Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

Если бы «небольшая группа агитаторов во главе с деятелем по имени Уайт» держалась в стороне, считал Стимсон, все наладилось бы. Его неприятно поразило, что Маклейш готовится выступить перед неграми Нью-Йорка с речью о дискриминации против черных в армии и Макджордж Банди, сын его ближайшего друга и помощника Харвея Банди, помогает Маклейшу в подготовке речи. Пригласив поэта на встречу, Стимсон сообщил ему: воспитывался он в аболиционистской семье, его отец сражался в годы Гражданской войны; но преступное рабовладение породило проблему, которую невозможно решить в военное время; остается одно — запастись терпением и разобраться в каждом отдельном случае, а глупые негритянские лидеры добиваются социального равенства, которое в реальности невозможно. На Маклейша эти аргументы не подействовали. Втайне Стимсон полагал, что активность Маклейша поддерживает госпожа Рузвельт — самый последний пример ее «назойливого и импульсивного безрассудства», записал он в своем дневнике. Но Стимсон не имел претензий к госпоже Рузвельт, кроме той, что супруга президента позволила перекрыть «негритянской расе полностью» путь во флот и в то же время навязывала министерству обороны дополнительное бремя. Президент симпатизировал чаяниям черных гораздо больше, чем его военный и морской министры, но предпочитал в условиях войны видеть в расовых отношениях скорее проблему эффективной мобилизации рабочей силы в промышленность, чем фундаментальную моральную проблему, и большей частью не вмешивался в политику своих министров в этом вопросе.

Хотя Стимсон и не был последователен в подходе к правам негров, в военной сфере он оставался подлинным реформатором. В начале 1942 года Эйзенхауэр сделал обзор докладов «по проблемам цветных войск». Против присылки «цветных войск» выступали не только генералы на юге и даже на многонациональных Гавайях, но также правительство Австралии, президент Республики Панама, губернатор Аляски Эрнст Грюнинг, правительство Бермудских островов, британские власти Тринидада, правительства Южной Америки и, смешно сказать, полковник, консультирующий по Либерии. Стимсон реагировал на эти возражения в диапазоне ответов от «Не уступайте!» до «Вздор!». Он напоминал панамцам, что сам Панамский канал строился трудом черных, настаивал, чтобы южане использовали войска, укомплектованные неграми. Тем не менее ни он, ни кто-либо еще из Верховного командования не осознавал, что возражения направлены именно против сегрегированных черных подразделений.

При всех своих невзгодах негры находились в лучшем положении, чем другие этнические группы. Такая этническая группа, как японцы американского происхождения, находившаяся в процессе перемещения с Западного побережья во внутренние районы страны, тоже подверглась расовой дискриминации. К концу весны Милтон Эйзенхауэр, первый глава Администрации военных перемещений (АВП) доложил Рузвельту, что около 81 тысячи этнических японцев помещены во временные концентрационные лагеря, около 20 тысяч — в постоянные места ссылки, еще 15 тысяч «заморожены» в Восточной Калифорнии и от 5 до 8 тысяч добровольно переселились в штаты района Скалистых гор. Докладывал также, что губернаторы и генеральные прокуроры внутренних штатов яростно сопротивлялись прежним планам добровольной эвакуации значительными группами. Проводились массовые митинги протеста, раздавались угрозы совершить насилие, производились аресты этнических японцев. Понадобилось создать одиннадцать крупных концентрационных лагерей, чтобы поместить туда 130 тысяч эвакуированных. Для них запланировали строительство школ и больниц, начались сельскохозяйственные и общественные работы.

Но Милтон Эйзенхауэр не докладывал — а Рузвельт при всей своей проницательности и сострадании об этом не догадывался — о тяжелых испытаниях тысяч переселенцев: горькое расставание с нажитыми трудом домами и фермами; торопливые, томительные переезды от центров пересылки в лагеря для перемещенных лиц; шокирующие переживания во время прибытия в лагеря Постона, озера Туле, Гила и других мест, где переселенцев встречали нестерпимая жара или пронизывающий холод, клубы пыли, бесконечные ряды бараков с комнатой на семью, невозможность уединиться, бюрократия, скука — и при всем этом неизменная военная полиция и колючая проволока. Дело не в том, что президента держали в неведении, основные решения принимались по согласованию с ним, в его секретариат поступала полная информация и хорошего и дурного свойства. Сам Рузвельт называл центры перемещенных лиц «концентрационными лагерями», да они и были таковыми. Но психологические муки этих испытаний оказывались вне понимания президента или просто списывались им на печальные, но необходимые превратности войны.

Возможно, президент был бы более восприимчив к сложившемуся положению, если бы пересыльные энергично протестовали, проводили демонстрации, забастовки, сопротивлялись своим конвоирам. Но в то время они так не поступали. Власти поражала их решимость извлечь все лучшее из своей судьбы, предприимчивость в оборудовании почти пустых комнат самостоятельно сбитыми столами и скамьями, их быстрое налаживание некоего подобия общественной жизни — организация танцевальных вечеров, спортивных состязаний, ремесел и школ. Когда жаркие месяцы лета 1942 года миновали, настроение в некоторых лагерях изменилось. АВП не выполнила своих прежних обещаний или ожиданий относительно зарплаты, одежды, садовых участков, работы и создания минимального комфорта. Нарастала напряженность между обитателями бараков, между ними и представителями высшей белой расы. Начались демонстрации, пикеты, забастовки, избиения лиц, заподозренных в доносительстве.

Осенью политика, которую Рузвельт проводил, исходя из военной необходимости, сама стала представлять военную угрозу. Глава Агентства военной информации Элмер Дэвис призвал президента выступить публично против антияпонских законопроектов в конгрессе и санкционировать набор в армию и флот лояльных этнических японцев. Дэвис напомнил президенту, что японская пропаганда на Филиппинах, в Бирме и других местах преподносит эту войну как расовый конфликт.

— Мы можем вести эффективную контрпропаганду, лишь если наши дела не расходятся с правдой.

Он добавил, что минимум 85 процентов этнических японцев лояльны по отношению к стране. Командование флота согласилось с такой оценкой, но все еще возражало против набора этнических японцев.

Обнаружился контраст между отношением Вашингтона к этническим итальянцам и немцам, с одной стороны, и японцам — с другой. Рузвельт заверил губернатора Нью-Йорка Герберта Лемана, что «глубоко понимает, какую тревогу должны чувствовать немцы и итальянцы, живущие в США, зная о выселении японцев с Западного побережья». Не заверит ли их Леман, что «в настоящее время не планируется никаких высылок немцев и итальянцев»? Это мало утешало японцев, обжигаемых солнцем на равнинах Колорадо, но вполне устраивало японских пропагандистов, которые вели радиопередачи из Манилы, Сингапура и Рангуна.