Огневой бой. Воевода из будущего (сборник) - Юрий Корчевский

– Благочинный, я в подвал иду, там сообщник Шклядина заговорил – можешь сам послушать.

– Богомерзко мне в пыточную идти, не богоугодное это дело.

– А замыслить руку на помазанника Божьего поднять – богоугодно? Вместе со мной и послушаешь, владыка.

Вассиан поколебался, но пошел за мной.

В подвале узилища было сумрачно – оконца узенькие, решетками забраны. Свет в основном горящие факелы на стенах дают да огонь в очаге.

Писарь был привязан к столбу, и внешне я особых повреждений у него не увидел.

Кат встретил нас с поклоном, подтащил лавку. Мы с Вассианом уселись.

– Спрашивай, князь, он все расскажет.

К моему немалому удивлению, пленник не запирался и подробно рассказал, как по наущению Шклядина подбросил мне в избу письмо, написанное им под диктовку, а затем вытряхнул из кожаного мешка двух гадюк. Прямо в комнате и вытряхнул – в голенища сапог, чтобы, значит, они меня укусили.

Вассиан при этих словах перекрестился: «Спаси, Господи, его душу грешную, ибо не ведает, что творит», – поднялся и вышел из узилища.

То, что митрополит Коломенский сам слышал признания – это хорошо, это в мою пользу.

Попытали и других служивых, что в подвале сидели. Знали они мало – не посвящал их в свои дела Гаврила. Сказали только, что бумагу в избе моей сыскать должны, но и этого было достаточно. Ведь тогда закономерно возникал вопрос: откуда Гаврила мог знать о бумаге?

Я поручил кату допросить остальных узников.

После целого дня допросов, послушав пленников, все-таки раздумал я их вешать. В Москву их надо везти, в Разбойный приказ. Там им самое место. Там и каты поискуснее будут, и до государя через дьяка приказного Выродова сведения быстрее дойдут. И тогда сам Телепнев не сможет им помешать.

Так я и сделал. Следующим же днем пленников усадили на телеги – всех порознь – и под конвоем двух десятков дружинников повезли в Первопрестольную. Перед выездом я прихватил подметную бумагу, лежавшую до поры до времени в моей печи.

Конечно, верхом да без обоза было бы куда как быстрее, но сейчас не тот случай. Слишком много Шклядин знает, Телепнев может по дороге попытаться отбить боярина. Вот и тащился я впереди обоза. Однако вышло куда хуже.

Следующим днем, когда до Москвы оставалось всего верст пятнадцать, мы проезжали небольшое село. На перекрестке сельской улицы пьяненький мужичок пытался поставить на телегу отвалившееся колесо. Ничего странного в его поведении я не увидел. Эка невидаль – чека выскочила. Но телега, как назло, стояла на самом перекрестке, перегораживая нам дорогу.

Наш обоз остановился. Двое из дружинников по моему приказу спешились, подняли задок телеги и двинули в сторону, освободив проезд.

И только мы тронулись, как меня догнал дружинник:

– Беда, воевода!

У меня сердце сжалось от дурного предчувствия. Не дослушав воина, я развернул лошадь и помчался к середине обоза. Именно там везли боярина Шклядина.

Одного взгляда хватило, чтобы понять – боярин уже никогда никому и ничего не скажет. Он лежал на телеге, раскинув руки, а из шеи его торчала маленькая стрела без оперения. Боярин уже не дышал. «Прошляпил!» – ругал я себя.

Я кинулся к перекрестку. Лошадь с повозкой стояла поодаль, а пьяненького мужика и след простыл.

Я с досады чуть волком не завыл. Ну конечно же, дорогу специально перегородили, а до меня это сразу и не дошло. И стрелки я раньше такие видел. Был у Телепнева умелец один. Уж не знаю, откуда он взял это бесшумное оружие – из Синда за Великой стеной или из Египта невообразимыми путями оно к нему попало, – только владел он им виртуозно. Оружие простое: короткая – около локтя длиной – полая трубочка и стрелки, пропитанные ядом. На пятнадцать шагов тот умелец в маленького цыпленка на спор попадал. Потому и выстрела никто не слышал. Тетива арбалета или лука при стрельбе щелчок издает. А тут – совсем беззвучно!

Плакать по убиенному я не собирался, но он – главный обвиняемый, который мог вывести на Телепнева. Нашел, как выкрутиться, гад!

Труп боярина прикрыли рогожей, и обоз продолжил свой путь.

Настроение у меня было безнадежно испорчено. Но все равно ехать надо. Пусть людишек допросят, может, что и новое всплывет. Опять же тело боярина в приказ доставить следует. Свидетелей, что его в пути убили, много, по крайней мере, от себя подозрения отведу. И насчет стрелки ядовитой Андрею и Выродову узнать полезно будет. Сопоставят – вдруг уже встречались такие случаи.

