Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

Несмотря на опасения, что я не выдержу, не потяну такой реактивный темп работы, адаптировалась я достаточно быстро — школа молодого бойца, пройденная на втором курсе с Вадимом, принесла свои плоды. Теперь те вопросы и задания, над которыми долго коптели мои собратья по стажировке, я решала быстро и почти не задумываясь.

Наш рассеянный и вечно путающий имена начальник Руслан оказался наставником более щадящим и не мучил нас сложными заданиями. Вместо этого он гонял стажеров по мелочевке — соцопросам, непыльным пресс-конференциям, культурным мероприятиям и церемониям открытия детских садов или монументов сомнительной эстетической ценности. Не делая ставку на качество работы (все эти материалы при самом удачном раскладе шли в самый хвост номера) он, тем не менее, брал количеством. Так что бегали мы, сбивая ноги, по всему городу часы напролет, возвращаясь в редакцию для обработки материала едва тепленькими.

И все бы было хорошо и здорово, да только за первые пару месяцев мне успели осточертеть и новые песочницы, и митинги вегетарианцев, и фестивали детского творчества, от которых на утро болела голова. После еще одного подобного мероприятия — слета юных театралов, которые дребезжаще-ломкими голосами декламировали монолог Чацкого или объяснение Ромео и Джульетты, а высокая комиссия в зале тихо попивала плохой коньяк из-под полы, щедро наливая прессе как соратнику по несчастью, я не выдержала и пожаловалась Вадиму.

Мне едва удалось сбежать с грандиозного банкета, на котором слуги Мельпомены, пресытившись искусством, устроили небольшую вакханалию. Встретившись с учителем в кафе рядом с нашим университетским корпусом, я все пыталась залить обжигающе крепким кофе последствия ужасных спектаклей и еще худшего коньяка.

— Я ненавижу ее уже, эту культуру! Тем более, это пародия какая-то на театр, рабочая самодеятельность, которая у нас в приюте выступала, и то получше была! Там народ хотя бы не мнил себя непризнанными гениями, которые умрут, и только после этого все спохватятся! Вадим! Ну, сделай что-нибудь! Я хочу, очень хочу работать, но если в ближайшее время мне попадется еще одна пафосная театральная личность, я… я не знаю, что сделаю! Я совершу преступления ради искусства и выскажу все, что я о ней думаю! В самых прямых выражениях выскажу!

Вадим, слушая мои обличительные речи, только продолжал смеяться, опершись локтями о стол и прикрыв ладонью глаза. Я же, пользуясь случаем и возможностью списать буйное оживление на насильно влитый в меня коньяк, продолжала громыхать и обличать.

— Плюс эта жуткая комиссия, ну скажи мне, по какому принципу их подбирают на подростковые конкурсы? Почему они все как один похожи на маньяков-педофилов? Они знаешь, как сегодня победительницу среди Джульетт выбирали? По размеру груди, Вадим! А потом на пальцах раскидывали, кто ей диплом вручать будет! Поощрительно обнимать ее, конечно нельзя, потому что уголовный кодекс не одобряет, но постоять рядом и попялиться в декольте — это за милую душу! От имени всего отдела по делам молодежи и какого-то очень благотворительного фонда!

Тут Вадим не выдержал и громко, запрокинув голову, расхохотался — совсем как в те моменты, когда в начале нашего знакомства я выдавала какую-нибудь оглушительную глупость. Да только сейчас, я была точно уверена в своих выводах, которые он подтвердил спустя несколько секунд.

— Вот теперь, птичка, ты меня понимаешь! А кто пытался обозвать меня деспотом и узурпатором, гнобителем юных талантов? Кто непрозрачно намекал, что я, черствый жмот, ненавижу людей, этих чистых духом агнцев божьих, потому не дано мне постигнуть их высокие стремления?

— Ну, все, все, — краснея от одних только воспоминаний о своих наивных речах годовалой давности, я щедро отхлебнула кофе, чтобы заглушить укол стыда и досады. — Ты был прав, признаю… Я давно это признала. Но как же было здорово, если бы ты ошибался!

