Мстислав - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Кони бежали резво, на поворотах сани заносило, и Добронрава прижималась к князю. Он сидел недвижимо, крепко смежив веки, и не поймёт княгиня, спит ля Мстислав или нет? Потом догадалась, он мысленно в Киеве и продолжает разговор с братом. Все дни в Киеве они не расставались. Вспомнились Добронраве слова из Святого Писания: «Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела».
Побывала черниговская княгиня в монастыре Святой Ирины, помолилась в маленькой церкви, посмотрела кельи монахинь. Вместе с княгиней Ириной обедали в монастырской трапезной, много говорили с игуменьей.
По указанию Ярослава пожаловали монастырю две ближних деревни, велено им не князю дань платить, а давать монастырю на прокорм.
Добронрава подумала, пора и Чернигову иметь монастырь.
Неожиданно, не открывая глаз, сказал Мстислав:
- Отец, великий князь Владимир, неправ был, когда намеревался оставить на киевском столе Бориса. Мягок тот был и добр, не совладал бы с Киевской Русью. Из всех нас в Киеве Ярославу самое место.
Вернулся Мстислав из Киева, и словно подменили его. Замкнулся, читал, подолгу беседовал с епископом Киприаном о смысле жизни. Изредка ездил на охоту, если отыскивали медвежью берлогу.
Обеспокоенная Добронрава поделилась своими тревогами с духовником. Отец Кирилл ответил:
- Каждому человеку рано или поздно суждено в свою душу углубиться, и у князя Мстислава настал такой час. Сколько ему длиться, одному Господу ведомо. Терпи.
И Добронрава дожидалась весны, надеялась, дорогой в Тмутаракань встряхнётся князь.
И только Мстислав знал, что гнетёт его. Несколько ночей кряду ему снился сын, Евстафий. Он звал Мстислава. Просыпаясь, князь думал о том, что дети должны хоронить родителей, и несправедливо, когда родители хоронят детей. Жизнь жестоко обошлась с ним.
О сне он не сказал Добронраве. Мысли, какие не покидали его, скрывал. Никого не хотел он впускать в свою душу.
Недоумевали гридни, а Хазрет заключил, что Мстиславу надо услышать голос боевой трубы.
Позабыв недавний голод, черниговский торг бахвалился изобилием хлеба и мяса, птицей и рыбой, медами сытыми. Довольны черниговцы. Рождество, Крещение и Масленую гуляли широко.
На Масленую Мстислав побывал в обже. Оксана угощала князя блинами, обильно политыми топлёным маслом, а рядом стояла миска со сметаной.
Пётр с сыновьями уехали на торг, и Оксана сидела напротив князя, смотрела, как он ест, и в её взгляде было что-то материнское.
Мстислав поднял глаза:
- Чего не бранишь, не спрашиваешь, отчего не приезжал долго?
- Ты князь, тебе решать.
- Мне, Оксана, сказать нечего. Надлом в себе учуял.
Оксана встала, обошла стол, села рядом. Прижав его голову к груди, сказала:
- Устал ты, эвон седина не милует. И не рвись душой, я ведь на тя не в обиде. Помни, любовь не вымаливают, она вроде воды родниковой, пьёшь, и пить хочется.
- Мыслишь, я твоей любви испил вдосталь?
- Не терзайся об этом, жизнь покажет.
Со двора донеслись голоса гридней.
- Брат приехал, - услышала Оксана и отошла к печи.
Пётр вошёл, поклонился князю. Сел к столу:
- Торг ныне добрый, в полцены бери.
Мстислав поднялся:
- За угощение спасибо. Проводи, Оксана.
Они вышли из избы.
- Прости, Оксана, выберу время, приеду.
Уселся в лёгкие, открытые санки, выехал со двора.
Кони бежали резво. Поскрипывал железный полоз. Морозный ветер колюче хлестал в лицо. Мстислав кутался в бобровую шубу, соболиную шапку надвинул на самый лоб. Ветер обжигал щеки, мешая князю думать. А мысли его об Оксане, её нелёгкой жизни. И он винил себя, к чему вмешался в её судьбу? Кто он ей? А её удел иметь мужа, рожать детей, вести хозяйство…
Может, он и в судьбе Добронравы повинен? Ей бы жить у моря, кормиться от моря, а она тяготится нынешней долей.