И вот наконец Москва.

После полудня мы уже стояли у Разбойного приказа.

Я поднялся на второй этаж. Оба – Выродов и Андрей – были на службе. Я им рассказал все, что считал важным. Они вышли во двор, осмотрели боярина и стрелку, торчащую из его шеи, многозначительно переглянулись.

– Э, друзья, вижу я, такую стрелку вы уже встречали.

– Был случай, – нехотя признал дьяк.

– Ну, тогда вам и карты в руки.

Передав арестованных страже, я отправил обоз и дружинников назад, в Коломну. Чего их в Москве оставлять? Себе оставил несколько воинов для сопровождения.

Остановиться решил на уже знакомом постоялом дворе – есть такой в двух верстах от столицы, там цены втрое ниже городских. Пока же к Кучецкому поехал – рассказал ему все подробно, до деталей.

– Говорил мне уже холоп мой, которого я к тебе посылал, о змеях. Хоть и поздновато тебя предупредил, однако ты и сам справился, не оплошал.

– Коли оплошал бы, не стоял бы сейчас перед тобой. К Шуйским поехать хочу, письмо подметное показать.

– Ну что же, ход правильный. Но вот думаю, не примут тебя сейчас Шуйские.

– Почему? Боятся?

– И это – тоже. Сам подумай, кабы не порядочность тиуна, быть бы им сейчас или в узилище, или в опале – в монастыре далеком, под надзором. А тут – ты являешься, им незнакомый, да снова с бумагой подлой. Боюсь, не разобравшись, побьют тебя или псов цепных спустят.

Я подумал немного. И в самом деле – момент для встречи неподходящий. Отдал письмецо Кучецкому. Он и сам в нужный момент Шуйским его покажет.

Ну а дальше, как водится, посидели, выпили, погово-рили.

– Неспокойно на дальних подступах, однако, Георгий, – разоткровенничался Федор. – Крымцы вот Астрахань захватили, понуждают Казань согласно союзническому договору супротив Москвы выступить. В Москве митрополит Даниил призывает к походу на Казанское ханство. Казанский хан решился себя подданным Османской империи объявить и обратился за помощью к султану Сулейману Великолепному, а у него сейчас самая сильная армия – пушек полно, янычары обученные. И что ты думаешь – согласился султан взять Казань под свой протекторат, о чем на днях посол турецкий, мангупский князь Искандер заявил государю. Василий Иоаннович в отместку запретил купцам русским спускаться на судах по Волге ниже села Макарова, что почти на порубежье между землей нижегородской и татарами. Вот такой расклад, Георгий.

Все, что рассказал Федор, было интересно. Теперь я хоть немного стал представлять, что творится на ближних подступах к Руси. Во время каждого моего приезда он делился со мной полезной информацией, давая пищу для ума. Фактически он был единственным, кто держал меня в курсе событий. Ведь ни телевизора, ни радио, ни газет не было, и почерпнуть новости было неоткуда. Полный информационный вакуум. И это даже для меня – князя и воеводы. Что же говорить о людях более низкого звания и положения?

Утром при прощании Федор заявил:

– Я обскажу сегодня государю о несчастном случае с наместником его – Шклядиным. Думаю, тебе вскоре нового наместника ожидать надобно. Приложу все силы, дабы Телепнев снова своего человечка не посадил на это место. Не дело, когда два городских начальника между собой в распрях. Для города плохо, стало быть, и для государства – тоже плохо.

С тем я и уехал в Коломну. В принципе все разрешилось не так уж и плохо для меня. Людишек служивых – пособников Шклядина – наверняка к казни приговорят. И поделом: не рой другому яму – сам в нее упадешь. От соглядатая телепневского я избавился, теперь никто палки в колеса вставлять не будет. А с новым наместником я попробую наладить отношения. Любить его мне ни к чему – не красная девица, а вот воз государев, надеюсь, вместе тянуть будем.

Глава 9

Шли недели; минул месяц, второй. Я снова работал за двоих: решал дела за наместника и тянул свои, воеводские. Город за лето сильно расстроился – выросли целые улицы, желтеющие свежеошкуренными бревнами срубов.

Наконец прибыл наместник. И когда я его увидел, искренне возрадовался. Я узнал в нем побратима – боярина, встречавшегося мне у Кучецкого. Я, правда, виду не подал, что мы знакомы – как, впрочем, и он. Поздоровались за руку, обнялись. Он шепнул мне на ухо: «Опосля поговорим – наедине».

Повезло мне, я его знал, а поскольку это был человек Кучецкого, то и доверять мог. За те несколько лет, в течение которых я знаю стряпчего, я его уже достаточно изучил. Федор в дом свой человека подлого, ненадежного не пустит и в пивное братство не возьмет.