Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

– В военной разведке? – уточнил он, необычайно оживляясь.

– В военной, – подтвердил собеседник, улыбаясь той улыбкой, что обычно сопровождает приятные воспоминания, – в ГРУ, может, слышали о таком?

– Слышал, как же, – завороженно прошептал полковник. – Небось, в Москве?

– О, – засмеялся старик, теперь ушедший мыслями в свое прошлое, – и в Москве тоже, конечно. Но больше за границей. Был заместителем председателя Торгово-промышленной палаты СССР в Германии и Австрии, а на нашем языке это означало – резидентом.

Артеменко стоял как обухом ударенный. Теперь он вдруг по-иному увидел и оценил этого незнакомца. Ему сразу стали понятны истоки его горделивой осанки, невозмутимости, даже какого-то едва уловимого величия. Перед ним уже был не старик, но пожилой мужчина, социально активный, не истощенный той прежней, деятельной жизнью – качественной во всех отношениях. Артеменко испытал навязчивое, как будто кто-то щекотал его, желание задать какой-нибудь вопрос на немецком языке, а потом поговорить о перипетиях специфической работы нелегала. Но тогда бы неминуемо пришлось рассказать и о себе. И он подавил это желание и, напротив, чтобы не возникало больше искушений, после нескольких малозначимых фраз поблагодарил своего анонимного собеседника и распрощался с ним.

Оставив загадочного незнакомца, Артеменко пошел быстрее, решив вернуться в свое нелюбимое жилище. Только в одном месте, почти у выхода, он приостановился, увидев под ногами муравья, тянущего по асфальту какое-то неведомое насекомое, по виду в несколько раз его больше. Артеменко, возможно под влиянием недавнего разговора, присел на корточки и стал наблюдать. Муравей, поражающий воображение фантастическим упорством и упрямством, тащил свой груз с таким наслаждением и такой отрешенностью, словно так и должно быть, точно ничего экстраординарного не происходит, а событие это совершенно обычное для его жизненного сценария. «Счастливчик, – подумал офицер, – отважный счастливчик в своем точном понимании предназначения. Даже если бы я сейчас наступил на него, ничего не изменилось бы – смерть для него всего лишь прекращение деятельности. А выжив, он нисколько не сомневался бы в том, что именно так нужно исполнять свой маленький муравьиный долг. Вот бы нам, людям, такой последовательности, такой сосредоточенности. Пожалуй, была бы Украина такой последовательной, стала бы восточноевропейской Швейцарией».

Поздним вечером он по обыкновению читал. Часто несколько книг сразу, выбирая ту, к которой более подходило настроение текущего момента. Нередко читал одну-две страницы из одной книги, обдумывал, затем переключался на другую или обдумывал прочитанное. В этот вечер он взял с полки подаренный Алей пухлый том Вила Дюранта, который был теперь с ним всегда в Киеве, напоминая о жене. Он открыл в том месте, где остановился прежде. И увидел выделенное своей же рукой:

«Эксплуатация слабого сильным столь же естественна, как и его пожирание, отличаясь от последнего только меньшей поспешностью; мы должны быть готовы к тому, чтобы обнаружить данное явление в любую эпоху и при какой угодно политической системе и социальных отношениях».

Он закрыл книгу и задумался. Ему показалось странным, что, даже выделив это утверждение автора, он не обдумывал его долго. А вот теперь все представилось совсем в ином свете, мир казался простым и понятным, как будто на него снизошло озарение.

Старик утверждал, что политики придумали проблему отношений Украины и России из собственного тщеславия, из желания возвыситься. Старик не прав! Потому что, придумав проблему, направив мысли и усилия для ее развития в массах, они эту проблему уже создали. Части людей в самом деле безразличен путь и будущее страны. Как они могут его видеть, если они свое личное будущее не прогнозируют, не улавливают, никуда не стремятся. Но для очень значительной другой части – это целая жизнь. Потому что отсюда проистекает самоидентификация. Если человек понимает на подсознательном уровне, что он маргинал, что его отцов и дедов гнобили, и его самого будут гнобить, и детей его тоже, ничего путного из этого не выйдет. И что же сейчас такое Украина, вопрошал он сам себя. И ответ был прост и понятен. Украина первого десятилетия нового века представляет собой не столько печальное, сколько тягостное явление: тотальная деградация, помноженная на вопиющую инфантильность политических вожаков. Все идет к параличу, сам воздух Украины уже пропитан тошнотворными миазмами, гибельным запахом гниения… И Мишин прав, говоря про историческую ретроспективу расколов. Готовясь работать в Киеве, Артеменко не раз листал и книги по истории. И хорошо помнил слова Костомарова о времени после Переяславской рады: «Скоро увидела Украина, что попала в неволю…» Но также помнил и о главной проблеме украинцев, повторяющейся через триста пятьдесят лет, как будто тот же виток спирали: земля была расколота и порабощена из-за того, что часть запорожцев жаждала возвышения за счет союза с Москвой, а оставшаяся часть не обладала достаточной силой. Вот она, горькая правда жизни! Неужели в стране не найдется никого, способного свою личную самореализацию увязать с возрождением государственности?! Вот уже президент и премьер фактически обвиняют друг друга в государственной измене. А оппозиция фактически работает на соседнее государство. Определенно мы имеем дело со страной, которой никто не управляет. Каждый второй или каждый третий готов наплевать на принципы, отвернуться от партнера, если только это сулит возвышение во власти… Или, может, клин раскола уже глубоко вбит украинцу в сердце. Артеменко отлично помнил, как несколько лет назад Путин предупредил в Киеве о возможной, как он сказал, главной ошибке, которую не следует совершать украинцам. А именно, заметил тогда российский президент с надменным, жестким лицом, выражение которого не позволяло сомневаться в реакции будущей России: «Главное – никогда не забывать: стратегический выбор Украины, соответствующий ее национальным интересам, – дружба с Россией!» Теперь все выглядит еще жестче: или дружба или смерть, или дружба или раскол, или дружба или война.

