Походы и кони - Сергей Мамонтов

На главной улице мы смогли поймать корову и молодого бычка, должно быть, отбившихся от стада. “Уже кое-что, — подумал я, — но, наверное, тут можно найти и лучше”.

Мы остались на дороге ждать прибытия батареи. Вдруг я увидел повозки обоза конно-горной батареи и полковника Лебедева, заведующего хозяйством. Я бросился к нему.

— Господин полковник, хотите я подарю вашей батарее корову, но с условием, что вы мне сохраните бычка?

—Идет, я сохраню его вам даже за морем. И к моему удивлению, он действительно его сохранил. Как-то в Галлиполи он меня спросил:

—Что же делать с вашим бычком?

—Как, неужели сохранили?

—Сохранил.

—Дарю его батарее.

Освободившись от животных, мы направились на станцию. Тут на запасных путях стояло несколько вагонов с пломбами на дверях. Я взломал пломбы. Это было как раз то, что я искал: пять вагонов с корнед-бифом, с мукой, с сахаром, с английским обмундированием и с подошвенными кожами. Я быстро закрыл двери, закрутил их проволокой, поставил своих людей сторожить, а сам бросился на дорогу искать подкрепления против мародеров, которые уже стали собираться вокруг вагонов. Втроем мы не могли удержать вагоны от разграбления. Мародеры были многочисленны, вооружены и агрессивны.

Попав на улицу, я наткнулся на самого генерала Барбовича. Я решительно протолкался к нему и отрапортовал о своей находке.

— Ваша находка чрезвычайно важна, поручик. Но я хочу видеть это своими глазами.

— Идемте, ваше превосходительство, это рядом... Вот эти пять вагонов.

В это время мародеры, предупрежденные своим каким-то мародерским нюхом, собрались внушительной толпой.

—Откройте, я хочу видеть, — сказал Барбович.

— Ваше превосходительство, прошу вас этого не делать. Мы недостаточно многочисленны, чтобы удержать мародеров, — запротестовал я.

— Откройте, — настаивал Барбович.

Один из солдат его свиты открыл дверь. Это был вагон с обмундированием. То, чего я боялся, и произошло. У меня был, видимо, больший опыт, чем у генерала. Толпа мародеров ринулась, оттолкнула генерала и его свиту, ворвалась в вагон и вмиг его опустошила. Барбович был сконфужен. Он хотел было открыть следующий вагон, но я воспротивился самым энергичным образом, и он не стал настаивать.

— Останьтесь здесь, поручик, я пришлю вам помощь и извещу полки, чтобы они прислали повозки за продуктами.

— Ваше превосходительство, прошу известить также и батареи. И чтобы подкрепление пришло как можно скорей. Человек двенадцать, по крайней мере.

— Я пришлю вам тридцать, чтобы удержать эту банду.

— ...И чтобы повозки приходили с охраной.

— Хорошо, поручик. Я отдам все нужные распоряжения.

И Барбович со штабом ушли на дорогу. А мы остались с вагонами и грозно бушующей толпой мародеров. Было, вероятно, четыре или пять часов вечера.

Подкрепление не прибыло. Повозки от полков являлись начиная от полуночи и до двух часов ночи, врозь, каждая с офицером, но без охраны. К счастью для полков, повозки нашей батареи явились последними, около трех часов ночи. Если бы они прибыли раньше, я с ними уехал бы и бросил вагоны. Потому что это была борьба сверх всяких человеческих сил. И я эту борьбу выдерживал в течение по крайней мере одиннадцати часов кряду. Не знаю, право, как мне это удалось и почему мародеры меня просто не убили. Это был сплошной крик, драка, угроза револьвером, ныряние под вагон, чтобы прийти на помощь моему солдату-часовому, которого толпа уже оттеснила. И так без перерыва. Ни об еде, ни о питье нельзя было и подумать. Дивизия ушла ночевать далеко на юг. Сарабула осталась незанятой. Каждую минуту можно было ожидать появления красных. Толпа мародеров, видимо, все разграбив в местечке, вся нагрянула на станцию. Она состояла из озверевших, потерявших человеческий образ преступников, вооруженных и бушующих.

Один из моих солдат держал наших лошадей. В случае появления красных лошади были нашим единственным спасением. Другой солдат стоял часовым, но струсил и стоял столбом, не проявляя инициативы. Так что вся защита четырех вагонов, то есть восьми дверей, выпала мне одному. Правда, я все надеялся, что появится обещанная помощь в виде тридцати солдат, и это поддерживало мой дух.

Самыми трудными минутами был приезд повозок от какого-нибудь полка, без охраны и с робким офицером. Надо было открывать двери, чтобы грузить продукты, а это было самое опасное. Тогда я шел на переговоры.

— Да замолчите вы на минутку. Послушайте, что я вам скажу. Я дам вам мешок сахару, делите его сами между собой. Отойдите от дверей!

Выкидывали в толпу мешок сахара, который они тотчас же разрывали, как звери, и, ползая на четвереньках, мешали друг другу взять с земли. Пользуясь этой возней, я закрывал и закручивал проволокой дверь, а в другую дверь быстро выкидывали на повозку два или три мешка сахару и закручивали двери снаружи. Начинались переговоры о корнед-бифе. Корнед-биф очень хорошо упакован. Добротный ящик и перевит толстой проволокой. Коробки конические, и можно вытащить коробку, если захватить одну ногтями. Но если захватить одновременно несколько, вытащить их нельзя. Я выкидывал два ящика. Мародеры бросались и начиналось молчаливое кручение. Несколько человек одновременно тянули и вытащить не могли, пока наконец не разрывали проволоку и доски ящика. У меня было время нагрузить и корнед-биф, и муку, и даже подошвенные кожи.

Каждый офицер, уезжая, клялся мне, что пришлет охрану, что известит нашу батарею... и ничего не делал... “Мы получили, а до других нам дела нет...” А я все надеялся и клял нашу батарею, что они все не едут. Приехали повозки от конно-горной. Я слезно умолял офицера предупредить наших.

И наконец, часа в три ночи появились повозки нашей батареи, тоже без охраны. Их я нагрузил сколько мог и даже через меру. В дальнейших походах, в горах, одна из перегруженных повозок сломалась и в мое отсутствие была брошена, так как замены ей не нашли. Вторая же, глядя на первую, решила тоже сломаться, чтобы воспользоваться продуктами. Но я был тут и заставил починить и следовать под надзором солдата с плетью. Продуктов нам хватило не только во время переезда, но и первое время в Галлиполи.

Интендантство же, конечно, ничего для переезда не заготовило. Противное меня бы очень удивило.

Эту свою деятельность в Сарабуле я отношу к самому большому подвигу во время всей гражданской войны. Благодаря мне вся наша дивизия была сыта на пароходе и после, а все другие голодали.

Обессиленный, я лег на повозку, прицепил бедную Андромаху, некормленую и непоеную. И еще доставил себе удовольствие, отъехав шагов сто, науськать мародеров на остатки провианта в вагонах. Они бросились, как дикари, и вмиг опустошили все. Когда они ворвались в вагон с мукой, то выскочили все белые, как мельники. Собственно, они мало пользовались — все рвалось и затаптывалось.