Бремя прошлого - Элизабет Адлер

– Мне звонила ваша мать, – сказал Нэд.

Лайэм уклончиво пожал плечами.

– Об этом можно было догадаться. Однако не думайте, Нэд, что вы сможете изменить мое решение. Это невозможно. Но, может быть, вы можете объяснить, что имела в виду моя мать, когда сказала, что я не Портер Адамс? Что мой настоящий отец – некто О'Киффи. Это правда?

Нэд поколебался.

– Да, это так, но позвольте вам объяснить…

Лайэм посмотрел ему прямо в глаза. Ему был двадцать один год, и он только что узнал, что был вовсе не тем, кем считал себя всю жизнь. Он внезапно вспомнил вечер, когда на него напал тот человек, вспомнил его слова о матери и в ужасе подумал, что все это правда. Он схватил Дженни за руку и потащил ее бегом от Нэда.

Нэд перепрыгнул через барьер на проезжую часть улицы и устремился за ними. Они вскочили в проезжавшее мимо такси и уже на ходу захлопнули дверцу. Нэд бежал по дороге, пытаясь их остановить, но угодил под встречный автомобиль, отбросивший его к скользкому тротуару. Собралась толпа, с ужасом узнавшая в пострадавшем знаменитого актера. Его отвезли в больницу, где, по словам прессы, «его состояние было адекватно обстоятельствам». Около него круглосуточно дежурили врачи.

Нэду удалось выжить. У него были переломы ног и трещина черепа. Потрясенная, Лилли вернулась в Нью-Йорк и ежедневно навещала Нэда: приносила ему корзинами фрукты, цветы, книжные новинки, но, даже почувствовав себя лучше, Нэд не хотел их читать. Им овладела ужасная апатия, и он целыми днями лежал на больничной койке, не отрывая глаз от стены.

Когда Нэда наконец выписали из больницы, Лилли отвезла его обратно в Нантакет, где он должен был восстановить свои силы. Но это уже не был прежний, полный жизни Нэд. Он безразлично перелистывал ожидавшие его пьесы. И вскоре выяснилась неумолимая истина: несчастный случай нарушил его способность сосредоточиться; он утратил память. Это был конец актера Нэда Шеридана.

Лилли глубоко переживала его несчастье, винила во всем себя и постоянно была с ним. В своем Си-Мист-коттедже, рядом с домом Шериданов, она зализывала свои раны и ждала, что к ней вернется Лайэм. Однако сердцем чуяла, что он не вернется никогда.

51

– Вот и вся история, мои дорогие, – сказала я Шэннон и Эдди. – Вся история прошлого. Или почти вся. Остается еще один эпизод, и мне остается лишь сожалеть, что меня там не было, чтобы увидеть все своими глазами. Видите ли, дело в том, что Лилли все же вернулась домой, в Арднаварнху. Но она вернулась туда, чтобы умереть. Когда это случилось, я была в парижской школе. Па был в Китае по делам, связанным с армией, и мамми оставалась одна. Она рассказывала, что в тот чудесный день в бледном сиянии солнца, овеваемая легким ветерком, Арднаварнха выглядела как никогда прекрасно. Цвели поздние розы, и воздух был напоен их ароматом. Мамми возвращалась с верховой прогулки. Ее рыжие волосы развевались по ветру, а гнедая кобыла была очень похожа на Джеймстауна, старую лошадь Лилли. Все могло примерно так же выглядеть в прошлом.

Лилли вышла из старого побитого автомобиля, привезшего ее из Голвея. Сестры пристально посмотрели друг на друга.

– Я приехала домой, Сил, – наконец проговорила Лилли слабым, дрожащим голосом. – Но нашего старого дома больше нет. Лишь выгоревшая изнутри оболочка, как и все, что осталось от моих мечтаний. Буду ли я желанной гостьей? – с опаской спросила она сестру.

