Военные мемуары - Единство 1942-1944 - Шарль Голль

Сколько народу ожидает моего приезда! Сколько флагов на всех домах снизу доверху! Начиная с Лонжюмо толпа все возрастает. У Бур-ла-Рен - целое столпотворение. У Орлеанской заставы, где еще постреливают, это уже волнующееся людское море. На Орлеанском проспекте черно от народа. Все ожидают, что я направлюсь в ратушу. Но, свернув на проспект Мен, почти пустой по сравнению с Орлеанским, я около четырех часов пополудни подъезжаю к Монпарнасскому вокзалу.

Генерал Леклерк только что прибыл туда. Он сообщает мне о капитуляции генерала фон Хольтица. Этот последний после соответствующих переговоров через Нордлинга лично сдался майору де Лагори, начальнику штаба Бийота. Затем в сопровождении майора он отправился в префектуру и подписал там вместе с Леклерком соглашение, по которому немецкие опорные пункты в Париже должны были прекратить сопротивление. Надо сказать, что многие из них уже были захвачены в течение дня, а остальным немецкий генерал отдал письменное предписание, обязывавшее защитников сложить оружие и признать себя военнопленными. Офицеры из штаба Хольтица в сопровождении французских офицеров отправляются объявить об этом немецким войскам. Тут я увидел моего сына, лейтенанта морской пехоты при 2-м бронеполке, - он направлялся в Бурбонский дворец вместе с немецким майором, чтобы принять капитуляцию гарнизона. Бои в Париже завершаются вполне благополучно. Наши войска одержали полную победу, и город при этом не пострадал, а население не понесло потерь.

Я поздравляю Леклерка. Какой он сделал шаг на пути к славе! Я поздравляю также Роль-Танги, которого вижу с ним рядом. Ведь это внутренние силы Сопротивления сумели за предшествующие дни изгнать врага с наших улиц, опустошили его ряды и деморализовали солдат противника, блокировали его подразделения, окружив со всех сторон эти укрепленные островки. Кроме того, с самого утра группы партизан - ах, как плохо они были вооружены! доблестно помогают регулярным войскам в очистке гнезд сопротивления немцев. Больше того, они своими силами ликвидировали укрепленный пункт в Клиньянкурской казарме. И тем не менее, прочитав текст капитуляции, врученный мне Леклерком, я неодобрительно отнесся к тому, что под нажимом Роль-Танги он вписал туда фразу, по которой выходит, что немецкое командование сдалось Роль-Танги и ему. "Во-первых, - заявил я, - это не точно. Во-вторых, вы в этой операции были офицером старшим по чину, а следовательно, только вы и отвечаете за нее. И главное: требование, побудившее вас согласиться на такую редакцию текста, подсказано неприемлемой тенденцией". Я дал Леклерку прочесть прокламацию, выпущенную утром Национальным советом Сопротивления, который выступал от имени "французской нации", ни словом не упоминая о правительстве или генерале де Голле. Леклерк сразу все понял. Я от всего сердца расцеловал моего славного соратника.

Покинув Монпарнасский вокзал, я направился к военному министерству; мне предшествовал маленький авангард под командой полковника де Шевинье. Кортеж получился очень скромный. Четыре машины: моя, машина Ле Трокера, машина Жюэна и бронеавтомобиль. Мы намеревались проехать по бульвару Инвалидов до улицы Сен-Доминик. Но близ улицы Сен-Франсуа-Ксавье мы попали под обстрел - огонь вели из окружающих домов; мы решили свернуть и поехали дальше по улицам Вано и Бургонь. В пять часов мы прибыли на место.

