Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский

оспорить ее иск. Ах, как жалко, что меня нет в Москве, я бы обошелся без адвокатов в этом деле.

Напиши мне о результатах. Готовься, Ликин, к поездке сюда, ко мне, к 3/XII, подготовь к тому времени отпуск. У меня нет достаточных надежд, что я смогу сразу поехать в Москву. Очевидно, придется оставаться в здешних местах или, во всяком случае, поселиться в другом месте. Будь готова, чтобы сразу, по моему вызову, приехать ко мне.

Будь здорова, моя дорогая, с нашим сыником и с мамой.

Крепко обнимаю и целую, твой Сема.

Горячий привет маме, всем, всем родным.

Пиши по адресу: ст. Решеты Красноярск, ж.д., п/я 235/5, ОЛП № I, мне.

21/IX -45 г

Дорогой Сема! Близится день нашей встречи… А ты все молчишь, не пишешь о своих планах. Что ты думаешь? Вернешься ли снова в свою семью или у тебя уже другие планы? Я писала тебе, чтобы ты сообщил мне, ехать ли мне к тебе, или ты сможешь приехать к нам? Отпуск по работе я отодвинула на декабрь. Если ты напишешь, чтобы я с Мариком приехали к тебе, то я буду хлопотать о выезде. Если же ты сможешь приехать в Москву, то мы рады тебя встречать дома. Все уже готовится к твоему приезду. Нет дня, чтобы мы с Мариком не говорили об этом. Марик ждет тебя с особым детским нетерпением, а я еще и с затаенной тревогой в сердце.

Семик, если бы ты только знал, что я переживаю… Как мне хочется быть с тобой и как мучительно сомнение… Зная только, что Марику нужен отец, его ты должен пожалеть, он рос без заботы и ласки мужчины.

Из твоих писем я заключила, что ты имеешь очень смутное представление о воспитании ребенка. Практически это совсем не так просто, как тебе кажется.

Сейчас Марик уже включился в учебу в обеих школах. В общеобразовательной школе идет ничего, троек нет, но шалит здорово. Любит подраться, — задира хороший. По музыке занимается в школе два раза в неделю (сольфеджио), два раза по специальности у учительницы и два раза с другой учительницей — дома, готовит уроки, заданные учительницей по специальности. Это пришлось сделать для того, чтобы ему было легче, я уже не могу следить за правильностью его занятии. Объем моих музыкальных знаний уже исчерпан, поэтому пришлось нанять особую учительницу до твоего возвращения. Тогда, вероятно, ты будешь следить за его учебой. Вообщем вся неделя у Марика занята занятиями, кроме которых он должен еще и сам заниматься ежедневно по музыке и готовить уроки в школе.

Сейчас у него очередное еще увлечение. Упорно следит за ходом матчей по футболу, знает все команды и их игроков. Это почти психоз, я уже не знаю как его отвлечь от этого. Любит еще и шахматы, но играть ему почти не с кем. Ждет тебя, чтобы сразиться.

На днях купила я ему за 1500 рублей кроватку, теперь Марик спит уже отдельно.

Расходов у нас много, приходится работать еще и вечерами («халтурить»). Больше нас вывозит мама, она почти сейчас нас кормит, в этом помогает С.М. С комнатой мамы кончилось положительно — суд решил выселить Маруську из комнаты мамы. Пришлось все лето судиться, много было потрачено нервов и денег. Марик в этом году поправился плохо, т. к. на даче из-за судов пришлось быть мало и погоды были летом очень дождливые. Картошку мы еще не начали копать. Как подумаю, что это еще мне предстоит, так жуть берет. Ведь самое тяжелое — это перевозка, все приходится возить на своем горбу.

У меня силы тоже подорваны, за последнее время я перенесла ангину в сильной форме с осложнением на сердце. Ангина кончилась в три дня, а я бюллетенила четырнадцать дней, т. к. врачи признали заболевание или обострение сердечной деятельности. Было досадно болеть. Я на сентябрь месяц попросила у директора разрешение работать дома, чтобы больше следить за занятиями Марика, приучить его к порядку в начале года, а вышло так, что Марику пришлось ухаживать за мной, т. к. я проболела с первого по четырнадцатое сентября. Он ходил в аптеку, за хлебом, в магазин и даже один раз ездил ко мне на службу — отвозил выполненную мною работу. Как только спала температура — я понемножку «халтурила». Вот так и проходит наша жизнь.

Сема, через С.М. я передала давно для тебя ботинки и серую новую верхнюю рубашку. А сейчас еще одну пару нового белья. Получил ли ты это? Почему то ботинки тебе не послали, говорят, что тяжелые. Сейчас пошлю тебе одну тысячу рублей, — я получила за «халтуру».

Ты, наверное, думаешь, что я тебя забыла, а я ведь только и живу тобой и надеждами на счастливое будущее наше. Пиши. Деньги — это на дорогу. Писать много не буду — все тебе ясно. Я люблю тебя также сильно.

Целую — Лика.

3. XII. 1945 г., Решеты

Дорогая моя Лидука, любимая женушка! Вот подошла наша горькая дата. Я полагал, что она в нынешнем году будет счастливой датой моего освобождения, возвращения в семью. Но судьба иначе сгадала. Опять отсрочка, меня оставили «до особого распоряжения», т. е. сверх срока на неопределенное время. Еще один крепкий, тяжелый удар приходится перенести! Но надо перенести и его во что бы то ни стало.

Крепись, моя родная! Я не думаю, чтобы это продолжалось долго, к весне, очевидно, отпустят, — таково сейчас общее положение в отношении таких, как я.

Так что не ко мне одному применена такая задержка, — это делается по общей директиве. Местное начальство обещает возбудить ходатайство о быстрейшем моем освобождении, так что надеюсь все же, что долго не задержат. Война кончилась, и, когда все уляжется, успокоится, разрядится обстановка, тогда уж во всяком случае, держать больше сверх срока не будут. Что же касается меня лично, то есть основания полагать, что меня вскоре выпустят. Столько ждали, подождем еще немного.

А я так готовился к освобождению. Ты не представляешь всех моих переживаний. А сейчас я чувствую себя так же, как 8 лет назад, в тот злосчастный день — 3.XII—1937 года.

До сегодняшнего дня я все еще не терял надежды, нервы были напряжены до отказа, а сегодня я как после тяжелой, длительной болезни…

Но, ничего, родная Лика, не хочу