Планета отложенной смерти (сборник) - Владимир Покровский

— Я вас где-то видел, — заметил он.

— Правда? — сказал распорядитель, не удостаивая его взглядом. — Ну, значит, и я вас тоже. Пошли Друзья, не будем терять времени, нас ждет интереснейшая и напряженнейшая программа. Ну? Вперед!

Мы были забыты.

— Чего ты к ним пристал? — спросил я, когда мы остались одни. — Не видишь, цветастые.

— Вижу, — сказал Коп, щурясь сильнее обычного. — Мне вот что интересно — догадывается ли этот вертунчик, где именно я его видел?

— И где?

— Я с ним пару лет назад в Метрополии за ручку держался. Было такое знаменитое дело с таблетками. Он тогда вывернулся из-под нас.

— Вывернулся и вывернулся. Пошли. Нас ждут в магистрате.

Коперник посмотрел на меня своим особым понимающим взглядом. Вот за что я его люблю: иногда, совсем некстати, взглянет на тебя понимающе, хотя вроде бы и нечего понимать — и хорошо. Я не могу объяснить все это… Мне часто не хватало такого взгляда, такого отношения и от тебя тоже. У тебя другие проблемы, ты не смотрела на меня так, и твоя обо мне забота… Ты не обижайся, пожалуйста, мне другой заботы хотелось.

Коперник хохотнул и сказал:

— И ждут, как я подозреваю, с очень напряженной программой.

— Вот именно.

Честно сказать, разговор в магистрате меня беспокоил. Я знал, как его вести, но не знал, сумею ли сделать все так, как нужно. Не силен я в разговорах. Я думал о магистрате, и до тревог Коперника мне не было никакого дела.

По дороге в магистрат мы немного поглазели на Эсперанцу. Ее уже коснулась цветастость, и я подумал, что совсем не такой мы представляли человеческую колонию на Галлине, когда делали ей новую биосферу. Что меняются времена и мы постепенно от них отстаем и все труднее нам с ними соглашаться.

Во-первых, жители. Вместо сангвиников, любителей хорошего обеда, хорошего секса и хорошего трепа, какие должны были бы населять подобную Галлине планету, нам навстречу спешили люди с деловыми лицами и опасливыми походками. В большом количестве встречались цветастые самых разных мастей — нам они, после космопортовской встречи, показались нормальными из нормальных. Неухоженные бездельники сидели на парапетах и разовых креслах — они имели тупые лица, вялые толстые ладони и ничего не делали, даже не слушали ничего, ни на что не смотрели и не разговаривали совсем. Поразила одна старуха. Было ей, наверное, далеко за сто, голова тряслась, ноги не слушались и с осанкой не ладилось, но смотри-ка — цветастый наряд с одной обнаженной грудью, и грудь прямо девичья, только желтая, а другой груди под одеждой что-то не обнаруживалось. За старухой на веревочке семенило пупырчатое чудовище размером с человеческую голову. Я даже не сразу вспомнил, что это такое, пока наконец чудовище не сказало четко, как профессиональный диктор: «Клоке, клоке». Клоке — галлинская древесная лягушка, которой вообще-то не место в земноподобной структуре, нет здесь для нее ниши. Я обрадовался, увидев клокса. И довольно потер руки.

Дважды встретились нам по пути вооруженные фикс-ружьями пожилые ребята. Обе группы были сильно возбуждены. Проходя мимо, мы невольно прислушались к их разговорам и поняли, что они направляются к «валу» — той невидимой и размытой границе, отделяющей геоподобную биоструктуру от аборигенальной. Говорили они, естественно, о ведмедях и собирались этих ведмедей отстреливать.

Если честно, то Галлину я не узнал. Когда-то я строил для нее природу и прекрасно помню, какой она была до пробора, какой стала после. Я был одним из последних куаферов, покидавших ее после сдачи, и очень неплохо разбирался в ее предполагаемом будущем — в том, как преобразится ее облик после отъезда градопостроителей, как изменится флора и фауна внутри зоны и в ее окрестностях, как будут выглядеть улицы — я разглядывал их на экране интеллекторной и с высоты птичьего полета, и с уровня пешехода, матшеф улыбался в полутьме, поднимал кверху ладонь в уверяющем жесте и говорил нам: «Ребята, все будет так, как на этих картинках».

А даже и близко не было так. То есть не то чтобы совсем плохо, но машины наши явно чего-то недоучли, что странно. Я видел пустые, без единого дерева улицы, сплошь покрытые разноцветными кляксами тентов, я видел постройки, которых не было, могу поклясться, ни в одном проекте: дурацкие какие-то кубики, приземистые, с вычурными крышами, домики-однодневки, громадные полуживые билдинги, не рекомендуемые для передачи на поселения. Убогие заборчики отделяли владения магистрата от частных владений охотничьего президиума — эклектика цвета, формы, аморфность функций, полное отсутствие вкуса.

Здание магистрата мы нашли с трудом. Это был трехэтажный помпезный тортик с псевдобревенчатыми колоннами и пластиковыми рюшами вокруг окон. В одном окне сидела дама с наружностью и пила из длинной металлической рюмки. Завидев нас, она встрепенулась и крикнула вглубь:

— Ма-а-аркус! Инспекция!

Дверь отворилась, выскочил мальчик во всем черном и провел нас в мрачный чулан, именуемый кабинетом (Коперник по пути сонно оглядывался и все трогал руками), толстенный магистр извлек себя из кресла, с которым, наверное, давно уже сросся, выдавил из себя сип, означающий вежливое приветствие, и представил своего заместителя Маркуса — невероятно подвижного, невероятно бестолкового и в меру хамоватого юного интенданта, по виду — иисусика со старинных картин. Маркус усадил нас на подоконник, снабдил рюмками того типа, какой мы видели в руке у дамы с наружностью — в них был местный кофе, довольно сносный напиток, если воспринимать его отдельно от названия, — и принялся посвящать нас в проблемы города, аранжируя речь ужимками и многозначительными гримасами.

Говорил он долго, сумбурно и крайне неосторожно. Я все записывал, но он об этом не знал. Коперник с отсутствующим видом разглядывал аппаратуру, мебель, картинки на стенах и магистра. Магистр, по-моему, спал. А я помалкивал, время от времени направляя разговор в нужное мне русло. Потом, когда заместитель иссяк и стал суетиться по поводу новой порции кофе, Коперник соскочил с подоконника и сказал:

— Что-то не очень я понимаю.

— Чего? — не переставая суетиться, услужливо спросил иисусик, предупредительно моргнув глазами.

— Голова у меня болит, вот чего.

Иисусик кинулся было за гиппократором, но Коперник махнул рукой — не надо, мол. А я тем временем попросил вместо кофе некоторые бумаги. Части из них не нашлось, чего и следовало ожидать, но кое-что, самое главное, имело несчастье наличествовать: еще одно следствие неосторожности сотрудников магистрата и его полной неподготовленности к инспекции.