Слезы дракона - Дин Кунц

5

Безглазая ночь слепо протягивала дрожащие, ищущие щупальца тумана. Белые и полупрозрачные, они с любопытством ощупывали полуосвещенное окно палаты Дженнифер Дракман. Свет лампы блекло отражался в холодных капельках росы, выступившей на запотевших боках графина, заставляя сталь тускло переливаться.

Конни стояла у изголовья больной рядом с Гарри. Джанет пристроив у себя на коленях спящего сына, расположилась в кресле ночнoй сиделки, а пес улегся на полу у ее ног, уткнув морду в лапы. Скрытый тенью Сэмми неподвижно застыл в углу, молчаливый и торжественный, находя в истории жизни, разворачивающейся перед ним, много общего со своей.

Увядшая женщина, откинувшись на подушки, пока говорила, казалось, слабела прямо на глазах, словно сжигала последние крохи самой себя в угоду последней возможности поделиться с людьми своими мрачными воспоминаниями.

Гарри неотступно владело ощущение, что все эти годы она потому так цепко держалась за жизнь, что хотела дождаться этого вожделенного мига, когда сможет наконец открыться аудитории, которая не только внимательнo выслушает ее, но и поверит всему, что она скажет.

Слабым, прерывающимся голосом она начала свой рассказ:

- Ему сейчас только двадцать лет. Мне было двадцать два года, когда я им забеременела… Но начать, видимо, следует… за несколько лет до его… зачатия.

Простой арифметический подсчет показывал, что в данный момент ей было не более сорока двух, от силы сорока трех лет.

До Гарри с разных сторон палаты донеслись приглушенные испуганные возгласы и нервное ерзанье присутствующих по мере того, как каждому из них становилось ясно, что она не на много старше их. Выглядела же она не просто старухой. Древней старухой. Не безвременно состарившейся на десять, или даже двадцать лет женщиной, а на все сто. И пока снаружи густые клубы тумана постепенно заволакивали окна, мать Тик-така поведала им о том, как в шестнадцать лет, одурев от школы, сбежала из дому, влекомая детским желанием быстрее познать жизнь, все ее удовольствия и треволнения, внешне уже с тринадцати лет не по годам физически развитая, но, как поняла много позже, внутренне эмоционально явнo еще не созревшая и не такая умная и находчивая, какой сама себе казалась.

В Лос-Анджелесе, а спустя некоторое время в Сан-Франциско, в разгар повальной эпидемии свободной любви, разразившейся в конце 60-х и начале 70-х, у красивой девушки был широкий выбор среди одинаково мыслящих с ней молодых людей, в которых без зазрения совести можно было влюбляться, и почти бесконечное количество самых разнообразных химических препаратов, так или иначе воздействующих на мозг, которыми можно было, забавляясь, экспериментировать. Проработав на различных должностях в магазинах, торгующих наркотиками, продавая психоделические плакаты и всякую другую мелочь для наркоманов, она решила в конце концов и сама заняться наркобизнесом. В качестве торгового агента, которого поставщики товара уважали за деловую хватку и в которого, как в красивую женщину, влюблялись, у нее появились неограниченные возможности испробовать массу экзотических наркотиков, о существовании которых обычные потребители даже и не подозревали.

- Больше всего нравились мне галлюциногены, - произнесла она голосом далеко упрятанной где-то в глубинах старушечьего тела молодой падшей девочки. - Дегидрированные грибы из тибетских пещер, светящиеся грибки из затерянных в горах Перу долин, соки, приготовляемые из цветков различных кактусов и из мало кому известных кореньев, толченая кожа экзотических ящериц из Африки, глаза тритона и еще многое другое из того, что выходило из мензурок хитрых химиков во время их опытов. Мне хотелось перепробовать все на свете, некоторые из наркотиков по нескольку раз, и все ради того, чтобы они унесли меня туда, где я никогда не смогу побывать, и показали мне то, что я никогда не смогу увидеть.

Несмотря на бездны отчаяния, в которые в конце концов погрузила ее жизнь, в голосе Дженнифер Дракман неожиданно зазвучали тоска и жалость по ушедшему времени.

Гарри казалось, что какая-то часть Дженнифер, возникни у нее возможность заново окунуться в прошлое, без всяких колебаний сделала бы тот же выбор, что и прежде.

Холод, вошедший в него во время Паузы и остававшийся там и поныне, неожиданно напомнил о себе, проникнув в самое сердце.

Он метнул взгляд на часы: 2:12.

Скороговоркой, словно учуяв его нетерпение, слепая продолжала:

- В тысяча девятьсот семьдесят втором году я забеременела…

Не будучи точнo уверенной, кто именно из троих мужчин являлся отцом ребенка, она тем не менее обрадовалась сначала самому факту его возможного появления на свет. И, хотя толком не понимала и оттого не могла четко сформулировать для себя, что дало ей неуемное употребление психотропных препаратов, чувствовала, что обладает огромным запасом жизненной мудрости, которую намеревается передать своему будущему отпрыску. Это заблуждение основывалось, вопреки всякому здравому смыслу, на расхожей в те годы теории, что длительное - и даже интенсивное - употребление галлюциногенов во время беременности должно обернуться рождением ребенка, изначально обладающего повышенной чувствительностью к восприятию действительности. Это было странное время, когда многие серьезно верили, что смысл жизни заключен в наркотике под названием мескалин и что одной таблетки ЛСД достаточно, чтобы человеку открылись врата небесных чертогов и он был допущен прямо к подножию трона пред светлый лик Вседержителя.

Первые два-три месяца беременности Дженнифер алела от удовольствия при мысли, что носит в себе само совершенство. Скорее всего, это будет очередной Дилан, Леннон или Ленин, гений и миротворец, но во много раз просвещеннее их, ибо, благодаря дальновидности и смелости своей матери, начал получать образование, еще не появившись на свет.

Затем один сложнейший коктейль все изменил. Она точно уже и сама не помнит наименований всех компонентов, составивших его, но это было начало ее конца; помнит она, что среди них точно были ЛСД и истолченный панцирь одного редчайшего азиатского жука. В состоянии, как ей казалось, наивысшей эйфории, которой она никогда раньше не достигала, красочные и возвышающие сознание образы неожиданно сменились чудовищными, поражающими ужасом душу безымянными видениями.

Когда прошел эффект той чрезмерной наркотической дозы и видения смерти и первобытных ужасов прекратились, осталось - и с каждым днем стало крепнуть - чувство страха. Сначала она никак не могла определить источник этого безымянного страха, но вскоре пришла к убеждению, что им является еще не родившийся ребенок, и поняла, что в ее измененном состоянии ей был послан сигнал-предупреждение свыше, что ребенок ее никакой не Дилан, а чудовище, не светоч мира и познания, а носитель тьмы.