Лев Толстой: Бегство из рая - Павел Басинский

В Черткове при всей его статности и великолепности было что-то неясно женоподобное. Он был прекрасным мужем и отцом. Но интересно, что в полицейских донесениях он трактовался как «добрый, мягкосердечный, слабохарактерный» человек, который «с детских лет находился в руках женщин». Любопытно, что и Толстой замечает в дневнике после смерти отца Черткова: «Мать из него будет веревки вить». И прибавляет: «Ужасные люди женщины, выскочившие из хомута».

Конечно, сказать, что Чертков стал «духовной женой» Толстого, было бы слишком радикально. Но вся его переписка с Л.Н. странно напоминает письма «разлучницы», которая старается «увести» мужа из семьи.

Разлучник

Мы можем ошибаться. Но в этом не могла ошибиться С.А. с ее женской интуицией. «Красивый идол», «разлучник» – так за глаза называла она Черткова в разгар войны с ним.

С первых же писем Черткова к ее мужу она заподозрила что-то неладное и со свойственной ей прямолинейностью высказала это. В семье Толстого в 1880-е годы еще действовал договор, по которому все дневники и переписка мужа и жены были читаемы обоими. И вот уже 30 января 1884 года, спустя три месяца после знакомства с В.Г., она пишет мужу из Москвы в Ясную Поляну: «Посылаю тебе письмо Черткова. Неужели ты всё будешь нарочно закрывать глаза на людей, в которых не хочешь ничего видеть кроме хорошего? Ведь это слепота!»

Это восклицание крайне интересно. Если судить по воспоминаниям С.А. и детей Толстых, появление Черткова в их доме было встречено восторженно. «Блестящий конногвардеец», как назовет его Лев Львович, всех обворожил. Жена Толстого, воспитанная в семье, которая обслуживала Кремль, была очень неравнодушна к знатности происхождения людей. Этим Чертков выгодно отличался от остальных «темных». Тем не менее первые же письма В.Г. к Л.Н. ее насторожили, она заволновалась.

Но что такого было в этом письме? Чертков уговаривал приехать к нему в Лизиновку, где В.Г. обратил в свою веру (еще неясную) трех крестьянских юношей. Чертков сомневался: имеет ли он на это право? «Кто их поправит, если мне придется изменять свое понимание Христа? – Нет, Лев Николаевич, приезжайте, ободрите, помогите. Вы здесь нужны…»

Это было первое бестактное вторжение Черткова в распорядок жизни семьи Толстых. Молодой человек, только что познакомившийся с Толстым, спустя три месяца настаивает, чтобы почти шестидесятилетний писатель мчался к нему зимой в Воронежскую губернию. Это письмо ошеломило Толстого.

И Чертков на время отступил, даже раскаялся. «Что касается до моего последнего письма, то вы, вероятно, в большой степени правы. Я помню, что на следующий день после его отправки чуть было не написал другое письмо в отмену его». В.Г. и сам понимает, что перегнул палку. Но уже не может и не хочет скрывать от Толстого своих чувств: «Мне постоянно хочется знать, где вы, что вы делаете…»

Но и Толстой не скрывает чувств. «Меня волнует всякое письмо ваше».

При этом он видит, что Чертков… не вполне душевно здоровый человек. «Скажу вам мое чувство при получении ваших писем: мне жутко, страшно – не свихнулись бы вы». Меньше чем через год после знакомства с В.Г. он видит сон, который записывает в дневник: «Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума».

На то, что Чертков не был душевно здоровым человеком, указывали многие. В частности, учитель детей Толстых по латыни и греческому В.Ф. Лазурский. Он пишет в своих воспоминаниях о Черткове: «…он произвел на меня впечатление человека нервно-больного. Чертков говорил, что решительно не может судить объективно о температуре воды, так как не может доверять своей чувствительности. Иногда состояние его нервов таково, что он не чувствует холода, каков бы он ни был; иногда он боится лезть в воду без всякой видимой причины».

Чертков сам признавался, что страдает манией преследования.

Выбирая себе друга на всю оставшуюся жизнь, Толстой, видимо, с самого начала понимал, что имеет дело с таким же душевно неуравновешенным человеком, как и его жена. Чертков был невероятно деятельной личностью, но приступы активности у него постоянно сменялись апатией. В Англии он мог заставлять своих сотрудников работать круглые сутки, ночами, без всякой необходимости, а потом вдруг опускал руки и впадал в депрессию. И Толстой это знал.

В 1898 году, когда Толстой вместе с Чертковым занимался переселением русских духоборов в Канаду, он писал ему в Англию:

«Вы от преувеличенной аккуратности копотливы, медлительны, потом на всё смотрите свысока, grandseigneur’ски, и от этого не видите многого и, кроме того, уже по физиологическим причинам (курсив мой. – П.Б.) изменчивы в настроении – то горячечно-деятельны, то апатичны. По этому всему думаю, что вы, вследствие хороших ваших свойств, очень драгоценный сотрудник, но один – деятель непрактичный».

Чертков был человеком не просто сложного, но и неприятного, отталкивающего характера, который не сразу обнаруживался. От него рано или поздно отворачивались почти все ближайшие сотрудники и даже друзья, начиная с Бирюкова и заканчивая Булгаковым и Сашей. Только Толстой любил Черткова до конца.

С.А. с самого начала стала подозревать Черткова в том, что он, как и все «темные», представляет угрозу для семьи. Тем не менее, встретившись с ним в феврале 1885 года в Петербурге, она вновь была им очарована. В этом была таинственная особенность харизматичной личности Черткова: при встречах он производил на людей обвораживающее впечатление, но, расставшись с ним, эти люди могли отзываться о нем иронически и даже с неприязнью.

В марте того же года она пишет мужу из Москвы в Ясную Поляну: «Получила сегодня милейшее письмо от Черткова. Просит прислать листы твоей статьи, которые он привозил, и например, говорит: „я всегда думаю о вас и вашей семье, как о родных, и притом близких родных. Хорошо ли это или нет, – не знаю, – кажется, что хорошо“. Как это на него похоже!»

Но ведь это «милейшее письмо» как раз должно было бы насторожить С.А.!

«Графиня, беспокою вас одной просьбою: пожалуйста, пришлите мне по почте тетрадки с первыми литографированными листами последней статьи Льва Николаевича. Вы их найдете в шкапу за его письменным столом. Всего там около 10-ти или 12-ти тетрадок».

До какой же степени Чертков уже освоился в пространстве хамовнического дома, если объясняет его хозяйке, где и что лежит.

Бестактность вторжения Черткова в семейное пространство Толстых замечали многие. С.А. это возмущало. Но Толстой этого не видел.

Или всё-таки видел?

До 1887 года отношение С.А. к В.Г. носит хотя и настороженный, но благодушный и несколько иронический характер. Жена Толстого в целом не отличалась повышенной ироничностью (скорее, наоборот), но она умела ценить чужие шутки и розыгрыши.