— Я бы сам этого хотел, Алексия. Ты даже не представляешь, как бы я этого хотел, — его голос внезапно стал серьезным. — Но что имеем, то имеем. Для того, чтобы зажить в прекрасном новом мире, нужно сначала вычистить авгиевы конюшни старого. Да вот только охочих до грязной работы днем с огнем не сыщешь! Романтики-идеалисты горазды только прекрасные замки строить, ручки свои нежные берегут. Зато трындеть: «О времена, о нравы!» у них силенок хватает. Эту бы энергию, да в нужное русло, как говорится. Ну да ладно, не бери в голову и не принимай на свой счет. Я, можешь быть уверена, понимаю тебя как никто — сам же устраивал и сиживал в жюри на разных литконкурсах. Так после опусов наподобие «Как выжить философу в юдоли слез» я даже в цирке не смеюсь, можешь мне поверить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тут уже я покатилась со смеху, тайно радуясь, что именно Вадим стал тем самым буфером, который защитил меня и от юдоли слез, и от возвышенных философов и от прочих мелких неприятностей в творческой тусовке. И в этот раз, стоило мне заикнуться о готовности к более серьезной работе, как проблема с беготней по пустячным мероприятиям разрешилась за несколько дней.

Уже в понедельник меня вызвал к себе на ковер наш озабоченно-рассеянный Руслан и голосом, не терпящим возражений, заявил, что для дальнейшей стажировки меня переводят в международный отдел, и времени на то, чтобы собрать все свои ручки, скрепочки и блокнотики он дает ровно две минуты и ни секундой больше.

— Хватит уже чепухой страдать! Или тебе так понравились эти бабушкинские митинги, за которые ни один нормальный штатный журналист не возьмется? Почему не подошла ко мне, не сказала — я готова, переводи меня, Руслан! Я же не могу все помнить! Я один, а вас у меня…

— Я помню-помню… Десять человек и все пьют вашу кровь.

— Да ничего ты не помнишь! Черт с вами, со стажерами! Все равно я только троих беру, а остальные пусть идут в журнал "Рецепты для хозяюшки". У меня тут и со штатниками куча проблем. Вон одна — в декрет уходит! Второй с аккредитацией напортачил! Еще и ты… Вадима на меня натравила! Я перед ним так не краснел со времен диплома! Кстати, а у тебя дипломирование когда? Не хочу раздавать пустых обещаний, но если не подкачаешь — можешь уже с лета идти на полставки, а после выпуска — на полную. Ну, что стоишь? Бегом, бегом, времени нет! Ты хочешь сегодня получить нормальное задание, или, может, отправить тебя на фестиваль матрешек? А то я как раз не знаю, кому эту лабуду скинуть!

Угрызения совести от того, что моему неожиданному переводу вновь поспособствовало давление вездесущего и могущественного учителя быстро затихли под влиянием главной новости — отныне я не просто салага-стажер, а начинающий журналист! А значит, тормозить, как говорил мой новоявленный шеф, было действительно некогда. Меня ждали важные дела и задания, которые я просто обязана была выполнять на отлично, чтобы избавиться от неприятной репутации протеже.

Вадим, не преминувший отпустить пару язвительных шуточек по поводу моего громогласного негодования из-за его вмешательства, тем не менее, был доволен сложившейся ситуацией и не скрывал этого.

— Ану цыц, птичка! Отчитывать она меня будет! Нормальному человеку, и помочь не грех, ясно? Хватит, я достаточно погонял тебя на втором курсе и теперь уверен — ты крепкий орешек, не подведешь! Нравится-не нравится тебе мое заступничество — мне, знаешь ли, начхать. Хочу и буду толкать тебя вперед, и самое последнее, что я собираюсь делать — спрашивать на это твоего великодушного разрешения!

И он добродушно, но чувствительно щелкал меня по носу, от чего я, посмеиваясь морщилсь и пыталась показать свое притворное возмущение. На самом же деле у меня не было никакого желания возмущаться или негодовать. Мне слишком нравилось то, что происходит вокруг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как в недавние дни отчаяния, я снова начала просыпаться по ночам с мыслью — а реально ли то, что творится? Не приснилось, не показалось ли? Только больше года назад я не могла найти себе места от безысходности, теперь же меня будило и не давало покоя совсем другое — счастье. А еще — осознание полноты жизни, понимание того, что наконец-то все так, как надо, все правильно, будто бы то, для чего я родилась, происходит сейчас, в эти самые минуты. И самой главное причиной этого будоражащего счастья, был, конечно же, прорыв в работе над романом.