Меч и ятаган - Дэвид У. Болл

козье молоко, сыр, оливковое масло и кукурузу, а иногда даже фрукты. Из-за этого Али-ага обзывает меня Фруктовой Головой.

Даже при таком питании жизнь галерного раба ужасна, и, хотя я с ними хорошо обращаюсь, они все равно ненавидят меня, но, клянусь бородой пророка, как они гребут! Я пользуюсь кнутом меньше, чем другие капитаны, и лишь один раз за последний год приказал отрубить гребцу голову. Другие капитаны смеются над моей мягкостью, но, как реис, я знаю, что поступаю мудро. На Джербе я потерял не только корабль и письма к тебе, но и моих гребцов. Один из них мне особенно запомнился, потому что он был с Мальты! Звали его Берак. Настоящий бык! Родом из Мджарра, одноглазый, с волосами белыми как снег, который приносят с вершин гор для шербета самому султану, хотя Бераку не было еще и тридцати. Берак все время грубо обзывал меня вполголоса по-мальтийски, считая, что турок-реис не поймет его родного языка. Он знал такие ругательства, что покраснел бы сам Леонардус! Я слушал его с удовольствием, но никогда не заговаривал с ним, так как не хотел, чтобы команда узнала обо мне больше, чем им было положено знать. Я был другом Бераку, а он даже не догадывался об этом. Я обращался с ним уважительно, поскольку он был главным гребцом и умел выжать из команды невероятные скорости. Когда мы прибывали в порт, я всегда распоряжался, чтобы ему привели женщину за мой счет, а также позволял ему в свободное время на скамье изготавливать изделия, которые он продавал на рынке и на вырученные деньги покупал себе безделушки. Он был со мной все четыре года, пока не случилась битва за Джербу.

Джерба! Какая радость для нас, какое унижение для сына Карла! Какой мощный союз: победоносный турецкий флот во главе с адмиралом Пияле-пашой и флот корсаров во главе с Тургут-реисом, к которому я пока приписан! Мы знали, что корабли Филиппа вышли из Триполи и направляются в сторону Джербы, песчаного острова с финиковыми пальмами и оливковыми рощами, где живут суровые берберы, упрямством превосходящие своих ослов. Мы приготовились к схватке, но наши разведывательные корабли сообщили нам невероятную новость: флот Филиппа зашел прямо в лагуну и встал там на якорь, словно у себя дома, в порту Барселоны. Возможно, они попали под заклятие пожирателей лотосов, подобно спутникам Одиссея. О такой удивительной удаче на войне можно только мечтать! Но что есть удача, если не благосклонная улыбка Аллаха, который в тот день поистине улыбался нам.

Некоторым командирам флота Филиппа сообщили о нашем приближении, и многим галерам, в том числе шедшим под флагом трусливого герцога Мединасели, а также тем, что принадлежали адмиралу Дориа, удалось выйти из лагуны в открытое море, но они не вступили в сражение, а обратились в бегство. Наши галеры были быстроходнее, и повелитель Тургут дал знак мне и еще нескольким кораблям отправиться в погоню, а сам с остальной частью флота занялся кораблями, оставшимися в лагуне. Завязалось несколько боев одновременно.

В сопровождении еще двух галер я гнался за двенадцатью кораблями противника. Это было не таким уж безрассудством, как может показаться на первый взгляд. Наши галеры были хорошо оснащены и подготовлены к сражению, их же суда, за исключением двух, сразу же уступивших мне, явно были не готовы ни к чему, кроме бегства. Это не были корабли ордена, но на борту я видел рыцарей. Их невозможно не узнать по красно-белым одеждам.

Мне не хватает слов, чтобы точно описать, как происходит битва на море, с какой яростью и скоростью несется над водой смерть. В моменты сражения возникает странное ощущение, будто по венам текут одновременно огонь и мед, а еще появляется страх – я никогда не признаюсь в этом никому, кроме тебя, Мария, – но страх быстро расступается, как волны перед носом моего корабля.

Наши галеры сошлись на полном ходу. Опуская подобности, скажу, что мои люди – и команда, и рабы, и янычары – показали себя безупречно, действуя слаженно и четко, что очень важно в такие моменты. Фортуна улыбалась мне, и я быстро снес мачту одного из кораблей, и его тут же захватила одна моя галера.

