Книжные люди. Кто создает, продает, продвигает книги в России? - Зорина Светлана

Я огромный поклонник двух «северных» романов Александра Григоренко – и «Мэбета», который, на мой взгляд, вообще бриллиантовый шедевр, и «Ильгета». В прошлом году на меня произвела невероятное впечатление книга Аллы Горбуновой «Конец света, моя любовь». Это сборник рассказов, очень современный, эмоционально наполненный и интеллектуально выстроенный – редкое сочетание, когда чувствуешь одновременно и вопль души, и в то же время мощнейший интеллект. Очень люблю роман Ксении Букши «Открывается внутрь». Ксения довольно неровный автор, почти все остальное, что она пишет, я не очень люблю, но вот это какой-то удивительный образчик потрясающей писательской эмпатии, когда человек не просто пишет о чем-то, а фактически создает новый мир, наполняет его живым теплым чувством.

Конечно, никакой разговор о литературе XXI века не будет полным без упоминания «Дома, в котором…» Мариам Петросян. Абсолютно невероятная вещь, сколько времени прошло, но я все не могу объяснить этот роман даже себе: страннейшая, очень несовершенная, корявая во многих местах вещь – и просто чистая магия, разлитая в буквы. Очень люблю Алексея Иванова, может быть, чуть в меньшей степени его последние вещи, потому что они все больше коммерческие – по-хорошему, по-умному коммерческие, но тем не менее. В моем сердце, конечно, больше отзываются его ранние вещи: «Сердце пармы», «Золото бунта», «Блуда и МУДО» – важнейшие тексты и, на мой взгляд, тоже одна из вершин русской прозы XXI века.

У Водолазкина по-настоящему люблю только «Лавра», а все остальное – это вещи, в которых я вижу достоинства, но, на мой взгляд, все-таки это немножко другая лига. Но все равно это книги умные, талантливые, с выраженной волшебной интонацией. Бесконечно восхищаюсь малой прозой Захара Прилепина, он величайший мастер рассказа. Самая известная его книга «Обитель» – хороший роман, в котором я тем не менее вижу много недостатков, много дробности. В рассказах же Прилепин поднимается до шукшинского уровня, в них присутствует удивительная филигранная тонкость. Я страстный поклонник романа Дмитрия Быкова «Июнь», не всю его прозу люблю одинаково сильно, но «Июнь», на мой взгляд, – потрясающий текст, очень гармонично выстроенный, очень мощный и на чисто повествовательном, и на концептуальном уровне.

А Людмила Улицкая?

Улицкая и Яхина – нет. Опять же, я понимаю ценность, вижу достоинства, но в мой персональный пантеон они, конечно, не войдут. Еще надо обязательно упомянуть «Рассказы» Натальи Мещаниновой. Ее многие знают как режиссера и сценариста, а сборник рассказов – это одно из самых сильных эмоциональных художественных переживаний в моей читательской биографии. Я огромный поклонник таланта Марии Галиной, очень люблю ее «Автохтонов» и «Медведки». Но опять же, особенно ценны для меня ее рассказы.

Александр Блок писал, что «всякий читатель, особенно русский, всегда ждет от литературы указаний жизненного пути». Меняются времена, меняются нравы, и сегодня эстетика оказалась важнее этики, а форма важнее сущности. Какие тенденции в современной российской литературе вы отмечаете?

Это не только русская специфика, это было абсолютно верно для всего XIX и первой половины XX века, когда литература была паллиативом жизни. Сейчас я начитываю аудиокнигу моего любимого писателя Владимира Короленко «История моего современника». Действие происходит в 70-е годы XIX века. И вот там он пишет примерно следующее: куда бы ты ни приехал, дорогой читатель, на просторах нашей бескрайней родины ты увидишь, что хорошие, честные люди, которые не берут взяток и хотят чего-то лучшего для окружающих, – все они фанаты Чернышевского, Белинского, Добролюбова, Писарева, то есть фанаты литературных критиков. Это люди, для которых литература и литературная критика являются таким указующим перстом «туда ходи, сюда не ходи». Конечно, это было связано с тем, что литература была главным медиа, и в первую очередь это касается художественной литературы. И как медиа она выполняла в первую очередь этическую, воспитательную функцию – она указывала путь.

