Моргемона (СИ) - Ирина Аркадьевна Орлова

За полгода Рэйка воспряла. Всё, что так долго выстраивал диатр Эвридий, было подхвачено и продолжено. Подданные королевы превозносили мудрость и милость Кошачьей Диатрис, и даже самые амбициозные и злоязыкие дворяне держали свои суждения при себе, боясь, что пушистая разведка донесёт Гидре их дурные мысли.

Сама Гидра окончательно перестала носить чёрное. К тридцатому чимена, годовщине своей свадьбы с Энгелем, она уже вовсю одевалась в цветные сари и расшитые золотой нитью дупатты. При её дворе в Раале стали потихоньку появляться молодые сыновья лордов и рыцарей. Но этот день и эту ночь она провела вдали от всех, на берегу реки Тиванды, со своим возлюбленным лхамом.

В Мелиное присутствие Энгеля было почти осязаемо. На любой улице и на любом этаже. Он словно заполнял собой свой любимый город, и даже кошки не решались орудовать здесь так яро, как в других местах, словно чувствуя: здесь всё подвластно чему-то куда большему.

Могуч был древний лхам и очень ласков со своей женой; но в одном он был бессилен ей помочь.

Однажды вечером, сидя в спальне Лорнаса под одеялом с котятами, Гидра распечатала письмо от Иерофанта. Верховный служитель церкви стал её добрым другом, хотя и журил её за неприкрытую ведьминскую связь с кошками.

— Любовь к животным не порок, — ворчала ему на это Гидра.

— К послушным, организованным, как целая служба разведки, животным, что удивительным образом оказываются в нужное время в нужном месте, — отвечал Мсара с напускным недовольством.

Но эти споры не переходили в ни во что большее, ибо были единственным камнем преткновения. Иерофант до сих пор не знал о том, что Печать Плоти была уничтожена со смертью диатра Энгеля — потому что тайна белого рыцаря так и осталась тайной, и ди Монифа, и сама Гидра собирались унести её с собой в могилу.

В письме от Мсары было следующее:

«Ваша Диатрость,

Она же дражайшая Ландрагора,

Полагаю, что годовщину вашего бракосочетания вы отмечаете в Мелиное, поэтому пишу вам туда. Примите моё теплейшее утешение и заверение в том, что Его Диатрость гордится вами из царства Схали».

— Горжусь, — усмехнулся Энгель, сидя рядом с нею на постели. В новолуние он был слабее обычного, и поэтому его поглаживание по голове ощущалось скорее призрачно, чем реально.

Гидра улыбнулась в ответ и продолжила читать.

«Сим считаю своим долгом сообщить вам, что Ланхолия Гидриар дала жизнь своему сыну, Тавросу, они оба здоровы и по-прежнему находятся в монастыре Мар-Мар. По моим оценкам, леди Ланхолия больше не сможет заниматься колдовством — я забрал все её книги и все её ритуальные вещи с Аратинги, и она больше никогда не получит к ним доступ. Она убита горем, её разум тёмен, и лишь сын даёт ей смысл жизни. И хотя наказание за подобное колдовство должно быть жестоко, я всё же не в силах столь жестоко отнять у ребёнка мать, я колеблюсь и учту ваше желание, коли таковое будет относительно её судьбы».

Далее следовала будничная беседа о церковной реформе, которую Иерофант затеял с целью дать триконхам просветительскую функцию, начав обучение горожан грамоте, но Гидра упустила из внимания сей благородный замысел, потому что задумалась о матери.

— Она и так больше не сможет колдовать, — протянула диатрис, складывая письмо. — Ведь ты уже не подчиняешься ни ей, ни печатям.

Энгель медленно кивнул. Его взор заволокло мрачной мглой.

— Знаю, о чём ты думаешь, — молвила Гидра и положила послание на тумбочку. — Она расколола нашу жизнь. И заслуживает того, что ей положено по законам Рэйки.

— Сожжение может быть быстрым. У тебя есть для этого ни один крылатый палач, — с монаршим хладнокровием изрёк призрак.

— Да, но раз Великая Мать снизошла к ней и даровала ей сына, которого она так любит, может, мы не вправе вставать между ней и её собственной судьбой?

Они посмотрели друг на друга. И Энгель улыбнулся своими глазами:

— Ты слишком часто выносила приговоры, руководствуясь, с одной стороны, законом, но с другой — речами сердобольной Авроры.

«Он до странного жестокосерд, когда речь заходит о Ланхолии».

— Я верю, что моя мать может быть настоящей любящей матерью, а не той, кем она была для меня. Не знающему слов и дурных идей, ещё лежащему в колыбели, ребёнку нужна именно она. И уже потом, когда он будет расти, мне надлежит взять над ним опекунство. Чтобы она не научила его злобе и гордыне и не превратила его в Тавра. Я верю, что воспитание превыше родительской крови.

Покалывающее, словно прикосновение влажного тумана, поглаживание Энгеля прошлось по её плечам.

— Это милосердно и мудро, — расплываясь эхом, прозвучал его голос. — Он, возможно, унаследовал от Тавра кровь доа, что течёт и в тебе. И когда-нибудь станет тем, кто оседлает Ксахра.

Тут Гидра крепко задумалась. «Следовало бы после стольких чудес положиться на судьбу и дать ей самой возродить доа, коли она хочет, и проявить в юном Тавросе дарования будущего доа. Но…»

Она вздохнула и покривилась.

«Я буду не я, если хоть в чём-то доверюсь отцу. Могу поклясться, что его сын будто назло выйдет всем пригодным для лёта, но никогда в итоге не заключит брак с драконом. И