А кто нужен Украине, продолжал свои размышления аналитик? Украине, ментально застрявшей между Европой и Азией. Украине, сдавленной двумя различными силами и подстегиваемой двумя разными культурами? Кто нужен украинцу, которого Запад не принимает за своего равноценного партнера, а Россия принимает только за младшего брата? Вероятно, не столько сильный, сколько невообразимо гибкий, сказочно хитрый, духовно богатый, такой, которого и юго-восток страны, и сама Россия принимали бы за своего, тогда как в действительности он был бы еще не меньшим националистом, чем прямолинейно выступивший Ющенко, с его Петлюрой, бандеровцами и ОУН-УПА. Но найдется ли такой?! Скорее всего, нет. И его, всех их работа тут, в Украине, направлена на одно – только бы не нашелся такой лидер. Только бы был выдвинут тот предводитель, что будет всегда одним полушарием мозга ощущать интересы Кремля.

Да, в России тоже никто ничего не строил, а черные дыры просто плотно затянуты камуфляжем. Алексей Сергеевич вспомнил, как прочитал в одной из газет удачную и поразительную журналистскую характеристику политики Ющенко: «Политика напоминает набор эпизодов, которые так и не стали полнометражной картиной». А ведь действительно так. И в России так же, только эпизоды ярче и острее воспринимаются, болезненнее переживаются. Потому что тут связано с горечью за национальную недовоплощенность, недосказанность, а в России – с болью потерь близких на нескончаемых войнах, от терактов, сердечных болезней, по которым она держит печальное лидерство, тотального алкоголизма. На подсознательном уровне, на генном восприятии все понимают: ничего случайного в мире не происходит. Все потери, проблемы, информационные сбои – это плата за индивидуальное безволие каждого участника, за готовность аморфных масс переложить ответственность на плечи тех, кто этой ответственности жаждет.

И при всем этом, наряду с чудовищными поражением и разочарованиями Украина ментально далеко продвинулась на Запад, оторвалась от России. Тут в самом деле комфортнее, теплее. Но кто они, украинцы, в смущении задавал Артеменко вопрос сам себе. Я – украинец?! Или я просто солдат империи, который с присущей ему упрямой тупостью готов разрушать огнем и мечом все то, что противоречит имперскому мышлению? Ведь и эта, якобы ниспосланная Богом тысячелетняя русская традиция авторитарного властвования, безропотного поклонения владыкам-монархам ему лично чужда. Да и всегда была чужда, потому что противоречила его внутренней философии опоры на индивидуальную силу, на личность, которая даже в единственном числе что-то значит.

Алексей Сергеевич не ожидал от себя подобной метаморфозы. Не ожидал, что в мыслях начнет ставить себя на место украинца, играть шахматную партию сам с собой, постоянно поворачивая доску к себе – то белыми, то черными. Он не мог понять истинной, глубинной причины своих сомнений, но хорошо знал, что Мишин тут, в принципе, ни при чем. Андрей Андреевич, с его староукраинскими идеями, обрамленными в новые рамки, всего лишь новый импульс, дополнительный толчок для совершения некого прыжка в новую реальность мышления и восприятия действительности. Но разве он уже не стал на путь миротворчества, разве не предпринял попытки перестать видеть только благо в кремлевских заданиях и смотреть на все своими собственными глазами?! Разве не поддал он все, исключительно все, собственному беспристрастному анализу?! Надо действовать, активнее, четче, понятнее! Эти слова все чаще звучали в голове полковника Артеменко каким-то тяжелым звоном, похожим на колокола украинских церквей.