Форпост (Тетралогия) - Андрей Валерьев

Лукин словно этого и ждал.

— Пассажиры и экипаж самолёта — всего в живых осталось двадцать человек. Тринадцать человек "приблудных", в том числе я и Аудрюс. Мужчин — включая детей — двенадцать, женщин — двадцать одна. Пожилых, — Игорь помолчал, — спасибо Доброму, нет вообще. Самому старшему из наших — Аудрюсу — сорок два. Вот такие дела.

Маляренко поскрипел зубами — тридцать семь человек разом не перевезти, а если увезти половину, то что будет с оставшимися — один Бог ведает!

— Болезные есть? Заразные?

Все повернулись к какой-то женщине. Та отрицательно покачала головой.

— Только простуды. И травмы. Пока. Что будет дальше — я не знаю. Здесь нет никаких условий, вы понимаете?

— Врач? — Иван с интересом рассматривал незнакомку.

— Главврач! — Лукин важно поднял указательный палец. Все вокруг тихо рассмеялись. Люди оживали на глазах. У них в гостях сидел билет в лучшую жизнь, в будущее.

"Воды, в принципе, хватит".

Обжегшись несколько раз на нехватке питья, Иван теперь выходил в море только с очень большим запасом.

"Еды немного, но ничего, потерпим, не впервой. В крайнем случае, добежим до автобуса, там оставлю мужиков, а сам рвану дальше".

Из дальнейших разговоров выяснилось, что, благодаря учинённой резне, женщин в посёлке осталось немного больше, чем мужчин. Это была полезная информация. Воды тут мало. А одиноких мужчин в Бахчисарае и округе — много. По подсчётам звонарёвских опричников — никак не меньше трёх десятков.

"Нормалёк! Баб куплю. За картошку. Но позже. Хе-хе-хе. Летом!"

Уходили под утро. Провожать Ивана и Игоря ушёл только Аудрюс. Лукин тоже было дёрнулся пойти с ними, но Маляренко отрицательно покачал головой, и недоумевающий прапорщик остался возле своих людей.

— Значит так. Ты с нами сейчас не пойдёшь. Останешься здесь. Сможешь к кому-нибудь прибиться?

Мужчины стояли на берегу моря, Игорь гулял поблизости, не желая встревать в разговор босса.

"Меньше знаешь… и так далее!"

Старпом немного помедлил, размышляя, но потом кивнул.

— Смогу.

— Втихаря составишь списки. Вот тебе блокнотик и карандаш. Первый список — одинокие женщины детородного возраста.

Маляренко помялся, почему-то говорить такое ему было неудобно.

— В первую очередь — белые женщины. Потом — остальные. Посмотри, может быть, кто-то из замужних недоволен своей парой, кого-то можно сманить. Таких нужно десятка два.

Аудрюс снова кивнул.

— Потом присмотрись к парам. Устойчивым. Их профессии, навыки и так далее. Выбирать можешь любых. Единственный критерий — задавай себе вопрос: "хотел бы я жить с этими людьми по соседству". Тебе ясно? И НИКОМУ об этом не говори. Понял?

Старпома проняло. Этот человек доверял ему. Доверял его чутью. Полностью и без оговорок.

Литовец в третий раз кивнул.

Ваня хлопнул моряка по плечу и, не прощаясь, потопал по пляжу.

— А, совсем забыл!

Литовец тоже обернулся.

— Немцы в селе есть? Есть? А партизаны? — Ваня хохотнул. — Отдельным списком их запишешь.

"Чёрт, чуть про Танюхину просьбу не забыл!"

Через двое суток, на рассвете, собрав все имеющиеся запасы пищи и заранее наполнив все фляги водой, тридцать два человека, считая и Маляренко, тихо ушли из посёлка к морю. Впереди их ждала новая жизнь.

В опустевшем недостроенном сарае остались лишь "избитый" Аудрюс и убитый пакистанец.

Глава 7

В которой Иван понял, что устал

Этот переход Ваня запомнил даже лучше, чем свой первый выход в открытое море. Даже лучше, чем голодную и "сухую" перевозку детей с северного берега. К счастью, волнение на море немного стихло, и битком набитый пассажирами кораблик, уверенно взрезая форштевнем волну, взял курс на Севастополь.

Люди сидели ровными рядами, плечом к плечу, передние упирались спинами в колени задних, освободив лишь узкий проход по центру палубы для "стюардессы". На самом кончике носа оставили малюсенький, полтора на полтора метра, пятачок, куда все ходили по очереди размяться и поприседать. Зарядку сделать. Да и в туалет сходить заодно. Многочасовое сидение было настоящей пыткой.

Все одиннадцать дней, что длился этот переход, Иван ощущал себя придурком и авантюристом. Глядя из рубки на пассажиров, он крыл себя последними словами. Руки тряслись, в животе разливался предательский холод, а в голову постоянно лезли кадры из фильма "Титаник".

"Малейшая волна и всё. Я уж про шторма молчу! Идиот! Надо было десяток баб сначала забрать. И детей. А потом — в два рейса — остальных! Когда ж ты головой-то начнёшь думать, Иван Андреевич? А не ж…й"

Тане тоже было не до личных переживаний. Она варила. Нет. Не так. Она варила-варила-варила-варила. Маленький котелок на чугунной печке в машинном отделении булькал, не переставая. Иногда вымотавшуюся девушку подменяла одна из пассажирок, но и это не спасало. Места на "кухне" хватало только для одного повара. Вдвоём готовить не получалось.

"Надо бы завязывать такие подвиги, мать их, совершать!"

Маляренко призадумался.

А ЗАЧЕМ, собственно? Зачем он везёт этих людей к себе? Чего ему ещё не хватает?

Эта, так некстати пришедшая мысль, ошарашила.

Иван посмотрел на спящую на полу рубки Таню.

"Вот. Может быть, ещё одна женщина у меня будет. Дом. Дети. Друзья. Всё ведь есть! Чего ж тебе на месте то не сидится?"

Маляренко так устал, и морально, и физически, что хотелось заорать, вылезти из осточертевшей рубки на палубу, пинками всех повыбрасывать за борт и уснуть. И чтоб — лето. И ничего не надо делать, и чтоб Таня была голая, а на носу, на своём привычном месте было кресло, а не, млять-млять-млять, толчок для этих…!

Из трюма донёслись плач и стоны, кого-то из укрытой там ребятни снова начало рвать.

Главврач Евгения Валерьевна отменила ею же объявленный карантин ровно через десять дней. Хотя планировала провести в шалашах на берегу моря у Юркиного ручья, минимум, две недели. Но, то ли действительно со здоровьем у новичков всё оказалось в порядке, то ли Главврач боялась гнева Марии Сергеевны, которую не пускали к мужу, то ли просто в шалашах было холодно. В общем — карантин сняли. За это время людей как следует подкормили, а кого нужно — подлечили. Юрка мотался на берег каждый день, привозя полные корзины продуктов и безропотно скармливая переселенцам плоды своих трудов.

— Иван Андреевич, — Кузнецов сидел в пяти метрах, за карантинной чертой, нарисованной прямо на земле, — у меня там, конечно, припасы ещё имеются, но не прокормлю я их всех. Пусть больше рыбу едят и мидии собирают.