И тотчас мною овладело ощущение, что здесь, среди этих почтенных стен, все осталось как прежде. Гигантские события всколыхнули мир. Наша армия была уничтожена. Франция чуть не погибла. Но в военном министерстве внешне все оставалось неизменным. Во дворе взвод республиканской гвардии, как бывало, салютует нам. Вестибюль, лестница, декоративные доспехи - все такое же, как раньше. А вот и часовые, которые и тогда стояли у входа. Я вхожу в "канцелярию министра", которую мы с Полем Рейно покинули вместе в ночь на 10 июня 1940 года. Ни один стул, ни один ковер, ни одна портьера не тронуты. На столе, на том же месте, стоит телефон, а рядом с кнопками звонков значатся все те же фамилии. Вот сейчас мне скажут, что так обстоит дело и в других зданиях, куда победоносно вступает Республика. Все на месте - не хватает только Государства. И мне надлежит водворить его сюда. Потому-то я и здесь.

Является Люизе, чтобы дать мне отчет, затем Пароли. Оба сияют от счастья и в то же время озабочены и вконец измучены - ведь неделю они не знали ни сна, ни отдыха. Перед ними прежде всего стоят две проблемы: восстановление общественного порядка и снабжение. Они описывают мне раздражение, которое вызвало у Совета Сопротивления и Парижского комитета освобождения известие, что я поехал сначала не к ним. Я вновь объясняю причины министру-делегату и префекту полиции. Вот теперь, выйдя отсюда, я направляюсь в ратушу, но прежде загляну в префектуру, чтобы приветствовать парижскую полицию. Мы вырабатываем план этих встреч. Затем я намечаю маршрут завтрашнего шествия, который вызывает у Пароди и Люизе восторг и в то же время тревогу. После их ухода мне приносят депешу от генерала Кенига. Он не мог сопровождать меня в этот великий день. Дело в том, что утром Эйзенхауэр попросил его прибыть для подписания соглашения, регулирующего взаимоотношения между нашей администрацией и командованием союзников. Наконец-то! Лучше поздно, чем никогда.

В семь часов вечера провожу смотр парижской полиции во дворе префектуры. Глядишь на этих солдат, которые вынуждены были служить при оккупантах, а сейчас ликуют от счартья и гордости, и понимаешь, что, подав сигнал к боям и первыми вступив в схватку с противником, полицейские как бы брали реванш за долгие годы унижения. Да кроме того, нельзя же было упустить такую возможность повысить свой престиж и популярность. Я сказал им это. По рядам прокатилось "ура". И вот пешком, в сопровождении Пароди, Ле Трокера, Жюэна и Люизе, с трудом пробираясь сквозь толпу, которая обступила нас со всех сторон, оглушая приветственными криками, я добираюсь до ратуши. Перед зданием отряд внутренних сил Сопротивления под командой майора Ле Перка безукоризненно отдает установленные почести.

У подножия лестницы генерала де Голля приветствуют Жорж Бидо, Андре Толлэ и Марсель Флюре. На ступеньках стоят бойцы Сопротивления и салютуют со слезами на глазах. Под гром приветствий меня выводят на середину зала первого этажа. Здесь собрались члены Национального Совета Сопротивления и Парижского комитета освобождения. Вокруг теснятся их соратники, у многих на рукаве опознавательный знак внутренних сил Сопротивления - в том виде, как он был установлен правительственным декретом. У всех Лотарингский крест. Окидывая взглядом это собрание восторженных дружелюбных, интересных людей, я чувствую, что мы сразу признали друг друга, что всех нас, участников одной великой борьбы, связывает неразрывная нить и что если присутствующих и разделяет разница мнений, заставляющая их держаться настороже, а также разыгравшееся честолюбие, то достаточно мне встретиться с массой, чтобы наше единство восторжествовало над всем остальным. Надо сказать, что, несмотря на усталость, отражающуюся на лицах, несмотря на нервное возбуждение, вызванное пережитыми опасностями и минувшими событиями, я не вижу ни одного жеста, не слышу ни единого слова, которые выходили бы за рамки достойного. Какой замечательной получилась эта встреча, о которой мы так долго мечтали и за которую заплатили столькими усилиями, страданиями, смертями!