Я направился к следующему кораблю. На палубе стоял рыцарь и смотрел на меня так, словно бросал вызов лично мне. Никогда не забуду его широкой белозубой улыбки, черной кустистой бороды и вьющихся волос. На плече у него сидела обезьянка, злобного вида существо с большими клыками, сохранявшее смешное в такой ситуации спокойствие. Наши корабли прошли ярдах в двадцати друг от друга, и бой захлестнул нас. Небо потемнело от тучи стрел, непрерывно грохотали аркебузы. Многие погибли с обеих сторон. Разойдясь, мы снова начали сходиться.

Второе схождение оказалось последним. Я провел маневр быстрее, чем он, и врезался в его левый борт на уровне весел, протаранив корпус посередине. В тот же момент выстрел из его катапульты пробил огромное отверстие в корпусе моей галеры на уровне ватерлинии, и оба корабля начали тонуть.

Грохот сражения сменился жуткими криками, вырывавшимися из горла рабов. Прикованные к своим скамьям, они готовились к смерти, молясь Богу и Аллаху, ища утешения для обреченной души. Мою галеру было не спасти, высаживаться на корабль противника не имело смысла. Во время битвы море – великий уравнитель: наступает момент, когда на воде равны все, кроме рабов. Я приказал Ферозу и боцману расковать столько рабов, сколько успеем. Пока мы снимали с них цепи, в нас выстрелили с другого корабля, и боцман упал, пораженный в затылок. Другие капитаны очень скорбели по нему. Как можно умереть такой глупой смертью! Хороший человек погиб, снимая кандалы с христианских свиней.

Прежде чем наша галера пошла ко дну, мы с Ферозом успели освободить только восемь скамей, то есть сорок восемь человек. Несчастным с остальных шестнадцати скамей в тот день было суждено встретиться с Создателем, но мы сделали все, что могли. Море превратилось в мешанину из тел, ящиков и пушек. Многие утонули в мгновение ока.

Я помогал своим матросам и в какой-то момент оказался на расстоянии двух локтей от рыцаря, командовавшего тем кораблем. Никто из нас не поднял оружия друг на друга. Его обезьянка, сидя у него на голове, бешено верещала, и в творившейся кругом неразберихе я быстро потерял его из виду.

В волнах мелькнула белоснежная голова Берака, как и все мальтийцы, он оказался отличным пловцом. Задыхаясь и отплевываясь, он поблагодарил меня за то, что я снял с него цепи.

– Будь благословен, Аша-реис! – радостно крикнул он, будто был на увеселительной прогулке. – Если еще увидимся, клянусь, я убью тебя быстро и милосердно!

Берак поплыл к другим галерам противника, где его наверняка возьмут на борт и он наконец-то снова станет свободным человеком. Я был рад, что, кроме него, и многие другие гребцы добрались до галер и их подняли на борт. Должен сказать, что наши противники о своих рабах так не позаботились. Погибли все мусульманские гребцы с христианского корабля, пойдя на дно вместе с цепями. Таков морской обычай.

Я провел в воде около получаса, пока наши галеры не закончили сражение с противником и не вернулись за нами. Всего из моих людей выжило восемьдесят человек, включая Фероза.

В ту ночь командующие собрались в замке владыки Тургута. Он был в приподнятом настроении, не уставая поражаться невероятной глупости командиров флота Филиппа. Мы разгромили их в пух и прах. Хотя многим кораблям удалось уйти, потери их были невероятны и бежали они с позором. Бóльшую часть мы захватили в плен – в общей сложности более пятидесяти кораблей и тринадцати тысяч людей. Этого достаточно, чтобы еще долго обеспечивать людьми флот султана.

Господин Тургут поздравил меня с захватом двух кораблей ценой одного.

– Я слышал о твоем бесславном вхождении в воду, – сказал он мне, улыбаясь своей бесовской улыбкой и смеясь над моими злоключениями. – Похоже, ты питаешь странную слабость к рыбам! Помню, как когда-то выловил тебя из моря! Не разделяю твоей любви к воде, но как же я завидую твоей молодости и умению плавать!

– Не сомневаюсь, господин, что вы бы обогнали меня и вплавь! – ответил я, ничуть не преувеличивая, хотя Тургуту уже исполнилось семьдесят пять.

– Может быть, и так, но еще я завидую тому, что тебе довелось сойтись в бою с самим Ромегасом!

– С Ромегасом?! – воскликнул я.

– Да-да, именно