Город призраков - Сергей Болотников

— Исход! Исход! Исход!

Никита смотрел. Не закрыл глаз, когда Хозяева подошли в Выбранному. Не закрыл их и потом, досмотрев церемонию до конца. И понял, в чем заключается Исход. Не тот, когда покидаешь дом и родных, оставляя лишь пыль и запустение, словно ты никогда здесь и не жил, не тот, когда тебя выбирают и ты уходишь из деревни. А настоящий Исход, которым можно пугать детей.

Теперь Трифонов понял, почему не остается ничего после того, как очередной чумной покинет город, поверхность. Ведь если Ушел — это все равно что...

«Так просто?» — спросил бы Влад, увидь он картину Исхода очередного бывшего горожанина.

Но Никита мог лишь бояться и потому со слезами проснулся. Занимался рассвет, солнце нехотя поднималось над горизонтом, чтобы через несколько часов снова погрузить замерзающий город во мрак.

А внизу, напротив, будет тепло и светло.

9

Утром они пришли. Бледные, кое-кто казался откровенно испуганным, но никто не пожелал остаться дома. Здесь были все: Влад и Мельников, Степан и Саня Белоспицын. И Мартиков тоже был здесь, тоскливо смотрел в пол.

— Мы решили, что идти вам одним — это верная гибель, — сказал Влад.

— А с вами разве не верная? — спросил Дивер, не сумев, однако, сдержать благодарной улыбки.

— С нами — посмотрим.

Дивер снова улыбнулся. Оглядел пришедших. Одеты тепло, вооружены по полной программе. Бойцы! Все до единого найденные трофеи решили пустить в ход. Взяли три раритетных электрических фонаря на батарейках, не забыли и две керосиновые «летучие мыши». За окном падал приятный утренний снежок, засыпал подоконник толстым слоем белоснежного, совсем не городского снега. Через девственно гладкую поверхность быстрой стежкой проходили птичьи следы. Маленькая пичуга побывала здесь ночью, постучалась в стекло, а потом улетела. Может быть, она была розово-золотая, как во сне?

— Хорошо, что вы пришли, — сказал Никита Трифонов, выходя из близлежащей комнаты. — Нам надо идти, если вы не хотите, чтобы с вами сделали то, что бывает с людьми после Исхода.

— Эка, испугал! — произнес Влад, входя. — Исход! Отбоялись мы твоего исхода. Да и разве не видно — над нами он не властен?!

— Он властен над всеми, — тихо сказал Трифонов, — только одни приходят сами, а других ловят, и...

— Да что ОНИ с ними сделают! Что ОНИ вообще могут сделать?! — тут Влад осекся и глянул Никите в глаза. Тот смотрел горестно.

— Что... — хриплым голосом выговорил Сергеев, — неужели едят?

Трифонов не сказал ни да, ни нет, но всем стало ясно — так оно и есть.

— Хонорова берем? — спросил Степан.

— Не оставлять же его здесь, — Дивер спешно одевался, напяливал видавшую виды летную куртку, теплую и крепкую. — Кому-то придется его вести, прикрывать.

— Я поведу, — кивнул Мельников, — как-никак я его первым встретил.

— Вот так, прозаично, — сказал Влад в пустоту, — разве так бывает?

— Только так и бывает, — Севрюк подтолкнул замершего Владислава, не стой, мол, столбом, — жизнь вообще прозаична. Давайте облачайте Хонорова, да и пойдем.

Евлампий что-то забормотал и стал вяло отбиваться, но его подняли, начали напяливать зимнюю одежду.

И они покинули абсолютно пустую комнату. Не прошло и получаса после их ухода, как грязные матрасы, на которых ночевал Михаил Севрюк, исчезли, не оставив на пыльном полу даже квадратного следа своего существования. А наверху в единый миг не стало вещей Владислава Сергеева, и квартира его, не так давно столь уютная, теперь поражала запустением. Когда человек уходит к троллям, вниз, в пещеры, на поверхности не остается ничего, что могло бы напомнить о его существовании. И даже сообрази кто-нибудь перерыть городской архив, то и тогда не нашлось бы подтверждения, что человек по имени Сергеев Владислав Владимирович вообще существовал.

Они вышли из дома на холодную, продуваемую лезущим в самую душу ветром улицу и зашагали к реке. Трифонов недвусмысленно дал понять — вход есть только в районе завода. За периметром.

Город был пуст, никто не шарахался от быстро идущей группы, никто не грозил проклятиями и не призывал посмотреть из окна. Пусто, совсем никого. Со Стачика они свернули на Верхнемоложскую, с нее на Малую Зеленовскую, а оттуда уже на Центральную.

Влад и компания зашагали вниз, увязая в глубоком снегу. Непроизвольно вытянулись цепочкой, шагая друг за другом. Ледяной ветер кусал лица, стремился забраться под одежду и высосать все тепло. На воздухе царил настоящий мороз, без всяких скидок — минус пятнадцать, словно сейчас был конец декабря.

Евлампий Хоноров шел в середине, привязанный толстым солдатским ремнем за поясницу. Он широко улыбался, подставляя лицо морозному ветру и вглядываясь во что-то свое, остальным недоступное. Несмотря на всю тяжесть положения ослепшего, Влад невольно ему позавидовал — вот, оказывается, каково — пережить свой страх. Больше ничего не боишься. Выводили из квартиры — Евлампий дергался, зато сейчас ему хоть бы хны.

Распад вступил в финальную стадию, крупный город обезлюдел, но никто не гарантирует, что разложение закончится вот так, тихо-мирно, окончательным угасанием. Вполне возможно, что и огненной вспышкой, очищающим буйством.

Пересекли Верхнегородскую улицу, добрались до Степиной набережной, где еще недавно сидела одинокая добрая дворняга, которую любил весь город, а чуть позже — выгнанный с работы Мартиков, которого не любил никто. Ненадолго остановились на Старом мосту, каждый припоминал свое. Много всего было связано с мостом — хорошего и плохого.

Дивер напряженно вглядывался сквозь завесу снега вперед.

— Вы видите? — спросил он.

— Что же не видеть, горят огоньки... — сказал Степан, — электричества нет, а они все равно горят. Сейчас плохо видно, но как стемнеет, издалека различим.

Два красных огня на вершине заводской дымовой трубы пронизывали кружащую метель багровым сигнальным светом. Что они сигнализировали сейчас? Опасность или, напротив, призыв?

Молча Дивер пошагал через мост, остальные цепочкой потянулись за ним. Рассеянный свет потихоньку угасал — продержался он от силы полтора часа, как во время полярной ночи.

С моста на Береговую Кромку, с нее на Змейку — дружно покосились налево, в глухой заснеженный переулок. Но нет — один раз убитый морок уже не мог восстать вновь — два сугроба виднелись в конце переулка, «фольксваген» Мартикова все так же надежно прижимал к стене битый «сааб», как бойцовый пес, что даже после смерти, так и не разжав челюстей, удерживает противника.

Со Змейки на Звонническую, оставив справа массивное здание дома культуры. Здесь был первый бой и первый звонок людской одержимости, и зря не последовал Влад совету Дивера и не покинул превращающийся в заледенелую ловушку родной город. Хотя тогда, жарким солнечным летом, иногда казалось, что зимы не настанет вовсе — чувство, свойственное по большей части лишь детям.