Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

А потом произошло знаменательное событие, о котором потом долго говорили не только в "Лулиании", но и в Эрании.

Ровно в час пополудни, незадолго до конца обеда компании Бенци, двери кабинета с победным треском распахнулись, и перед ними предстало необычайное зрелище.

Первое впечатление было поистине искросыпительным. Половину кабинета занимал стол, на котором стоял дисплей компьютера. Напротив двери зловещими башнями цвета залитого бензином асфальта возвышались многополосные акустические системы.

В верхних углах передней панели, похожие на подозрительно зыркающие по сторонам глаза, помещались рупора с устьями в форме искривлённого эллипса. Подле огромного стола босса, в самом центре кабинета возвышалось огромное кресло в форме… унитаза, обшитое сверкающей позолотой кожей. Утопая в сверкающем золотистой кожей чудесном кресле, гордо восседал сдобненький Куби-блинок, хаотично посверкивая во все стороны молочно-золотистым левым глазом, с самым довольным выражением на неестественно расплывшемся ярко-розовом румяном лице.

Когда Бенци с друзьями увидели за распахнутыми дверьми унитазо-кресло и гордо восседающего в нём Арпадофеля, за столом разом воцарилась мёртвая тишина. Все они, остолбенев, воззрились на странное сооружение и Куби-блинка, долго не решаясь как-то прореагировать на сверкающую золотом туалетную форму, расположенную в непривычной близости от их обеденного стола. Наконец, Гидон, склонив голову сначала на один бок, а затем на другой, робко спросил: "Разрешите узнать, адони, – что это?" – "То есть как это – что!!! Это моё персональное кресло! Изготовлено по моей идее и по чертежам моих сподвижников!" – гордо заявил Арпадофель, а на широкое его лицо чуть уловимой рябью начали набегать угрожающие оттенки цвета третьеднёвочного свекольника. Из-за ширмы выдвинулись шомроши и молча наблюдали за беседой, а тем временем в холл с неуклюжей важностью вдвигался Пительман собственной персоной, зыркая бледными глазками по ошеломлённым лицам религиозных лулианичей, сидевших вокруг стола, и поигрывая светлыми бровками домиком.

"Вот такой… м-м-м… оригинальной формы?" – продолжал с отчётливо ошеломлённым выражением лица Гидон. – "Да, вот такой – м-м-м-мым! – оригинальной формы! – отчеканил Арпадофель, угрожающе и важно выдвинув далеко вперёд нижнюю челюсть, в то время как лицо его уже дозрело до угрожающего темно-бордового цвета: – Сегодня непривычно, необычно, может, неприлично, а завтра – норма! Разве вам неизвестно, что я, Коба Арпадофель, обладаю высоким интеллектуальным потенциалом, и могу себе позволить постепенно вводить в "Лулиании" новейшую эстетику, быть, так сказать, законодателем моды в нашей славной Эрании?! Вот меня и осенила идея унитазификации эстетики! Ведь вы отлично знаете, где имеете честь работать: в "Лулиании", где собран цвет эранийских элитариев. Это значит, что всё самое новое и прогрессивное начинает свой путь от нас, далее – по всей Эрании, по всей Арцене, да чего уж там – до всей планеты! – дойдёт, завоюет весь мир!!!" – фанфарически зазвенел на весь холл голос Арпадофеля.

Ирми с Максимом переглянулись и с преувеличенным восхищением воздели брови; им стоило огромного труда не прыснуть со смеху. Высокий, седоватый Гидон Левин с серьёзным, и в то же время, благоговейно-восторженным выражением лица возвестил:

"Итак, нам выпала великая честь стоять у истоков эстетического прогресса, выраженного в унитазификации эстетики, коей предстоит завоевать весь мир! Не так ли?" Арпадофель пристально и жёстко вгляделся в Гидона правым, словно бы стеклянно-оловянным, глазом, одновременно переводя бледно-молочный прожектор левого глаза на Бенци, затем прошнырял им по всем лицам, которые его в этот момент окружали, особо остановился на кипах и бородах и… внезапно вскинулся: "Кончаем разговорчики!

Быстренько пообедать – и чтоб без болтовни мне! Если не хотите неприятностей, всё это – убрать отсюда сегодня же!" – неожиданно гавкнул Арпадофель; его горловые фанфары уже трубили грозу. Бенци и его друзья, закончив обед и быстренько помолившись минху, молча покинули помещение.

Поглазеть на кресло приходили лулианичи со всех этажей, и даже из соседнего здания. Одни застенчиво глазели от дверей, опасаясь стоящих чуть поодаль и как бы невзначай поигрывающих мышцами шомрошей, более смелые подходили вплотную и обходили вокруг, с благоговейным видом осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до нежно-золотистой кожи. Коба при этом обычно не пристутствовал. Тим не возражал, однако, потребовал, чтобы за пределами "Лулиании" об этом кресле никаких разговоров не велось. Естественно, это его требование было тут же нарушено, поэтому вскоре по всей Эрании пошли слухи о первом образчике унитазификации эстетики Арпадофеля.

Со временем, однако, зрелище золотисто-мерцающего унитазо-кресла, как и разговоры о нём приелись и потеряли значительную долю блеска и новизны. А кресло – осталось и продолжало украшать кабинет и придавать солидности администратору по общим и конкретным вопросам и куратору головного проекта фирмы. При этом никто не обратил внимания на подвешенные к потолку под различными углами друг к другу и жёстко соединённые между собой странные пластины из прозрачного стекла всевозможных форм и тонов преимущественно жёлто-зелёной гаммы. Как видно, сочли их одним из символов новейшей эстетики, или, что впоследствии оказалось верным, одним из приборов для экспериментов нового исследовательского сектора.

Первый экспериментальный фанфароторий Ясно, что об уроках Торы во время обеда речи больше быть не могло, как и о чтении Минхи после обеда. Надо было искать другое место. Самым отвратным в этой ситуации казалась лоснящаяся от торжества физиономия Пительмана, когда кто-то из компании Бенци встречал его в коридоре. Он как будто хотел сказать: "Ну, что, хабубчики? Накрылась ваша святая команда? Погодите, то ли ещё будет!" Минуя фланирующего по коридору Тима, Гидон тихо сказал, чуть качнув головой к уху Бенци: "Надо попробовать путь пассивного сопротивления. Больше с боссами не о чём говорить. А на этого, – он незаметно мотнул головой в сторону только что миновавшего их Пительмана, – мы просто внимания не обращаем. Арпадофеля… э-э-э… молча игнорируем. Пусть фанфарируют на пару себе на здоровье! Нас это не касается, вот и всё…" – "Пожалуй, ты прав, Гидон. А что его шомроши?" – "А вот этого я не знаю… В конце концов, мы ничего незаконного не делаем. Работаем, как полагается, вовремя ходим на обед, вовремя возвращаемся на работу – как и было договорено… Кто к нам может претензии предъявить?.. Даже ни к чему пассивный протест организовывать. Вот только… Совершенно непонятно, чего это вдруг босс отказался нам новое место для наших обедов предоставить?.. Какая ещё групповщина!.. Чушь какая-то…"