Солнце клонилось к закату. Краем оно зацепилось за дальний лес. Кончался день. Мстислав вдруг подумал, что и его жизнь на исходе. Не оттого ли не покидают его грустные мысли, душевные терзания…
Уйдёт он в мир иной, встретит Евстафия и скажет ему: «Лучше бы ты, сын, жил, а я, уходя в небытие, знал, кто сядет на стол черниговский…»
Ездовые перевели лошадей через овраг. Они испуганно пряли ушами, ржали. Видно, волков заслышали. За оврагом дорога пошла вдоль леса. „Старые, безмолвные сосны и берёзы. Если бы лес мог говорить, многое поведал бы он, и что видел, и что слышал. Лет пятнадцать назад в этих лесах гуляла ватага атамана Серого, жестокая, не знавшая пощады ни к боярину, ни к смерду. Всем Черниговом вышли на её поимку, как волков обложили, никого не помиловали…
В, Чернигов въехал в сумерках. На княжьем дворе выбрался из саней, размял ноги. В сенях горели факелы. Увидел Добронраву. Она ни о чём не спросила, только сказала:
- Баню истопили, попарься с дороги, чаю, замёрз…
В бане парко. Разоблачился Мстислав, полез на полок. Отрок обдал горячей водой, распарил веничек, принялся хлестать князя, а когда тело сделалось красным, плеснул на раскалённые камни кваса. Пар и хлебный дух обволокли парилку. Мстислав почувствовал блаженную истому.
Из бани до опочивальни добрался, выпил ковшик холодной медовухи, лёг. И последнее, о ком подумал, перед тем, как заснуть, была Добронрава. Никто так не понимал его, как она.
Вспомнились слова киевской боярыни Матрёны: «От добра добра не ищут». А может, он, Мстислав, от добра добра ищет?
Поутру открыл глаза, за оконцем день начался. В хоромах суетились, слышались голоса. Мстислав сел, свесив ноги. Настроение хорошее, и на душе никакой тревоги. Будто и не было того, что так давило гнетом, ощущение такое, словно от болезни избавился. Так умирающий чувствует себя, когда от него отступает смерть.
Кликнув отрока, чтоб нёс во двор рубаху и рушник, в одних портах, обув ноги в валенки, выскочил во двор.
Отыскав нетоптаный снег, растёрся, не чувствуя мороза, вытерся, натянул рубаху.
За трапезой был весел, шутил:
- А что, Добронравушка, усидишь ли в седле? Дорога-то дальняя. Чать, в Тмутаракань намерились.
Княгиня улыбалась, давно таким князя не видела.
От стола отошёл, сел с тысяцким подсчитывать, сколько чего в скотницах. Проверяли по книге учётной, какая у боярина Димитрия хранилась. Потом отправились воочию поглядеть, чем скотница богата.
В клетях сухо, пахло пушниной. В ларях бережно уложены шкурки норок и куниц, соболя и горностая, белок и выдр. А на колках, по бревенчатым стенам развешаны медвежьи и волчьи шкуры.
Мстислав вытащил шкурку горностая, подул на мех, поерошил и, отряхнув, сказал:
- По лету гостям иноземным продадим.
Осмотрели иные богатства. В кованых ларцах хранилось золото и серебро, каменья дорогие, деньги разной чеканки.
Скотницу покинул довольный:
- Знал, в надёжных руках казна черниговская, боярин Димитрий.
Ещё одна долгая, морозная зима минула, с заносами, сугробами, с метелями и солнечными, искрящимися днями. Была она сытая, а потому и с весёлыми, щедрыми праздниками… Ветер повернул из степи сырой, тёплый, съедал снег, и, несмотря на ночные заморозки, в апреле-пролётнике снег сохранился разве что по глубоким оврагам да местами в лесной глухомани.
Поредели стожки под стенами, и на лужках, на лесных полянах пробились робкие подснежники, на выгревах проглянула зелень. Прошлогодний лист в лесу пах грибами, а на ветках ивы набухли клейкие почки.
О поездке в Тмутаракань Мстислав не заговаривал, молчала и Добронрава, В тёплые дни князь велел тысяцкому нарядить людей на поиск хорошей глины и строить за городом сушилки и печи для обжига кирпича.
Но однажды, за вечерней трапезой, когда за столом сидел Хазрет, Мстислав сказал ему:
- Отберу сотню гридней, в Тмутаракань пойдём. Без обоза, что нужно, приторочим на поводных коней. В мае- травне выступим…
К поездке готовились основательно. Путь не близкий и опасный, не менее двух десятков дней займёт. Сушили сухари, солили и вялили мясо, рыбу, сало вепря, а в кожаные мешки ссыпали крупу. Даже дрова не забыли, где их в степи сыщешь?
Не верилось Добронраве, что скоро она увидит море и Тмутаракань. Представляла, как ранним утром уйдёт далеко за город, ляжет на песок и будет слушать, как кричат чайки, а потом, накупавшись вдосталь, смотреть, как море лижет песок, пенятся волны и резвятся дельфины.
Не раз, бывало, когда она купалась в море, заплывая далеко от берега, стая приближалась к ней. Дельфины касались её тела, играли.