«Но люблю мою курву-Москву». Осип Мандельштам: поэт и город - Леонид Видгоф

Мастерица виноватых взоров,

Маленьких держательница плеч,

Усмирен мужской опасный норов,

Не звучит утопленница-речь.

Ходят рыбы, рдея плавниками,

Раздувая жабры. На, возьми,

Их, бесшумно охающих ртами,

Полухлебом плоти накорми!

Мы не рыбы красно-золотые,

Наш обычай сестринский таков:

В теплом теле ребрышки худые

И напрасный влажный блеск зрачков.

Маком бровки мечен путь опасный…

Что же мне, как янычару, люб

Этот крошечный, летуче-красный,

Этот жалкий полумесяц губ…

Не серчай, турчанка дорогая:

Я с тобой в глухой мешок зашьюсь;

Твои речи темные глотая,

За тебя кривой воды напьюсь.

Ты, Мария, – гибнущим подмога.

Надо смерть предупредить – уснуть.

Я стою у твердого порога.

Уходи. Уйди. Еще побудь.

13–14 февраля 1934

Другой вариант первого стиха последнего четверостишия: «Наша нежность – гибнущим подмога» (автограф в архиве М.С. Петровых – у ее дочери А.В. Головачевой) некоторые текстологи считают основным. К этому вопросу мы вернемся ниже. Имеется также другое прочтение стиха седьмого: «Их, бесшумно окающих ртами», а не «охающих».

Влюбленность Мандельштама не вызвала ни малейшего отклика. По свидетельству Е. Петровых, поэт «был неопрятен» и «просто неприятен физически» ее сестре. «Помню один эпизод, рассказанный мне Марусей, – пишет Екатерина Петровых. – Она была дома одна, пришел Осип Эмильевич и, сев рядом с ней на тахту, сказал: “Погладьте меня”. Маруся, преодолевая нечто близкое к брезгливости, погладила его по плечу. “У меня голова есть”,– сказал он обиженно» [437] . При этом Мария Сергеевна сознавала значение Мандельштама как поэта, хотя он не входил в число наиболее любимых ее авторов. «Меня поражает и восхищает поэзия Мандельштама, но почему-то никогда не была она кровно моей», – записала М. Петровых через много лет, уже в 1960-е годы [438] .

Существуют различные трактовки мандельштамовского стихотворения, его содержание и «устройство» богаты и открывают широкое поле для исследований. М.В. Безродный усматривает в «Мастерице…» связь с пушкинским «Бахчисарайским фонтаном» и образом Офелии из «Гамлета» [439] (последнее тем более вероятно, что в концовке стихотворения, с нашей точки зрения, звучит гамлетовский мотив – об этом ниже). О связи «Мастерицы» (и, в частности, стиха «надо смерть предупредить – уснуть») с Гамлетом писал и О.А. Лекманов. На подтекст из «Бахчисарайского фонтана» и стихотворения «Константинополь» (1911) Н. Гумилева указывает М.Л. Гаспаров [440] :

Сегодня ночью на дно залива

Швырнут неверную жену,

Жену, что слишком была красива

И походила на луну.

……………………………………

Отец печален, но понимает

И шепчет мужу: «Что ж, пора?»

Но глаз упрямых не поднимает,

Мечтает младшая сестра:

«Так много, много в глухих заливах

Лежит любовников других,

Сплетенных, томных и молчаливых…

Какое счастье быть среди них!»

«Константинополь»

Не исключен в «Мастерице…» отклик и на «Дон Жуана» Байрона, где нравы в султанской Турции описываются так (Песнь пятая, строфа 149; перевод Г. Шенгели):

А если иногда бывали неувязки,

То слухов не было, – кто согрешил и в чем:

Все рты безмолвствуют; виновных для острастки

В мешок и в море: шлеп – и снова тишь кругом [441] .

И погребен секрет навеки без огласки,

И сплетен в публике не больше, чем в моем

Труде, и нет газет, что всех травить могли бы;

Мораль улучшилась, и поживились рыбы.