– Я рада тебе, как почкам в мае, – воскликнула Сил, соскакивая с лошади и обнимая Лилли. Потом они отступили друг от друга на расстояние вытянутой руки, всматриваясь в изменившиеся с годами черты. На лице Лилли лежала печать болезни. Они всегда были больше похожи на близнецов, чем на сестер, всегда знали все друг о друге, все понимали, и у Лилли не было нужды говорить Сил, что она умирает.

– Почему, почему ты не приехала домой раньше? – подавляя слезы, говорила Сил.

Лилли покачала головой.

– Теперь я дома, и остальное не имеет значения, не так ли?

Она улыбнулась, по старой привычке кокетливо наклонив голову.

– Простила ли ты меня? – с надеждой в голосе спросила она сестру.

– Разве тебя не прощали всегда? – улыбнулась Сил, и в какой-то момент они вернулись к своим прежним отношениям между обожающей младшей сестрой и самоуверенной красавицей старшей.

Они вошли в дом, обняв друг друга за талию, и Лилли рассказала ей грустную историю о том, как ее покинул Лайэм.

– Он вернется! – воскликнула Сил. – Я в этом уверена. Еще есть время.

Но Лилли покачала головой.

– Боюсь, что время от меня уходит.

В ее голосе было столько тоски, и Сил поняла, что первый раз в жизни она подумала не о себе. Что бы с нею ни происходило, она всегда была храброй, не испытывала страха и сейчас. Сил понимала, что она страдает от разрыва с сыном, и радовалась тому, что ее собственная дочь Моди в тот день отсутствовала, потому что их взаимная радость лишь подчеркнула бы одиночество Лилли.

Лилли огляделась в гостиной, касаясь знакомых предметов: семейной фотографии в серебряной рамке, скамеечки для ног с обивкой, расшитой ее матерью, бинокля, в который Уильям всегда наблюдал за птицами, и коробки для сигар из розового дерева. Она приподняла ее крышку, вдохнула аромат «Монте Кристо» и закрыла глаза. Этот запах воскресил в ней образ па лучше всякой фотографии.

Она увидела себя маленькой девочкой у него на коленях, видела, как он брал сигару, исполняя весь этот роскошный неторопливый ритуал. Па пользовался специальными золотыми ножницами и длинными деревянными спичками, которые позволял ей гасить. А потом, и это было самое лучшее, он надевал ей на палец фирменное бумажное колечко с сигары. Она видела мамми, сидевшую за своим вышиваньем, и па с газетой и снова наслаждалась той особой атмосферой покоя и безопасности, которая окружала ее, когда она была маленьким ребенком.

«Если бы… о, если бы только…» – с тоской подумала она в последний раз в своей жизни.

Известие о том, что порочная Лилли Молино вернулась в Арднаварнху, всполошило весь дом, а потом и всю деревню со скоростью лесного пожара. Любопытные служанки собирались, чтобы обсудить это событие, и скоро все узнали, что Лилли приехала домой умирать. «Это написано на ее лице», – говорили они друг другу. Выплыли наружу всевозможные старые истории и слухи, обраставшие всевозможными подробностями в толпе, собиравшейся в деревенской лавке или за парой-тройкой кружек в пивной.

Лилли радовалась тому, что была дома. Она ездила верхом по заросшим папоротником тропам и по берегу моря, тихо сидела вечерами у камина, улыбаясь разговорам о старых мелодиях и о прежних временах. И, как прежде, собаки лежали в ногах постели Лилли, с обожанием глядя на нее, как если бы были теми самыми ее любимыми далматинами, жившими здесь сорок лет назад. Когда она настолько ослабела, что уже не могла ездить верхом, то заменила это медленными прогулками по садам, опираясь на старую отцовскую малаккскую трость с серебряным набалдашником. Она отказалась от большой дозы морфия, прописанной доктором, зная, что у нее осталось мало времени, и, не желая тратить его на забытье под воздействием лекарства.