Сегодня литература больше эту функцию не выполняет. В сущности, литература больше не является не просто главным медиа, а вообще медиа. Хорошо это или плохо, но литература перешла в совершенно другое агрегатное состояние. Литература сегодня – это по большому счету форма изящного интеллектуального досуга. Мы читаем не для того, чтобы узнать, куда нам идти, не для того, чтобы понять, что болит у человека. Мы читаем для каких-то совершенно других целей и задач. Это означает, что этически указующая форма литературы сегодня в значительной степени схлопнулась. От литературы мы в большей степени ждем бесхитростного развлечения, нежели этического императива. Литература не измельчала, читатель не поглупел, но появились другие медийные каналы – более пластичные и динамичные, более универсальные, которые легче добираются до читательского сердца. За литературой зафиксировались другие функции, другие свойства.

Кстати, эту тенденцию очень верно подметил еще в начале XXI века Андре Шиффрин в своей книге «Легко ли быть издателем». Но он говорит об этом с негативным оттенком, он грустит о том, что литература стала придатком медиаиндустрии.

Я очень понимаю скорбь Шиффрина. Но, во-первых, он человек другого поколения, он еще застал величие литературы – грубо говоря, в качестве большого, влиятельного медиа она умирала у него на руках. Я же появилась в литературном пространстве, когда она уже по большому счету умерла. Некоторые мои коллеги заняты бесконечным оплакиванием: и роли литературы, и роли критика, и роли читателя. Это понятная респектабельная функция – сидишь и плачешь. Я бы сказала, что это свойство темперамента, но я очень позитивна, иначе не выживу, поэтому не могу оплакивать. У меня тоже иногда очень щемит сердечко от того, где мы были и куда попали, но в этой ситуации тоже есть определенная свобода. В незначительности есть и свобода. Помните, у Оруэлла пролы и животные свободны? Вот в некоторым смысле литература перестала быть партийцем, она стала пролом и животным, и поэтому свободна.

Меньше книг и больше читателей, или «Февральский манифест» Галины Юзефович

В своем «февральском манифесте» вы верно описали основные болезни книжного рынка: низкие тиражи книг – 3000–3500 экземпляров, небольшое количество читателей. За последние двадцать лет тиражи книг сократились более чем на 50 %. Но даже при всех сокращениях книжный рынок не может все это многообразие реализовать. Из 350 миллионов выходящих ежегодно книг едва ли две трети продаются. В свое время директор «Топ-книги» Георгий Лямин назвал эту проблему эффектом «узкого горлышка». И что со всем этим нам делать? Диагноз поставлен, но как лечить, на ваш взгляд?

В моем «манифесте» (понятно, что название придумано шутливое) есть два вектора: нам нужно меньше книг и больше читателей. У меня есть любимая история, как я пришла в одно очень крупное издательство – нетрудно догадаться, что речь идет об «АСТ». У них впервые на русском языке выходил давно мной ожидаемый роман нобелевского лауреата Патрика Уайта, которого я очень люблю и читала давным-давно на английском. И на сайте LiveLib я прочла, что этот роман выходит на русском. Думаю: «Класс, сейчас наконец на него посмотрю, удостоверюсь, что перевод хорош, и расскажу миру». Пишу в пресс-службу «АСТ» и прошу мне прислать роман Патрика Уайта. В «АСТ» хорошая пресс-служба, осмысленная. Представляете, они неделю искали у себя в закромах этот роман и не нашли! В итоге он вышел так, что, кроме меня, его никто и не заметил. О чем это говорит? Не о том, что пресс-служба неэффективна, не о том, что Патрик Уайт никому не нужен. Это говорит о том, что издательство «АСТ» выпускает книги, которыми не может заниматься: у него нет ресурса, чтобы продвигать свои книги, делать их заметными.