Карамзин - Владимир Муравьев

Теперь я заключил IV том — описание нашествия Батыева — и надеюсь, с помощью Божиею, года через три или четыре дойти до времен, когда воцарился у нас знаменитый дом Романовых. Тогда осмелюсь повергнуть плоды трудов моих к стопам его Императорского Величества и буду ожидать Высочайшего повеления для обнародования сей „Истории“». В 1809 году Карамзин завершил описание княжения Дмитрия Донского. В середине этого года, разбирая библиотеку покойного коломенского купца П. К. Хлебникова, он обнаружил ценнейший исторический источник — Волынскую летопись, «полную, доведенную до 1297 года, богатую подробностями, вовсе неизвестную» — так характеризовал он свою находку в письме А. И. Тургеневу. «Я не спал несколько ночей от радости. Список прекрасный, четвертого-надесять века. Слог для знатоков любопытный. Одним словом, это сокровище; Бог послал мне его с неба».

Волынская летопись не только дополняла многие известные материалы, но сообщала новые, неизвестные факты, которые по-иному освещали события. Карамзин принялся за исправление и переработку уже написанных томов «Истории государства Российского». «Эта находка, — имея в виду Волынскую летопись, писал он Тургеневу 17 сентября 1809 года, — спасла меня от стыда; но стоила мне шести месяцев работы. Боги не дают, а продают живые удовольствия, как говорили древние».

Во время переработки сложилось новое разделение материала: первый и второй тома были объединены в первый; третий и четвертый стали соответственно вторым и третьим.

За 1810 год к «Истории…» прибавилось немного новых страниц. «В нынешний год, — писал Карамзин брату в сентябре, — я почти совсем не подвинулся вперед, описав только княжение Василия Димитриевича, сына Донского».

В 1811 году Карамзин приступает к эпохе Ивана III — времени, которое его очень привлекало. «Работаю усердно и готовлюсь описывать времена Ивана Васильевича, — пишет он в августе 1811 года Дмитриеву. — Вот прямо исторический предмет! Доселе я только хитрил и мудрил, выпутываясь из трудностей. Вижу за собою песчаную степь Африканскую, а перед собою величественные дубравы; красивые луга, богатые поля и проч. Но бедный Моисей не вошел в обетованную землю!..»

К весне 1812 года был завершен шестой том — правление Ивана III, и Карамзин перешел к описанию княжения его сына, великого князя Василия Иоанновича.

Решив печатать «Историю…», дойдя «хоть до Романовых», как он не раз говорил, Карамзин не держал своей работы в тайне; он рассказывал о ней и, вспоминает С. Н. Глинка, «охотно читал рукопись свою приятелям и знакомым». Поэтому в обществе о ней знали, она вызывала интерес, а те, кому довелось читать или слышать написанные фрагменты, сообщали об этом своим знакомым и корреспондентам. Характерны в этом отношении отзывы А. И. Тургенева в письмах родным и друзьям. В 1805 году он пишет А. С. Кайсарову: «Карамзин, брат, удивительные сведения имеет в критической Русской истории… Он пользуется Стриттеровой и другими библиотеками. Пишет тихо, не вдруг и работает прилежно, я говорил с ним много и удивлялся его знаниям и усердию»; в 1808 году — брату Николаю: «Вчера был у Карамзина в деревне; восхищался его образом жизни, его семейственным счастьем, наконец, его Историей. Я еще ни на русском, ни на других языках ничего подобного не читал… Какая критика, какое исследование, какой исторический ум и какой простой, но сильный и часто красноречивый слог! Он превзошел себя… Какой порядок в расположении и как он умел пользоваться летописями»; в 1809-м: «Я читал историю К. и радовался, что, наконец, русские имеют или, по крайней мере, скоро будут иметь историю, достойную русского народа. Такую историю… можно было написать только при материалах и источниках, которые он собрал; но к чести его еще сказать можно, что некоторые его материалы имели и другие… но не умели ими воспользоваться и не нашли в них того, что он нашел… К. — один из лучших историков этого столетия, считая и прошедшее, которое прославили Шлецеры, Миллеры, Робертсоны и Гиббоны. Он смело может быть наряду с ними».

Впечатление, которое производило чтение Карамзина в разных обществах, кружках, салонах, как правило, было очень сильное. Одно из чтений отрывков из «Истории…» Карамзин описал в письме И. И. Дмитриеву. Чтение происходило в Российской академии. «Читал 80 минут, — сообщает Карамзин, — с начала Академии, как говорят, не бывало такого многолюдного, блестящего собрания. Забыли правило, и раздалось всеобщее рукоплескание… Это меня тронуло… Тут не было ни интриги, ни заговора, ни друзей…» Об этом же собрании в журнале «Сын отечества» дал отчет присутствовавший на нем В. Н. Каразин: «Слушатели были умилены и восхищены чертами великого характера россиян, сильно представленными глубокомысленным, красноречивым историком… Я плакал и видел многих, отирающих слезы».

С 1804 года вся жизнь Карамзина была подчинена работе над «Историей…». П. А. Вяземский рассказывал, что Карамзин соблюдал диету и режим дня «преимущественно с гигиенической целью: он берег здоровье свое и наблюдал за ним не из одного опасения болезней и страданий, а как за орудием, необходимым для беспрепятственного и свободного труда».

Карамзин сознательно ограничивает круг общения, отказывается от светской жизни и развлечений. Написав брату в 1804 году: «Занимаюсь только своей доброй женой и русской историей», он затем из года в год повторяет это, с годами добавляются лишь сведения о здоровье детей (в 1804 году родилась дочь Наталья, в 1806-м — Екатерина, в 1807 году — сын Андрей).

Карамзин не отличался крепким здоровьем. С годами недомогания становятся серьезнее. Летом 1805 года он проболел два месяца, в сентябре писал брату: «Вообразите, что с исхода июля по сей час я не принимался за перо для продолжения своей Истории; и теперь еще не пишу. Это мне прискорбно; но я радуюсь своим выздоровлением, как ребенок. В некоторые минуты болезни казалось мне, что я умру, и для того, несмотря на слабость, разобрал все книги и бумаги государственные, взятые мною из разных мест, и надписал, что куда возвратить. Ныне гораздо приятнее для меня снова разобрать их. Жизнь мила, когда человек счастлив домашними и умеет заниматься без скуки».

Отстав от светской жизни, Карамзин сузил круг общения, но все же этот круг был достаточно широк и, главное, состоял из людей интересных, мыслящих, творческих. Поселившись в доме князя А. И. Вяземского, он ввел на его вечера своих друзей-литераторов. П. А. Вяземский вспоминает: «Со вступлением Карамзина в семейство наше — русский литературный оттенок смешался в доме нашем с французским колоритом, который до него преодолевал. По возвращении из пансиона нашел я у нас Дмитриева, Василия Львовича Пушкина, юношу Жуковского и других писателей».