Чикагский вариант - Дэшил Хэммет

сказал он наконец. — Очевидно лицевых снимков не делали. Здесь только череп.

Лицевыми снимками называют специальные серии снимков углов, которые используются для выявления трещин или переломов лицевых костей.

Хьюи продолжал разглядывать переднезадний снимок, потом вернул на прежнее место снимок боковой проекции. Но никаких отклонений ему найти так и не удалось.

— Ничего не понимаю, — сказал он, барабаня пальцами по пластинке. — Ничего. Совсем ничего.

— Ну ладно, — сказал я, вставая. — Большое спасибо за помощь.

Покидая лабораторию, я задавался вопросом, удалось ли мне с помощью этих снимков прояснить хоть что-нибудь или же, наоборот, все запуталось еще больше.

Глава третья

Я вошел в телефонную будку, находившуюся рядом с вестибюлем больницы. Вынув записную книжку, я нашел в ней записанный мною телефон аптеки и номер рецепта. Я также отыскал в кармане таблетку из пузырька Карен.

Отколупнув ногтем небольшой кусочек, я вдавил его в ладонь. Белый осколок легко раскрошился, превратившись в белый порошок. Я уже не сомневался в том, что это было на самом деле, но на всякий случай все же дотронулся до порошка кончиком языка.

Никакой ошибки быть не может. Нет ощущения противнее, чем чувствовать у себя на языке раздавленный аспирин.

Я набрал номер аптеки.

— Аптека «Бикон».

— Говорит доктор Берри из «Линкольна». Мне хотелось бы знать о лекарстве по рецепту…

— Минуту подождите, я сейчас возьму карандаш.

Короткая пауза.

— Продолжайте, доктор.

— Имя — Карен Рэндалл. Номер один-четыре-семь-шесть-шесть-семь-три. Выписавший врач — Питер Рэндалл.

— Сейчас я проверю. — Телефонную трубку положили на стол. Я слышал, как на том конце провода кто-то, насвистывая, шелестел страницами, а затем: — Да, вот оно. Дарвон. Двадцать капсул, семьдесят пять миллиграмм. При болях принимать по одной таблетке каждые четыре часа. Заказ выполнялся дважды. Вам называть числа?

— Нет, — сказал я. — Этого вполне достаточно.

— Еще что-нибудь?

— Нет, благодарю вас. Вы очень любезны.

— К вашим услугам.

Я медленно опустил трубку обратно на рычаг. Час от часу не легче. Как можно объяснить тот факт, что девчонка, делая вид, что принимает противозачаточные таблетки, на самом деле глотала обыкновенный аспирин, который хранился у нее во флаконе из-под таблеток от спазмов во время менструаций?

Глава четвертая

Смерть от аборта — явление достаточно редкое. Но этот основополагающий факт обычно тонет в потоке разглагольствований и статистики. Статистика схожа с пустой болтовней в том, что она также эмоциональна и неточна. Ее данные варьируются в довольно широких пределах, но все же большинство сходится во мнении, что каждый год производится в среднем около одного миллиона подпольных абортов, в следствие которых ежегодно умирает примерно пять тысяч женщин. Следовательно уровень смертности в данном случае может быть выражен как соотношение 500/100.000.

Это очень высокий показатель, особенно, если принимать во внимание количество смертей от абортов, проведенных в больничных условиях. Смертность при больничных абортах колеблется в пределах 0-18/100.000, и это дает основания утверждать, что даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, эта операция не более опасна, чем тонзиллэктомия — удаление миндалин (17/100.000).

Это означает, что смертность от подпольных абортов примерно в двадцать пять раз выше разумно допустимого уровня. Узнав о подобном соотношении, большинство людей по привычке ужасаются. Но Арт, который был склонен очень трезво и тщательно размышлять над подобными вещами, был впечатлен данными статистики. И тогда же он высказал одну довольно любопытную мысль: единственная причина, из-за которой аборты остаются по-прежнему запрещены законом, кроется в том, что они так безопасны.

— Ты только посмотри, какой размах, — сказал он как-то мне. — Сама по себе эта цифра — миллион женщин — еще ничего не означает. Но в конченом итоге выходит, что каждые тридцать секунд в стране делается один нелегальный аборт, и так изо дня в день, из года в год. Следовательно выходит, что это очень распространенная операция, и не стану судить, к добру это или к худу, но она безопасна.

В присущей ему циничной манере, Арт говорил о так называемом «пороге смертности», который он сам определял, как число людей, которые гибли каждый год от несчастных случаях и при непредвиденных обстоятельствах. В цифровом выражении «порог смертности» устанавливался из расчета 30.000 человек в год — примерное число американцев, ежегодно погибающих в автомобильных катастрофах.

— И вот что выходит, — говорил Арт, — каждый день на дорогах погибает примерно восемьдесят человек. И все принимают это, как жизненную неизбежность. Так кому придет в голову поднимать тревогу из-за каких-то четырнадцати женщин, умирающих каждый день в результате абортов?

Он доказывал, что для того, чтобы привлечь к этой проблеме внимание юристов и медиков, число смертей от абортов должно было бы достичь отметки 50.000 в год, или даже еще больше. При существующих в настоящее время показателях смертности, это означает десять миллионов абортов в год.

— Видишь, в каком-то смысле, — говорил он, — я оказываю обществу плохую услугу. У меня еще никто не умер во время аборта, и, значит, я снижаю эти показатели. Разумеется, для моих пациенток это хорошо, но зато это плохо для общества в целом. Потому что к действию его могут сподвигнуть только страх и чувство вины. Наше восприятие настроено лишь на огромные цифры; незначительная же статистика нас просто не впечатляет. Разве стал кто-нибудь поднимать шум, если бы Гитлер в свое время убил бы только десять тысяч евреев?

Он продолжал доказывать, что делая безопасные аборты, он поддерживает статус-кво, избавляя законодателей от того нажима и давления, при котором они были бы вынуждены пересмотреть существующие законы. А затем он сказал еще кое-что.

— Все дело в том, — заключил он, — что нашим женщинам не хватает мужества и силы воли. Они лучше будут таиться и решатся на рискованную и незаконную операцию, чем станут добиваться внесения изменений в законы. Законодатели в подавляющем большинстве своем мужчины, а мужикам беременными не ходить; поэтому они могут позволить себе быть столь высоконравственными. Служители церкви тоже очень добродетельны: если бы священниками у нас были женщины, то можешь не сомневаться, что многое в толковании религии изменилось бы очень быстро и самым кардинальным образом. Но в политике, равно как и в религии, у нас царит засилье мужчин, а женщины вовсе не горят желанием решительно отстаивать свои интересы. И это очень плохо, потому что проблема абортов — это в первую очередь их проблема: речь идет об их детях, и об их собственном теле и том риске, которому они подвергают себя. Если бы миллион женщин каждый год направляли бы обращения к своим конгрессменам, то может быть