У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

К вечеру 2‑й батальон шел первым эшелоном и потеснил противника. Личного состава в первый день вышло процентов 50, а политсостав рот в основном почти весь вышел из строя в этот день. Немцы оставили у подбитых танков одного снайпера и двух танкистов для разведки 2‑го батальона, но когда этот батальон продвинулся вперед, немцы остались в тылу. Нам было видно, что кто-то из комсостава политработников метился в немцев. Только после этого немцы догадались, что сзади них стреляют.

К вечеру началось что-то ужасное. Люди бросились в овраг и не разбирались, что, где. В целом по дивизии вышло из строя до тысячи человек. Работникам политотдела приходилось работать всю ночь под обстрелом. Но дело быстро выправилось, и к утру комсостав весь был пополнен из заместителей политработников. С утра на помощь левому флангу вышел 1‑й батальон и справа 3‑й батальон.

Самый кульминационный пункт наших действий при взятии высот был 18 сентября, до высоты оставалось около 10 километров ровной местности. Несколько раз я ходил с ротой в атаку, и у нас были большие потери. 18 числа было приказано взять эту высоту. В то время проводилась очень большая политическая работа следующими политработниками: Ахундзянов – агитатор полка, Носков – от[ветственный]секретарь партбюро полка, Шейко – отсекр по комсомолу и я.

Мы получили задание, во что бы то ни стало ночью пойти в расположение батальона и провести работу с таким расчетом, что в 5 часов начнется артиллерийская подготовка, а ночью мы будем наступать. Мы излазили буквально все окопы. Наши стреляли только трассирующими пулями. Людей накормили и объяснили им значение этих высот, обещав им награду: за пойманного немецкого солдата – Орден Красной Звезды», за офицера – Орден Красного Знамени, а кто первый войдет на высоту – Орден Ленина. Многие из бойцов говорили, что языка нам все равно не видать – как поймают его, так головой в воду. Нам был придан артиллерийский полк, два дивизиона «катюш» и свой батальон. Тут мы начали бить немцев, в 6 часов перейдя в наступление.

Наступали три батальона, в которых было активных штыков не больше чем по 60. Местность была до того ископана и изрыта бомбежкой и снарядами, что окапываться нам не надо было. По этим окопам и ухабам мы стали наступать. Шестиствольные минометы – «ванюши», как их одно время называли, авиация и артиллерия немцев не давали нам поднять голову. К рассвету мы спустились к подножию высоты 143,8. Нас осталось там всего 7 человек из 60. Слева подходил 1‑й батальон, в котором осталось 3 человека, и справа подходил 3‑й батальон, где оставался один командир. Потом и они куда-то исчезли, и осталось только 7 человек. В это время я был старшим инструктором политотдела для организации политработы. Комиссар роты Погребнюк не выпускал трубки изо рта. Кроме нас, был Посылкин, две санитарки, писарь штаба и один боец. Люди растянулись цепочкой метров на 200. Потом их вытянули и организовали круговую оборону. Дали знать на КП полка, в каком положении мы находимся. Нам сказали, чтобы мы держались и обещали дать подкрепление.

Держимся. 8 часов утра. Держались мы до того, как взошла луна. Когда стемнело, к нам пришло подкрепление в количестве 15 человек, а затем подошло еще до 25 человек. Первые партии выходили. В это время налетели разведчики «Фоке-Вульф» и без конца нас бомбили, в то время как скапливались части к нашему рубежу. Мы дали по ним залп. Отойдут, а потом опять приходят корректировать наши подходящие части. До темноты было до 15 немецких самолетов на нашем решающем участке. С наступлением темноты нам нельзя было вести прицельный огонь. Немцы от нас были на расстоянии 50 метров. Комиссар батальона Погребнюк перескакивает ко мне и спрашивает, что дальше делать. Я ему сказал, что надо держаться до конца. Посоветовавшись с ним, мы решили, чтобы артиллерийский полк дал свой залп по нас из батареи «катюш», поскольку немцы уже обтекали высоту с восточной стороны вместе с автоматчиками, и тут уже ничего нельзя было сделать, и я решил вызвать свой огонь по скатам, на которых мы залегли. Мы приказали по телефону бить по обоим скатам. Как только передали приказ, тут же снаряд угодил в телефон. Мы увидели, как пошли языки…от двух «катюш».

Я крикнул: «Товарищи, Родина нас не забудет». И все мы, 7 человек, залегли на самое дно окопа. Тут ударило два дивизиона «катюш» по этой площади, снаряды начали рваться, и наша артиллерия начала бить. В это время я был контужен. Вытаскивал меня Погребнюк. Мне сильно побило голову […].

