Избрание сочинения в трех томах. Том второй - Всеволод Кочетов

Если бы Тоня задумала отыскать в жизни брата тот день, с которого все это началось, она с удивлением увидела бы, что началось это, когда Алексей принес домой под мышкой Костины книги по электросварке, когда он прочел о Бенардосе, о Славянове, об их удивительных открытиях, об их труде, о том, как совершенствовалась электросварка, как сварные конструкции пришли на смену клепаным, литым, кованым, как ученые разрабатывают всё более совершенные сварочные аппараты.

Так были прочитаны первые технические книги. Еще больше пришлось Алексею прочесть за время занятий с ребятами. Занятия длились недели две–три, после чего ребята перешли в стахановские школы тех цехов, куда их назначили работать, но чтение технической и научной литературы стало для Алексея потребностью. И странное дело, Алексей заметил, что в эту пору начали меняться его отношения с Антоном. Прежде он как–то стеснялся оставаться с Антоном наедине, не о чем было говорить со старшим братом, — Алексей любил его, уважал, но робел перед ним. Теперь эта робость прошла, для разговоров с Антоном у Алексея отныне была неисчерпаемая тема: кораблестроение. Алексей решил, что он пойдет той же дорогой, которой шел и Антон, — он будет инженером–судостроителем. Он уже легко находил общий язык с Антоном в разговорах о судостроении. Однажды решился порасспросить его о принципах реконструкции завода, о перспективах на будущее.

Антон привел его к себе, в тесную комнатушку возле конструкторского бюро, разложил на столе чертежи и стал подробно объяснять. Он понимал, что не праздное любопытство толкает Алексея на эти расспросы, он видел, с каким интересом Алексей всегда слушает каждое его слово.

— Понимаешь, Алеша, — говорил, перелистывая чертежи, Антон, — корабль будет строиться, что называется, заводским, фабричным способом. На наших заводах уже давно предварительно собирают целые переборки, секции днищевого, бортового и палубного наборов, секции носовой и кормовой оконечностей, шахты, дымоходы, секции надстроек. Но вот ты видишь, как мы переставляем на сборочных площадках крановое оборудование, какие изготовили сборочно–сварочные станды, поворотные столы, кантовальные площадки, какие кондукторы для сборки. Для чего? Для того чтобы собирать не мелкие, а большие, крупные секции. Я тебе скажу так: корабли запроектированных для нас типов будут разбиты примерно на сто двадцать, на сто сорок отдельных, в большинстве своем объемных, секций. Например: двойное дно — десять секций, переборки до нижней палубы — тоже десять секций, туннель гребного вала — четыре, и так далее. Все эти сто двадцать частей, из которых состоит корабль, будут собираться предварительно. И как, где собираться? В цехе, под крышей. Ни мороз, ни солнце не повлияют там на качество электросварки. Я тебе говорю об электросварке, потому что в ней ты понимаешь.

— А вот про позиционный метод я слышал — он что такое? — спросил Алексей.

— Позиционный? Поточно–позиционный. Вот для того у нас и организуется большой поток. Секция как будет собираться? В максимальной степени готовности, так, чтобы на стапеле оставалось соединить секции — и корабль готов. Например, секции трюмных и палубных помещений будем собирать со всеми трубопроводами и арматурой, с выгородками, фундаментами и вспомогательными механизмами. Секция палубной надстройки получит в цехе полное наружное и внутреннее оборудование: вентиляторные раструбы, световые люки, двери, трапы, местную мебель. Я же тебе говорю — готовый кусок корабля! И вот что такое поточно–позиционный метод. На одном станде над секцией работает бригада сборщиков и сварщиков. Закончили. Секция подается на другой станд. За нее принимается бригада, скажем, арматурщиков, трубопроводчиков. На третьем — орудуют монтажники механизмов. Понял?

— Понял.

— Это и есть сборка по отдельным позициям. Поток! Одна секция сошла со станда, с позиции, на ее месте уже другая. Один корабль собирается на стапеле, а в цехе, частями, готов уже второй, готовятся третий, четвертый. Стапель не будет гулять ни одного дня. Вот мощь какая! Кораблей пятнадцать — двадцать начнем выпускать в год, а не четыре или шесть, как теперь.

Воодушевление Антона передавалось Алексею. Алексей по–новому смотрел на свой завод. Романтика трудностей, обожествления мастеров–умельцев, их «секретов» сменялась в представлении Алексея романтикой индустрии, размаха, гигантских масштабов.

— И ты это все сам–один придумал? — спросил он Антона.