Несколько раньше, в строфе 92, говорится о мешках зашитых (слуга в разговоре с Дон Жуаном):

Босфор недалеко, и быстро в нем теченье;

Еще последняя не догорит звезда,

Как в море Мраморном придется, без сомненья,

Плыть мне и вам, в мешках зашитыми. Такой

Род навигации у нас в ходу порой [442] .

В байроновском оригинале упомянуты в строфе 92 именно зашитые мешки (как в «Мастерице…»): “…Stitch’d up in sacks – a mode of navigation / A good deal practised here upon occasion”. Упоминание о такого рода казни за любовные прегрешения есть и у Пушкина в «Каменном госте» (Лепорелло в беседе с монахом о Дон Гуане):

М о н а х

Его здесь нет,

Он в ссылке далеко.

Л е п о р е л л о

И слава богу.

Чем далее, тем лучше. Всех бы их,

Развратников, в один мешок да в море [443] .

И еще одна связь, представляющаяся нам очень вероятной, – с «Облаком в штанах» Маяковского, где лирический герой поэмы обращается к не отозвавшейся на его любовь героине по имени, заметим, Мария:

Мария!

Поэт сонеты поет Тиане,

а я —

весь из мяса,

человек весь —

тело твое просто прошу,

как просят христиане —

«хлеб наш насущный

даждь нам днесь» [444] .

(Ср. у Мандельштама: «Полухлебом плоти накорми!»)

Говоря о фонетических особенностях стихотворения Мандельштама, не можем отказать себе в удовольствии напомнить о наблюдении, сделанном Д.И. Черашней: она обратила внимание на то, что второе четверостишие «Мастерицы…», где речь идет о «бесшумно охающих» рыбах, является акростихом (первые буквы стихов составляют некое слово): ХРИП [445] . Добавим, что и сама звуковая ткань этого четверостишия передает утрату членораздельной речи – некий хрип и пыхтение явственно слышатся (выделим только соответствующие звуки): «Ходят Рыбы, Рдея Плавниками, / Раздувая жабРы. На, возьми, / иХ, бесшумно оХающиХ РТами, / ПолуХлебом ПлоТи накоРми!» («Охающих» или «окающих» – фонетической картины это существенно не меняет.) О другой, не менее значимой особенности фонетической ткани этого стихотворения мы скажем ниже.

Но вот последний стих «Мастерицы…» не привлекал к себе, кажется, особого внимания. «Уходи. Уйди. Еще побудь» – замечательное завершение стихотворения, которое выражает и сознание непреодолимой дистанции в отношениях, и мольбу все же, вопреки всему, продолжить эти отношения хотя бы ненадолго, и страх за ту, к кому обращены эти слова: стоящий «у твердого порога» отталкивает «мастерицу виноватых взоров», дорогое нежное существо от себя – его гибельная судьба не должна стать ее судьбой.

Крамольные стихи (о Сталине и другие) были ко времени появления «Мастерицы виноватых взоров…» уже написаны, поэт не мог удержать их в себе и не читать, даже сознавая, что он ходит по краю пропасти. Сознание близости гибели и тоска по сочувствию выразились в обращении к героине: «гибнущим подмога…».

Однако, как нам представляется, финальный стих «Мастерицы…» отразил и воспоминание о другой, более ранней любви – к Ольге Гильдебрандт-Арбениной.

В 1909 году в 12-м номере журнала «Весы» были опубликованы «Куранты любви» М.А. Кузмина. Именно в этом году с Кузминым познакомились Николай Гумилев и Осип Мандельштам. В следующем, 1910-м, это поэтически-музыкальное сочинение вышло в свет отдельным изданием: «Куранты любви». Слова и музыка М. Кузмина. М.: Скорпион, 1910. «Куранты любви» были очень популярны. Сам автор не раз исполнял свое произведение. Мандельштам был, без сомнения, знаком с «Курантами».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});