Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Аркадий Стругацкий

Такие дела.

10.10.90

Аркадий Стругацкий

К ЧИТАТЕЛЯМ АЛЬМАНАХА «ЗАВТРА»[41]

Завтра.

Завтра — это почти наверняка завтра. Но не исключена возможность, что завтра перевернется во вчера.

Всю свою сознательную жизнь я мечтал о журнале НФ. Кажется, сейчас что-то проклевывается. Не журнал, но все-таки альманах, независимый от невежественных, смердящих, злокозненных влияний. Хорошо, мы стали независимыми. Что дальше?

«Завтра».

Честно говоря, я был против этого названия. Я бы предпочел название «Если». Но мои молодые коллеги (молодые! мне 65 лет, а этим молодым уже под пятьдесят…) настаивали на «Завтра». Что ж. Хоть горошком назови…

Вероятно, десятимиллионную (или больше?) армию любителей фантастики интересуют три главные проблемы:

1. Отражение в литературе страхов и отчаяния человечества в наше страшное и отчаянное время.

2. Попытки воссоздать в литературных образах те общественно-политические идеалы, к которым нам надлежит устремляться.

3. Простое, незамысловатое удовольствие.

О третьей проблеме говорить здесь не место. На мой взгляд, она включается в первые две. Не будем ее забывать как непременное условие при разрешении двух первых проблем.

Итак.

Если первая проблема так или иначе получила, получает и будет получать разрешение в бесконечном разнообразии форм «мрачного воображения», то решать вторую проблему фантастам оказалось не так легко.

Возможно, сыграла тут роль вековая традиция художественной литературы: сюжет должен быть трагичен. Значительное в этом смысле исключение — евангельское «смертию смерть поправ», однако в обозримом пространстве литературы достойного продолжения этой великой идеи нет. Даже булгаковский Мастер заслужил не Свет, а Покой.

В применении же этой идеи к мировой фантастике можно сказать только, что отчетливых граней между утопией и антиутопией, а также романом-предупреждением нет. «Черный» роман либо оставляет надежду, либо нет, а сильная утопия активно критикует методы достижения желаемого результата.

Тогда — что же? Великая школа великой литературы. Девица бросается в озеро, дама бросается под поезд, кто-то идет на каторгу, кто-то сходит с ума… Се ля ви. Чапаев уходит под волны Урал-реки, сраженный вражескими пулями, Тухачевский в подвале ЧКГБ обдает своими мозгами грязные кирпичи… Зритель, переключи свою программу на «Изауру». Или на «Королька». Твоя рука — владыка. Но «Завтра» не об этом. Насколько это от меня зависит.

Но учиться все-таки надо?

Во второй половине второго тысячелетия до нашей эры некто Моисей принес отчаявшемуся народу своему знаменитые десять заповедей.

Первые четыре в настоящем контексте (но только в настоящем!) интереса не представляют, а вот остальные… помните?

…Почитай отца твоего и мать твою.

…Не убивай.

…Не прелюбодействуй.

…Не кради.

…Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

…Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего… ничего, что у ближнего твоего.

Так вот. Примерно в то же самое время, три-четыре тысячи лет назад, на другом краю Ойкумены некто И в своих наказах определил моральные нормы для древних китайцев.

Я — не специалист по древнекитайской культуре. Возможно, И не есть имя автора, а название свода упомянутых моральных норм. Следует принять во внимание еще одно обстоятельство: формулировка древних евреев гораздо ближе и понятней нам, нежели странные, в каком-то смысле даже смешные древние воззвания с берегов Янцзы (тем более что и Янцзы называлась тогда как-то по-иному, и перевод с древнекитайского допускает неоднозначные толкования). Что же запрещалось кодексом И?

1. Весело отплясывать с утра и до утра во дворцах.

2. Распевать сладкие песни в чужих спальных покоях.

3. Злоупотреблять колдовством в достижении развратных целей.

4. Целью жизни своей ставить наложение рук на чужое богатство и на женскую красоту.

5. Проводить жизнь свою в похабстве и охоте.

6. Развращать нравы в смаковании разврата во время бесед.

7. Оскорблять в болтовне речения великих мудрецов.

8. Лгать во время бесед и выступлений.

9. Устранять себя и присных от пути добродетели.

10. Вести себя, взявши за пример разгульную молодежь.

И под всем этим категорично:

1. Если заповеди эти нарушает муж, гибнет семья.

