Охотник - Тана Френч

— Ага, — говорит Кел с внезапным долгим вздохом. — Было бы классно.

Лена отключается, и тут на крыльцо тихонько выходит Шила, закрывает за собой дверь.

— Кел? — спрашивает она.

— Ага, — говорит Лена. — У них с Трей все шик. Они у него дома.

Шила переводит дух и осторожно выдыхает. Садится на ступеньки рядом с Леной.

— Что ж. Значит, порядок.

Молчание. Лена знает, что Шила выдерживает его сознательно, чтобы Лена могла задать любые вопросы, какие у нее могли возникнуть, — раз уж она их принимает, имеет право. Вопросов у Лены нет или, в любом случае, нет таких, на какие ей нужны ответы.

— Джонни унес ноги, — говорит она. — Кел дал ему чуток деньжат. Если повезет, все решат, что он попал в огонь.

Шила кивает.

— И тут, значит, порядок, — произносит она. Расправляет ладони на коленях.

Небо так же темно, как и поля, все сливается в единый безграничный простор. Высоко в черноте висит яркое кривое кольцо рыжины. Над ним вздымаются и ворочаются чудно подсвеченные снизу клубы дыма.

— Кел говорит, дома больше нет, — говорит Лена.

— Оно понятно, а как же. Зола одна будет. Я то место все равно на дух не выносила. — Шила откидывает голову и без всякого выражения смотрит на сияние пламени. — Мы у тебя под ногами долго путаться не станем, — говорит она. — Пару недель всего. Если старый дом Муртаха уцелеет, спрошу у них, отдадут ли. А может, слезу с горы для разнообразия. Спрошу, пустит ли нас в тот домик Рори Дунн, вместо того чтоб его на «Эйр-би-эн-би» сдавать. Аланна в школу пойдет через месяц, смогу какую-никакую работу найти.

— Оставайся тут сколько надо, — говорит Лена. — Особенно если Мэв с Лиамом будут мне собак вычесывать. С этой жарищей сбрасывают столько, что можно ковролина на весь дом набрать.

Шила кивает.

— Пойду скажу малым про их папку, — говорит она. — Переживают. Что он ушел, они расстроятся, Мэв с Лиамом точно, но я им скажу, что ему теперь хотя бы не грозит ничего. Порадуются.

— Хорошо, — говорит Лена. — Пусть хоть кто-то.

Шила отпускает смешок, и Лена осознаёт, как оно прозвучало.

— Ай, ну нет, — возражает она, а все равно тоже смеется. — Это я и имела в виду.

— Да понятно, ну, я знаю. И ты права, канешно. Просто ты это сказала так… — И обе хохочут куда сильнее, чем оно того заслуживает, так крепко, что Шила утыкается головой в колени. — Все равно что загаженный сортир чистить — «Кому-то придется…»

— «…но я не притронусь…»

— Ты ж господи…

— Мама? — говорит Аланна у двери. Она босая, на ней красная футболка не по размеру, какую Лена видала на Трей.

— Ой, Иисусе, — говорит Шила, переводя дух и утирая глаза пяткой ладони. — Иди сюда. — Протягивает Аланне руку.

Аланна не двигается с места, растерянная и подозрительная.

— Чего смешного?

— Долгий день был, вот и все, — отвечает Шила. — Долгое, так его, время. Иди сюда.

Через миг Аланна свертывается клубочком на крыльце, под крылом у Шилы.

— А Трей где?

— У Кела.

— Она там останется?

— Не знаю, нам много чего надо решить. У нас все только начинается.

Аланна кивает. Взгляд ее, устремленный к горе, торжествен и мечтателен.

— Пора спать, — говорит Шила. Встает, крякнув от натуги, поднимает Аланну с крыльца. Аланна обвивает мать ногами, все еще глазея ей через плечо на огонь. — Идем. — С этими словами Шила заносит ее внутрь. Лена еще некоторое время не двигается, прислушивается к звукам дома, полного людей, отходящих ко сну. Желания затягивать такой расклад у нее нет, но несколько недель иметь у себя в доме других людей кажется ей стоящим.

Со всеми этими событиями Трей пропустила ужин. Это ее заботит гораздо сильнее, чем лодыжка — та теперь размером с бейсбольный мяч и багровая, но вроде бы не сломана — или чем россыпь красных пятен и ожогов на руках, куда падали горящие хлопья. Кел, у которого руки до сих пор трясутся, не имеет в себе сил приготовить что бы то ни было существенное. Бинтует малой ногу и сооружает ей сэндвич, а следом еще один и в конце концов вываливает хлеб и всякие начинки на стол и предоставляет Трей ни в чем себе не отказывать.

Он наблюдает за ней, чтобы уловить хоть что-то из того, что за эти годы Алисса втолковала ему насчет травмы, отсроченных реакций и расстройств привязанности, но, хоть убей, ничего достойного наблюдения не засекает. Малая на вид преимущественно голодная — и вдобавок по-крупному грязная. Дорого бы он дал за то, чтоб узнать, чтó оказалось для нее важнее мести, но в нем нарастает чувство, что оно, возможно, не то, чем Трей готова была бы с ним поделиться.

Быть может, ему полагается поговорить с ней — помимо мешанины всего остального — о пожаре: о людях, которые могли потерять все, о животных, чьего обиталища больше нет, о пожарных, рискующих жизнью. Этого он делать не станет. По крайней мере, прямо сейчас его разносит вдребезги от облегчения, что Трей — вот она, вроде бы цела, и нет в нем места для вопросов совести. И к тому же оно впустую. Раз подожгла свой дом, значит, избавлялась от улик. Причину тому он видит только одну, и нет ничего, чем ее можно было бы перевесить.

— Расспрашивать я тебя не буду, — вдруг произносит он.

Трей, продолжая жевать, вскидывает на него взгляд.

— Ни о чем этом. Все, что тебе захочется рассказать, когда б ни захотела, я хочу услышать. Но спрашивать не собираюсь.

Трей с минуту обдумывает. Затем кивает и запихивает в рот последний кусок сэндвича.

— Можно в душ? — спрашивает она с набитым ртом. — Вся захезанная.

Пока она моется, Кел выходит на улицу. Прислоняется к стенке у дороги и смотрит на пожар. Несколько дней назад оставить Трей одну в доме ему бы далось с трудом, но теперь все, что ей угрожало, миновало. Кел не вполне понимает, какое причудливое сплетение привязанностей привело ее ко всем ее решениям, но оно и неважно — во всяком случае, пока; лишь бы те решения смотрелись приемлемыми извне.

Он все еще там же, когда к нему, топая по дороге, приходит Март. Даже при оранжевом зареве, подсвечивающем небо, так темно, что Кел сперва слышит хруст шагов, и лишь затем фигура Марта отделяется от очерка изгороди. Поступь у Марта дерганей обыкновенного, он тяжко налегает на клюку: слишком долго простоял неподвижно, наблюдая, как Джонни копает, всего заклинило.

— Эй, — говорит Кел, когда Март подбирается поближе.

— А, собственной персоной, — произносит Март, и все лицо его расплывается в ухмылке. — Только это я и хотел узнать — что ты вернулся цел-невредим. Теперь могу отсыпаться себе для красы да с чистой совестью.

— Ага, — говорит Кел. — Спасибо, что проведал. — Его навязанный союз с Мартом исчерпал себя, но что-то между ними поменялось, нравится Келу это или нет.

Март шмыгает носом.

— Батюшки, — говорит он, — ну и воняет же от тебя дымом. Отмылся бы ты хорошенько, пока хозяйка не нарисовалась, а не то