Все остались живы, кроме одной санитарки Аркановой, а на скате у немцев вышли из строя и танки, и артиллерия, и много немцев. Меня двое бойцов отвели в тыл на КП. Спрашиваю их: как обстоит дело с высотой. Я плохо слышал, и они мне написали на бумажке, что подошло подкрепление. К 12 часам ночи наши взяли высоту, что и требовалось выполнить дивизии […]. Когда меня контузило, я отказывался ехать в госпиталь, так как не хотел терять связь с дивизией, там где я работал с самого момента ее формирования. Когда контузия прошла, я вернулся снова в политотдел дивизии. […]. Главная заслуга нашей семерки состоит в том, что она корректировала артиллерийский огонь по скоплениям вражеских сил. Связь все время рвалась и мы ползком поддерживали связь, а, в конце концов, нам пришлось вызвать на себя артиллерийский огонь. Об этом писали в газете «Правда» 15 октября 1942 г. в статье под названием «У подножья высоты». […].

Надо отметить причину потерь. Потери понесли потому, что должны были действовать разом все три батальона, и чтобы противник не мог сконцентрировать силы на одном участке, а рассеял бы их. Командир 3‑го батальона Монахов поступил не умно. Мы вечером договорились идти все вместе в наступление, но он не пошел с нами, чтобы на него не был направлен первый огонь. А как только немцы направили огонь на нас, они стали бить и их батальон. И в этом была большая его ошибка […].

Когда взяли эту высоту, полк постоял два дня, укрепил эту высоту и оттуда пошел под Сталинград.

Бойцы закопались глубоко в окопы в крепкой почве, которую миномет не брал. Когда последний раз били прямой наводкой по окопу, я переполз в другой окоп, но окопы поражения не имели. Тут надо заметить, что если окапываться хорошо, то можно спокойно сидеть в окопе без риска попадания мины […].

Минометный огонь противника взял прицел на наши окопы. 10 мин он подводил под мой окоп, но земля была твердая, и окоп устоял. На последних выстрелах 9‑й и 10‑й мины начали глушить так, что невозможно было терпеть. Одиннадцатый выстрел мины противника сшиб мой окоп. Около меня разорвалось несколько мин, и тут меня основательно приглушило, а когда ударили свои «катюши», меня тут контузило.

Бойцы закопались глубоко в окопы в крепкой почве, которую миномет не брал. Когда последний раз били прямой наводкой по окопу, я переполз в другой окоп, но окопы поражения не имели. Тут надо заметить, что если окапываться хорошо, то можно спокойно сидеть в окопе без риска попадания мины […].

Минометный огонь противника взял прицел на наши окопы. 10 мин он подводил под мой окоп, но земля была твердая, и окоп устоял. На последних выстрелах 9‑й и 10‑й мины начали глушить так, что невозможно было терпеть. Одиннадцатый выстрел мины противника сшиб мой окоп. Около меня разорвалось несколько мин, и тут меня основательно приглушило, а когда ударили свои «катюши», меня тут контузило.

Документ № 32

«Немцы опять взялись бомбить из шестиствольного миномета-ванюши». Тут ранило командира роты. Нам было очень его жалко. Хороший человек, такой герой, всегда ободрял всех…»

Из беседы с Гавриилом Григорьевичем Селезневым – красноармейцем саперного батальона 308‑й стрелковой дивизии.

22 сентября 1942 г. ночью мы получили приказание от капитана Рывкина копать КП дивизии. Пришли туда, выкопали КП. Перед рассветом командир роты Краснов дает второе распоряжение – разминировать мины, из 20 штук вытащить тол. Я разминировал все мины, наложил два мешка толу. Затем пошли вместе с Красновым и Юдиным на задание – подрывать немецкие доты. Подходим к высоте 154.2 в район Котлубани. Высота была с выгибом, и мы двигались в проход. Там была амбразура, мимо которой мы прошли. Ночь была темная. Только мы вышли на горку, как немцы начали нас обстреливать с двух сторон. С левого фланга били наши «катюши» по немцам, и нам пришлось взять правее. Потом мы скатились вниз по горке, залегли и наблюдали до утра, откуда немцы ведут стрельбу. Сидели там до вечера 23 числа. Начало темнеть. Мы ничего не ели. Вышел месяц, и опять стало светло. Командир Краснов ходил наблюдать, откуда немцы ведут огонь. Перед рассветом стало темнее, и Краснов решил идти в поход. Взяли сумки, пошли в заход к немцам. Проделали метров 200, смотрим, один немец выходит за сопкой метров 60 от нас. Краснов мне говорит: «Ты оставайся сзади, а мы двинемся вперед». Они стали подлезать к сопке, им уже не видно, что делается впереди, а я вижу, что отходят два немца к блиндажам и бросают ракеты. А подальше идет бомбежка.