу.

При Людовике XVI окончательно утвердилась у власти система-чудовище, которая безжалостно высасывала кровь у своего народа… Полторы тысячи крупных и мелких синекур, зависящих от короля, находились полностью в руках придворной знати, светской и духовной аристократии, на которую пролился золотой дождь. Губернаторы, генералы, представители короля на местах, интенданты, епископы не столько занимались полезной работой, сколь воровали и набивали себе мошну. К примеру, в мемуарах адвоката Фюрголя (1780 г.) была дана такая оценка институту власти в тогдашней королевской Франции: «Одним словом, куда я ни оглянусь, повсюду вижу кучи второстепенных бездельников и паразитов, кишащих под сенью главных паразитов и усердно сосущих жизненные соки из общественного кошелька, служащего общею кормилицею для всех. Весь этот мир паразитов рядится, ест и пьет до отвалу и парадирует на всех торжественных церемониях: вот их главнейшее назначение и занятие, и они стараются исполнять его самым добросовестным образом».[520]

Посвящение в колдовские таинства. Старинная аллегория.

Слабость, некомпетентность порождали постоянную кадровую чехарду. Людовик XVI самовластно менял министров, но это нисколько не улучшало общего состояния дел. Разница в доходах между высшей знатью и большинством населения была чудовищной. Только на содержание придворного штата короля (15 тысяч бездельников) уходило до сорока миллионов ливров в год (десятая часть всех государственных расходов). В то время как высшие чиновники получали огромные оклады и пенсии, трудовой народ жил буквально на гроши. А вскоре король потребовал еще большего увеличения расходов на нужды его «драгоценного семейства» (25 млн. ливров). Известен ответ генерального контролера финансов Калонна королеве Марии-Антуанетте. В ответ на ее приказ изыскать средства на безумные траты двора, он изрек: «Если это возможно, это сделано; если невозможно, это будет сделано». Неккер жаловался что «все управление Францией исходит из глубины чиновничьих канцелярий». Такую грубую централизацию в те времена еще можно было бы как-то понять и даже оправдать, если бы за ней был установлен жесточайший контроль (когда любой чиновник или губернатор платил бы за воровство своей головой). Однако для успешной работы махины не хватило бы даже усилий Фридриха II, встававшего каждый день в 4 утра, или Наполеона, работавшего по 18 часов в сутки. Здесь нужна энергия, военная строгость, воля и жесткость, а не «сопли» главы государства, беспомощно разводящего руками (при упоминании об очередной афере его же помощничков). Читаем в том же источнике: «Людовик XVI предоставляет своей «славной машине» действовать, как она знает, и замыкается в свою апатию. «Они так хотели; они думали, что так будет лучше» (получилось, как всегда! В. М.), вот его манера выражаться, когда какая-либо из затей его министров кончается неудачею». Фраза эта кажется нам удивительно знакомой. Крах абсолютизма становился неизбежным.

Следует надеяться, что скоро эта игра закончится. Гравюра XVIII в. Париж. Национальная библиотека.

Это понимали многие умные представители высших кругов знати. Так, герцог Сен-Симон с горечью отмечал, что «посреди изобилия, царящего в Страсбурге и Шантильи, население Нормандии живет только полевыми травами». Когда король спросил епископа Шартрского о положении людей в его епархии, тот ответил, что голод и смертность так велики, что «люди там едят траву, точно овцы, и мрут как мухи». Герцог Орлеанский сообщал своему монарху, что и в его Туренском округе люди питаются травой уже более года. Епископ из Клермон-Феррана Массильон пишет кардиналу Флери (1740 г.) о том, что жители деревень не имеют ни постелей, ни даже самой простой домашней утвари. Мало того. Они вынуждены вырывать изо рта детей и семьи последний кусок хлеба на уплату налогов. Ничуть не лучше жизнь и в самой столице. Хлеб из старой, испорченной муки и тот дорожает каждый день. Бедняки лишены элементарных средств к существованию. В ответ на рост налогов по стране прокатилась волна крестьянских бунтов. Крайнее недовольство выражали рабочие и ремесленники. Зачастую хлебные бунты перерастали в настоящие сражения с властями (войска расстреливают несчастных, колют штыками, рубят саблями). И все за требование хлеба!