2. Если заповеди эти нарушает государство, гибнет страна.

Давно истлели и обратились в глину кости Моисея и неведомого И.

Но сравните. И восчувствуйте.

Я не сомневаюсь, найдется немало граждан, кои объявят, что древние китайцы и (тем более) евреи им не указ, но я адресую эти строки читателям «Завтра».

Не может же быть, что мы все — сплошные идиоты!

Не убивайте.

Почитайте отца и мать, чтобы продлились дни ваши на земле.

Не пляшите с утра и до утра.

Возымейте иную цель жизни, нежели накладывать руку на чужое богатство и на женскую красоту.

Тысячелетия глядят на нас с надеждой, что мы не озвереем, не станем сволочью, рабами паханов и фюреров.

Морально поддержать вас хоть в какой-то степени на уровне человечности — главная задача альманаха «Завтра», как я ее понимаю.

Ваш А. Стругацкий

Борис Стругацкий

ЧЕТВЕРТОЕ ПОКОЛЕНИЕ[42]

(Предисловие к сборнику «Фантастика: четвертое поколение»)

Предлагаемый сборник состоит полностью и исключительно из произведений тех авторов, что принадлежат к Четвертому поколению советских фантастов, к поколению 70-х.

Даже самый поверхностный взгляд на историю русской отечественной фантастики обнаруживает знаменательный факт: судьбы фантастики, оказывается, самым тесным образом связаны с судьбою всей советской культуры вообще и с судьбой «большой литературы» в частности. Судите сами.

Этап первый: двадцатые годы — начало тридцатых. Бурное развитие, «штурм унд дранг», «золотой век» — десятки и десятки новых имен в любой области культуры, будь то поэзия, архитектура, кинематография, драматургия или живопись. Новый язык искусства. Новые и новые темы. Смелые поиски и необыкновенные находки. Подлинная революция в культуре — продолжение и утверждение великой и кровавой социальной революции.

И, заметим, в фантастике происходит то же самое. Какие книги! Какие имена! Булгаков, Алексей Толстой, Шагинян, Маяковский, Эренбург, Катаев, Платонов — кажется, все без исключения основоположники новой литературы отдают в те времена дань фантастике — и какую блистательную дань! И тогда же среди множества звезд рангом поменьше восходит на литературный небосклон звезда первой величины — Александр Беляев, основоположник и патриарх всей будущей советской научной фантастики…

Второй этап: середина тридцатых — середина пятидесятых. Откат революции, сталинщина, черная туча над страной, черная туча над культурой, а потом — война, послевоенная разруха и еще более страшные для культуры времена. Эпоха ханжества, лжи, бездумного фанатизма, двоемыслия, исступленного славословия, когда честное прямое слово — величайшая смелость и величайшая редкость, когда исследование художником реального мира запрещено под страхом тюрьмы и подменено прославлением мира вымышленного, когда бал правит лицемерие подлецов и фанатизм одураченных…

И, заметьте, то же самое происходит и в фантастике! Под лозунгом «Ближе к реальной жизни! Фантазирование не нужно народу!» совершается парадоксальный отрыв фантастики от реальной действительности. Исследование насущных проблем настоящего и будущего заменяется бессмысленными погонями за выдуманными диверсантами и скрупулезными описаниями никому не нужных самоходных тракторов. Пресловутая «теория ближнего прицела» торжествует. Из фантастики методически вытравливается все, что делает ее литературой — чудо, тайна, достоверность. Сон разума рождает чудовищ наподобие «Однорогой жирафы» Сапарина или «Семи цветов радуги» Немцова.

Правда, даже во времена полной беспросветности могучая культура способна порождать замечательные творения. Так, вопреки всему, появились в реалистической литературе «Тихий Дон» или, скажем, «В окопах Сталинграда». Так в фантастике в самые глухие и страшные годы возник Иван Ефремов — его повесть «Звездные корабли», его сборник «Пять румбов» подобно жемчугам сияли в навозной куче тогдашней фантастической макула— туры. Воистину, великую культуру нельзя убить, — ее можно только обескровить…

Этап третий: конец пятидесятых — конец шестидесятых. Первая Оттепель. Новая весна нашей культуры. Пробуждение после десятилетий мрака и холода. И тотчас же, заметьте, событие в мире фантастики — появляется «Туманность Андромеды», первая коммунистическая утопия новейшего времени, роман, ознаменовавший собою новую эру в нашей фантастике.