В тебе моя жизнь... - Марина Струк

— Милый мой папочка!

— Благослови тебя Бог, родненькая моя!

Они вышли из кареты и остановились, ожидая, когда к ним подойдет жених, который стоял у входа в храм и напряженно наблюдал за подъезжающими экипажами. Марина подняла на него взгляд и похолодела. Его глаза горели каким-то странным огнем, который она смогла разглядеть даже сквозь расстояние, разделявшее их.

Что я делаю, мелькнуло в ее голове, пока они смотрели друг на друга. Что я делаю? Как я могу вручить ему свою руку и стать рядом с ним под венец, чтобы навеки соединить свои судьбы? Как я могу лишить его выбора — принять ее такую, какова она есть, падшая, с ребенком другого во чреве или соединить свою судьбу с иной девушкой, чистой и невинной, как слеза?

Марина внезапно почувствовала панику, которая захлестнула ее с головой и забилась внутри головы одной-единственной мыслью «Прочь! Прочь! Прочь!». Она уж было хотела вырвать из руки отца свою ладонь да попросить его увезти ее отсюда, как вдруг Воронин сорвался с места и быстро подошел к ним, словно прочитав ее мысли о бегстве. Он принял с легким поклоном ее кисть в свою широкую ладонь от Александра Васильевича и повернулся к ней, заглянув ей прямо в глаза. Тот странный огонь, что она заметила издалека, вовсе не был ее догадкой. Что-то тревожило душу Анатоля, да так что его карие глаза стали черными, сравнявшись по цвету с его зрачками.

— Нас ждут уже. Готовы ли, Марина Александровна?

Марина, ошеломленная его видом, лишь смогла прошептать в ответ:

— Разве мы вправе сейчас переменить свою судьбу?

— Действительно, — согласился он, горько усмехаясь. — Разве мы вправе…

Дикий панический страх вдруг захлестнул Марину, когда она услышала, каким тоном он произнес эти слова. Что происходит? Неужели случилось что-то ужасное? Но что? Узнать об ее обмане было неоткуда — знали только маменька, нянечка и доктор. Не мог же доктор…? Нет, покачала она головой, он не мог. И если это не известие о ее тягости, тогда что?

Тем временем Анатоль ввел ее в храм, где их ждал преподобный и многочисленные гости. Марина с ужасом обнаружила, что почти весь Петербург прибыл сюда, чтобы быть свидетелями их с Ворониным венчания. Но того, кого она сама желала бы видеть в эту минуту, здесь не было. Жюли, Жюли… Каково тебе там, на водах?

Марина обвела взглядом церковь и встретилась глазами с императорской четой, которая наблюдала за женихом и невестой с довольными улыбками на лице. Она замерла на мгновение. Что ей делать? Присесть ли в реверансе? Но тут священник соединил ее правую руку с ладонью Анатоля, накинул на них епитрахилью и повел их из притвора в храм.

Марину вновь вдруг захлестнула волна паники и страха, лишая разума. Она не может сделать это! Бежать! Бежать отсюда прочь, пока не поздно! Пусть ее ждет позор и бесчестье. Пусть Воронин возненавидит ее за этот поступок. Все будет лучше, чем им быть вот так, навеки соединенными под сенью ее лжи и предательства. Она не сможет смотреть на то, как Анатоль будет ласкать этого ребенка, и лгать ему снова и снова, мило улыбаясь!

Марина дернула рукой в намерении вырвать ее из-под епитрахили, но в это же мгновение Анатоль быстро, но незаметно для окружающих поймал ее ладонь под плотной тканью и сжал ее так сильно, что у Марины слезы выступили на глазах. Затем он метнул на нее взгляд, словно одними глазами приказывая остаться здесь, пройти до конца то, что уготовано им судьбой.

И она подчинилась. Приняла от священника зажженную свечу и перекрестилась, прося про себя в который раз прощения у Господа за свой грех и прося о милости к ней в этом браке, вознося свою молитву вместе со всеми собравшимися в храме.

Господи, услышь меня, Господи! Прости мне мой грех, дай мне сил стать хорошей супругой рабу твоему Анатолию и матерью его детей. Господи, дай мне сил открыться ему в тяжести моего греха перед ним, даруй милосердие рабу твоему Анатолию понять и простить его…

— … Обручается раб Божий Анатолий рабе Божьей Марине во имя Отца, и Сына, и Святого духа…

Марининого пальца вдруг коснулся холод венчального кольца.

— …Обручается раба Божья Марина рабу Божьему Анатолию во имя Отца, и Сына, и Святого духа…

Она вздрогнула при этих словах. Ее сердце так больно сжалось, что она невольно едва слышно всхлипнула. Хорошо, что священник громко читал молитвы, и ее полувсхлипа-полустона никто не заметил. В памяти возникло другая церковь, другое венчание, другой мужчина… За что, Господи? За что мне все это?

Анатоль еще сильнее сжал ее пальцы, и она вернулась из своих горьких мыслей обратно. Повернулась к нему и посмотрела на его профиль. Он смотрел прямо перед собой, его губы были плотно сжаты. По щекам то и дело ходили желваки. Что происходит? За что он злится на нее? За то, что она вспоминает другого? Но ведь он знал, что ее сердце не принадлежит ей, когда ввел ее сюда, в храм.

Священник вновь накинул на их руки епитрахиль и повел дальше в храм, ближе к алтарю. Марина заметила белый плат на полу и слегка помедлила, пропуская вперед Анатоля, как знак того, что отныне он господин в их единстве.

— Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть женою Анатолия, которого видишь перед собою? — услышала Марина. Она с трудом разлепила пересохшие губы и ответила:

— Имею, честный отче.

— Не связана ли обещанием другому жениху? — снова спросили ее. Она мгновение помедлила, вспоминая серые глаза, светившиеся таким неподдельным счастьем. «Муж мой… жена моя…»

— Нет, не связана.

Внезапно по церкви при этих словах пронесся легкий ветерок (как выяснилось позднее, это приоткрыли двери храма, впуская прохладу и свежий воздух, так как от количества гостей да от гари церковных свечей стало душно в храме). Этот ветерок быстро пробежал мимо многочисленных собравшихся на этом венчании, легко, словно лаская, коснулся Марининых обнаженных плеч и лица, поиграл с пламенем ее свечи, взметнул фату и локоны. Потом он достиг венчальной свечи Анатоля и тут же погасил ее, оставляя после себя только легкий дымок.

Марина услышала, как вокруг зашептались окружающие и ее, словно волной, накрыло этим суеверным шепотом. Она почувствовала, как пол уходит из-под ее ног, и только сильная рука Анатоля удержала ее от падения.

— Суеверие есть грех, — укоризненно сказал священник, глядя в глаза побледневшей Марине, и дал знак Анатолю зажечь свою свечу от венчальной свечи Марины. — Верить надобно токмо в волю Господню, только в нее одну!

Всю оставшуюся церемонию Марина думала о том, что произошло. Что это было? Просто ли ветер? Или это была душа Сергея, разозлившаяся на нее за то, как быстро она пошла под венец с другим, как быстро успокоилось ее сердце после его кончины?