Выбор девы войны - Дэвид Вебер

но не стал оспаривать цифры Бахнака. Гарлан Каратсон, единственный живой брат Бахнака, был начальником штаба Харграма более тридцати лет. Если бы Бахнак был чересчур оптимистичен, Гарлан, не теряя времени, вернул бы его к реальности.

Уши Бахнака весело дернулись, как будто он прочитал мысли Аршама.

- Возможно, у нас получится не так много, - продолжил он, - но думаю, что еще шестнадцать тысяч человек могут стать неприятным сюрпризом для вашего "военного гения".

- Нанесем им более сильный удар, чем они когда-либо видели от нас? - пробормотал Вейжон. - Достаточно сильный, чтобы пробить все, что они могли собрать вместе, чтобы остановить нас?

- Я не буду заходить так далеко, - мрачно сказал Бахнак. - Мы слишком слабо представляем себе, что именно произошло после изменения. Но, да, я думаю отрезать полосу шире, чем мы изначально планировали. Знаю, что мы планировали провести остаток лета, расчищая линию реки, и не буду притворяться, что не буду жалеть кормаки на оплату еще стольких людей. Но я не буду растрачивать ничьих людей с такой ужасной скоростью, если есть способ избежать этого, и думаю, что это, скорее всего, лучший способ сделать это. Мы будем действовать жестко и быстро и займем позицию по нашему выбору, и если так случится, что наш "военный гений" будет настроен что-то с этим делать, тогда он обнаружит, что сражается на наших условиях.

Бахнак Каратсон, князь Харграма и Северной Конфедерации градани, прижал уши и оскалил зубы, обводя взглядом зал совета.

- И любой упырь, который решит скрестить мечи с пехотой градани и кавалерией сотойи на земле по своему собственному выбору... ну, я думаю, он больше не будет совершать так много ошибок.

Глава двадцать третья

Варнейтус из Контовара стоял в своей тщательно замаскированной рабочей зоне, скрытой в самом сердце Сотофэйласа, и оглядывал книжные полки, свитки и инструменты своей профессии. Лампы горели по углам безупречно опрятного, тщательно организованного помещения, и он позволил себе поразмышлять об уровне мастерства, подготовки и необузданной мощи, которые оно представляло. Он победил больше врагов и забрал больше жизней, чем даже сам мог вспомнить, в качестве цены за накопление этого умения и силы. За многие годы своей жизни он победил более дюжины соперников за место в Совете в тайных дуэлях, добавив трофеи из их библиотек и исследований к своим собственным, и среди горстки волшебников, которые действительно могли считаться его ровесниками, его уважали и боялись как хитрого, опасного врага, мастера не просто искусства, но и коварства, с которым лучше было не спорить. И все же каким-то образом сегодняшнее созерцание его места силы, самой сердцевины его силы и неопровержимого доказательства его мастерства и хитрости, не дало ощущения уверенности в том, что он является контролером и манипулятором судьбами других, а не жертвой своей собственной судьбы, которое оно обычно давало.

Как одному из горстки волшебников, достаточно могущественных, чтобы претендовать на место в Совете самой Карнэйдосы, ему был... непривычно испытывать такое острое беспокойство. Очень немногие существа, способные войти в мир смертных, пугали его. Венсит из Рума, конечно, довольно быстро пришел на ум в виде исключения. Хотя, честно говоря, "страх", возможно, не совсем подходящее слово для того, что он чувствовал в случае с Венситом. Возможно, честность с самим собой была бы лучшим термином, поскольку у него не было сомнений в том, что произойдет, если они с Венситом когда-нибудь встретятся, и он не спешил принять этот опыт, но в этом вряд ли он был одинок. И хотя он был справедлив ко всему, он бы тоже не захотел встретиться лицом к лицу с одним из защитников Томанака или Исварии без удобного пути отступления, тщательно спланированного и проложенного заранее. В конце концов, существует такая вещь, как благоразумие. Демоны тоже могли быть отвратительной кучкой, хотя даже самые умные из них, к счастью, были глупы и легко отвлекались на атаку должным образом подготовленных чар. Возможно, кому-то и не хотелось бы пытаться сразиться с одним из них, но если бы кто-то принял элементарные меры предосторожности и подготовился заранее, уклонение даже от самого могущественного демона вряд ли можно было бы назвать трудным. С другой стороны, он мог вспомнить по крайней мере двух практикующих это искусство, которые не подготовились должным образом заранее, но это были довольно... сумбурные воспоминания, на которых он старался не зацикливаться.

И все же, даже учитывая всю предусмотрительность и подготовку в мире, он не прожил бы так долго и не достиг бы так многого, не привыкнув к ужасам, которые превратили бы в воду колени даже самых отважных. Искусство, на том высоком уровне, на котором он его практиковал, было не для слабонервных, не для слабовольных, и теперь он собрал эту волю, волю лорда-волшебника Контовара, в себе, прежде чем произнести последнее слово своего текущего заклинания.

Яркая вспышка окутала рабочую камеру. Если бы там были какие-нибудь свидетели, они были бы мучительно ослеплены на долгие пурпурные и красные минуты. Даже если бы их вовремя предупредили, чтобы они закрыли глаза, они бы сморгнули слезы, как только открыли их снова, и кожа тех, кто особенно чувствителен к искусству, покалывала бы и горела, как будто они неосмотрительно подвергли себя слишком большому воздействию солнечного света. Но как только их глаза снова заработали, они увидели бы, что рабочее пространство в самом центре камеры было пустым.

***

На Вурдалачьей пустоши была ночь.

Луна плыла над головой, то появляясь, то исчезая в усыпанных звездами разрывах облаков, а прохладный ветерок заставлял ветви деревьев склоняться в темноте. И все же на поляне не было темноты, где по обе стороны безлесного пространства ревели и потрескивали костры, рассыпая снопы искр. Когда-то здесь росли деревья, и не так уж давно, но их срубили каменными топорами и превратили в массивные, сочащиеся соком бревна. Их ветви, листья и сучья помогали разжигать эти костры, но бревна были срезаны, снабжены пазами и сложены так, чтобы образовать массивный помост под открытым небом для трех неуклюжих тронов, установленных на нем.

На каждом из этих тронов сидела фигура. Грубо очерченные, каждый по-своему отвратительный, они казались чудовищными в пляшущем, бурлящем свете костра. Самый малый был бы по меньшей мере десяти футов ростом, если бы встал со своего трона; самый большой был наполовину больше, а сверкающие малиновые глаза без зрачков, тронутые ядовито-зеленым блеском, светились, как лава в свете костра.

Один из них был