медведица,или легенда о Черном Янгаре - карина

   - Тебе страшно? - спросила Акку, одарив меня взглядом, в котором прорезались отблески молний. Зимой бури особо свирепы.

   - Да.

   Я не смела лгать ей.

   - Но ты не станешь просить меня о милосердии?

   К чему? Свирепую зимнюю бурю можно умолять, но послушает ли буря? Сомневаюсь.

   - Не станешь, - Акку сама ответила на свой вопрос. - И слез не будет. Что ж... спрашивай.

   - О чем?

   - О чем-нибудь.

   Позади остались ковры бессмертника, и волглые туманы, что подымались с костяных берегов, сама Черноречка, за которой правил хозяин подземного мира...

   Мы шли.

   Акку впереди, я же - за нею.

   Она не отпустит. Был договор, но в нем ни слова не сказано о том, что станет со мной, если я умру до окончания срока. У хийси нет души и... в пустых глазах Акку нет ответа. Сейчас они - седое зеркало льда, что покрывает реки и озера. В нем даже я не отражаюсь.

   - Моя сестра, - я опустила взгляд на корзину, в которой томились проклятые души. Им до скончания мира суждено пребывать в плену, а после сгинуть на обломках его. - В ней ведь остался человек?

   - Немного.

   Акку склонила голову.

   - Что с ней станет? - мне было тяжело говорить.

   Удивленно приподнялась белесая бровь.

   - Она сама выбрала свой путь, - сказала Акку и морозный румянец вспыхнул на ее щеках. - И без принуждения попробовала кровь на вкус. Она убила брата. И пожелала смерти отцу. Она...

   ...погубила многих.

   И радовалась, пила чужие жизни.

   Я знаю.

   - Она и твою жизнь забрала.

   Да, верно.

   - Лишила шанса стать человеком, - голос Акку - голос ветра, который спускается с гор, чтобы оседлать темное зимнее море. И оно, чувствуя близость наездника, спешит подняться на дыбы. Бьет водяными копытами скалы. - Она ведь заслужила кару?

   Не мне решать.

   - Что ж, - Акку склонила голову и, сунув руку в корзину, вытащила сердце. - Я отнесу его кузнецу, пусть попробует перековать...

   Она смотрела на сердце, которое все еще билось.

   - Знаешь, души тоже способны испытывать боль. И пламя небесного горна их обжигает, а удары молота - ранят. Они кричат так громко, что... Таваалинен Сёппо давным-давно оглох. Он сам сунул раскаленный прут в уши, чтобы не слышать их голосов.

   Сердце замерло.

   - И время там идет иначе... Я ответила на твой вопрос?

   Хозяйка бурь бросила взгляд на меня, а я сумела его выдержать.

   - Да.

   - Но и тебе будет очень больно, девочка. Это справедливо. Боль за боль. Душа за душу.

   И она толкнула меня, земля же расступилась.

   Я падала.

   Долго.

   Целую вечность, а может и две... я раскрывала руки, силясь бездну обнять, и та проскальзывала сквозь пальцы. А холодный ветер, догнав меня, мурлыкал колыбельную. Наверное, я все-таки уснула, поэтому и пропустила миг, когда падение прекратилось.

   Даже у бездонных пропастей бывает дно.

   И я ударилась о него.

   Больно.

   Невыносимо. До того, что я вдохнуть не способна. Словно кожу сняли, а тело... мое тело кричало, вот только я не в силах была разомкнуть губ.

   - Аану... - голос доносился из-за завесы боли, и я пыталась отозваться, но...

   ...почему так холодно?

   ...и сердце стучит быстро, еще немного и надорвется.

   - Дышит, - сказал кто-то очень близкий и за руку взял. Его прикосновение вызвало новую волну боли, светло-зеленой, с седою пенною гривой... цвета зимнего моря. - Аану, ты слышишь...

   Еще да...

   Пока да...

   Пытаюсь ответить, но стоит раскрыть губы, как судорожный кашель обрывает мое дыхание. И что-то горькое, терпкое льется изо рта. Меня подхватывают, поворачивают голову, не позволяя захлебнуться.

   Но снова больно.

   - Я тебя не отпущу.

   Мой муж злится. У него голос меняется, становится глуше и тише.

   - Осторожно, ее спина... - это Олли.

   ...они оба живы, и разве это само по себе не чудо?

   - Держи ей голову. Аану, пожалуйста, послушай. Ты должна это выпить.

   Он раздвигает губы, и всовывает между зубов острие ножа, солоноватое и грязное наверняка. Его прикосновение вызывает новый приступ рвоты, и лезвие исчезает.

   - Аану, умоляю, потерпи. Всего глоток...

   Снова пальцы. И лезвие. И мне открывают рот, чтобы влить густое горькое варево. Оно обжигает разодранное нёбо, и я пытаюсь откашляться, выплюнуть, но жесткие пальцы Янгара закрывают рот.

   - Глотай, Аану.

   Он запрокидывает мне голову.

   И поневоле приходится сделать глоток.

   - Вот так... и еще давай... ну же, Аану.

   И я пила, давилась, но пила, позволяя едкому вареву растекаться по моим внутренностям. Оно было подобно смоле, и я чувствовала, как плавлюсь.

   Жарко было.

   Когда жар стал нестерпим, я позволила себе спрятаться в беспамятстве.

Глава 52. Корона Севера

   Крылья сумерек стучали по чешуе, бессильные пробить. И тяжелое новое тело с легкостью выдерживало вес их. Раскрылись кольца и сомкнулись, пленяя хрупкое чужое тело.

   Сдавили.

   И Янгар услышал хруст ломающихся костей.

   Он сжимал кольца медленно, почти наслаждаясь болью существа, посмевшего коснуться его медведицы. Беззвучно ломались крылья, и рвалась, полосовала когтями чешую Сумеречница. Темная кровь ее лилась из груди, в которой зияла дыра...

   ...перестав быть живой, она не умерла. И вертелась, выскальзывала из змеиных объятий, впивалась в плоть, но слабела. Сильнее сжимались кольца Великого полоза, давили, крушили, стирали в пыль.

   И стерли.

   Но сквозь туман ярости он вдруг услышал, как рвется нить жизни.

   Две нити.

   И закричал, пытаясь остановить. Распались кольца змеиного тела. И уже он, Янгхаар Каапо, упал на песок, с пеплом смешанный. Тот был горек.

   - Аану!

   Они лежала, обняв себя, и разметались рыжие волосы, а медвежья шкура сползла. Красная кровь мешалась с черной, а та растекалась по песку. Он, спекшийся, грязный, не желал впитывать эту кровь, от которой исходил запах гнили.

   - Аану, - Янгар присел рядом и попытался разжать ее сведенные судорогой руки. Человеческие.

   Теплые еще.

   И сердце, зажатое в правой, он вынул осторожно.