— Как один? — Антон даже засмеялся. — Весь Советский Союз это придумал, все наши судостроители. Чудак! В одиночку можно было только каменный топор придумать. Уронил наш лохматый предок обломок нефрита на орех, орех раскололся: молоток, значит. Попробовал этим обломком сук перешибить — легче, чем голыми руками: топор, значит. И то до деревянной рукоятки додумался уже другой предок, а шлифовкой топора занялся третий. В одиночку! Ну и скажешь! Весь институт работал. Да еще и другие институты помогали.

Еще шире развернулись перед Алексеем горизонты будущего. Какие огромные там, впереди, предстоят ему дела! В каких величественных деяниях суждено ему участвовать! Катюша, почему не захотела ты идти туда, в будущее, вместе с ним? Он не забыл тебя, он о тебе очень тоскует. Ведь вот и ты мечтала учиться. А получилось что? Говорят, что–то скверное произошло в твоей жизни. Говорят, что ты осталась одна, что тебе тяжело и горько.

Алексею, после того как он услышал о том, что Катя осталась одна, очень захотелось повидать ее, поговорить с ней. Но Катя, оказалось, с завода ушла, работает где–то в другом месте, а где — никто не знает; говорят даже, что и в городе она уже не живет. Да, вот тебе и университет, вот тебе и история!

Задумав повидать Катю, он решил отыскать ее во что бы то ни стало. Идти к ее матери, к Маргарите Степановне, казалось ему почему–то неудобным. Он нашел на лесном складе бракеровщицу, которая жила на одной лестничной площадке с Травниковыми. Может быть, она знает что–нибудь о Катюше?

— Как не знать! Знаю. Все знаю, — ответила Катина соседка. — Ушла Катька из дому тихо, без ссоры. Взяла и ушла. Работает в подсобном хозяйстве. Кем — точно не скажу, будто бы табельщицей. И живет вроде бы там же, при подсобном. Гордая девушка.

Алексей поехал в подсобное хозяйство завода. Четыре километра автобус вез его по шоссе, затем остановился возле деревянной арки с надписью: «Приморье».

Вечерело. В воздухе, предвещая хорошую погоду на завтра, толклась мошкара. Где–то далеко в поле слышалась песня; пели складно и грустно, как поют такими вечерами в деревнях.

Алексей зашел в контору. Застал там старичка, который длинным сухим пальцем гонял костяшки на счетах.

— Травникову? — переспросил старичок. — Новенькую–то? Она там, все там. — Он указал в сторону плаката на стене, объяснявшего, как бороться с проволочным червем. — На поле. Брюкву сажают. Полная мобилизация.

Алексей зашагал по утоптанной шинами грузовиков полевой дороге. Песня была для него ориентиром. Он уже видел телегу с бочкой, в которой подвозили воду для поливки брюквы, видел женщин, мужчин, ребятишек. Они ходили вдоль борозд, нагибались, что–то быстро делали, вновь разгибались. Алексей остановился, — он искал взором среди этих людей Катю. Он увидел ее. Катя стояла возле телеги, груженной корзинками и ящиками. Алексей смотрел на Катю и не мог двинуться дальше. Он ехал, шел сюда с твердым намерением поговорить с Катей; намерение утратило твердость, стало совершенно невыполнимым. Ну что он ей скажет, о чем? О любви? Зачем Кате его любовь? Выскажет сожаление? Кто его об этом просит?

Но увидеть Катю хотелось неотвратимо. Алексей свернул с дороги в кусты и подкрался так близко к телеге, что Катя была теперь от него в каких–нибудь пятнадцати шагах. Женщины подходили к ней, подхватывали на плечи корзины с рассадой и уходили. Катины пальцы быстро перебирали зеленые ростки, глаза были опущены к ним. Алексей не видел глаз, но видел лицо — не такое румяное, как прежде, — похудевшее, привычной улыбки на нем не было. И все же она оставалась для Алексея все той же милой Катюшей, без которой не будет у него счастья на земле.

Алексей простоял в кустах не меньше часа. Солнце совсем опустилось к горизонту, стало сумеречно. Огородницы собирали тяпки, лопаты, лейки, складывали их возле дороги. Возчик выпряг лошадь из телеги с бочкой, вскочил верхом и зарысил к усадьбе. Катя сбросила серый халат, в котором работала, свернула в узел, осталась в знакомом Алексею стареньком полосатом платьице. Оно ей было узко…

Алексей почувствовал, как у него замерло сердце, как захватило дыхание и по спине прошел холод. Он давным–давно уже не думал, можно или нет исправить что–нибудь в его отношениях с Катей, — конечно же, нет. И шел сюда он совсем не для каких–то исправлений, просто повидать ее, и больше ничего. Но почему же стало теперь так тоскливо, так черно, так безнадежно на душе, как никогда не бывало? Неужели в нем еще жили до сих пор тайные мечты, и только в эту минуту, когда Катя сняла свой просторный халатик, мечты его были окончательно похоронены?