Петля желания - Сандра Браун

Она позвала вначале его, потом Оливию, но вместо них со стороны кухни появилась Хелена.

– Извините, мисс Прайс. Я собиралась уходить и не слышала, как вы вошли.

– А где все?

– Мисс Листон у себя в комнате наверху. Она просила, чтобы ее какое-то время не беспокоили.

– А мой брат?

– Его нет.

– Он вышел?

– Нет, они с мистером Страудом вылетели в Атланту.

– Я думала, что они вылетают только завтра.

– Он объяснил, что у них внезапно поменялись планы.

«Внезапно» – мягко сказано. Стивен уехал, вероятно, сразу же после их телефонного разговора.

Заметив разочарование Беллами, Хелена добавила:

– Он оставил записку для вас на столе в кабинете мистера Листона.

Записку? И это все, чего она заслужила с его стороны? Он не мог подождать ее всего несколько минут, чтобы по-человечески попрощаться?

– Я еще нужна вам?

– Нет, спасибо, все в порядке. Вы можете идти.

Беллами прошла прямо в кабинет отца. Книжные полки, встроенные в стены, были заполнены сувенирами и фотографиями, на которых представала вся жизнь ее отца, начиная от черно-белой фотографии, сделанной в день крестин, где родители держат его на руках, до прошлогоднего снимка, где он на Пеббл-Бич играет в гольф с президентом Соединенных Штатов.

Каким бы уютным ни был когда-то этот кабинет, теперь без него он казался пустым.

Сколько же времени провела она здесь за долгими беседами с отцом! Как только Беллами вошла в кабинет, у нее к горлу подкатил комок. В прежние времена кабинет отца был наполнен теплом, уютом и безопасностью. Сегодня он выглядел мрачным и навевал печальные мысли. Несмотря на незадернутые шторы, в нем возникало ощущение мрака. За окном небо было затянуто тучами.

Беллами включила настольную лампу и опустилась в отцовское кресло. Знакомый скрип кожи едва не заставил ее разрыдаться из-за нахлынувших воспоминаний об отце. У нее стало еще тяжелее на душе, когда она увидела на столе конверт со своим именем.

Она вскрыла печать и прочла короткое послание Стивена:

«Дорогая Беллами!

Если бы обстоятельства нашей жизни были иными, возможно, я и стал бы для тебя тем братом, о котором ты мечтала и которым я сам хотел бы быть. Но в сложившихся обстоятельствах я обречен разочаровывать тебя и причинять тебе боль. Я прошу у тебя прощения за Дауда. Благородные намерения, очень плохо воплощенные в жизнь. Так уж случилось. Я хотел защитить тебя, потому что на самом деле люблю тебя. Но если в твоем сердце осталась хоть капля любви ко мне, ради нас обоих, пожалуйста, пусть это прощание станет окончательным.

Стивен».

Смысл прочитанного проник до самой глубины души Беллами. Она ощутила почти физическую боль, как за Стивена, так и за себя. Она поднесла записку к губам, пытаясь удержаться от слез.

Плакать было бессмысленно. Она не могла изменить прошлое, которое оставило так много шрамов в душе ее брата.

Взгляд Беллами скользнул к фотографии в рамочке, что стояла в углу отцовского стола.

Она спросила себя, а обратил ли на нее внимание Стивен, когда оставлял здесь свою записку.

Если да, то она должна была взволновать его не меньше, чем сейчас ее.

Как-то она спросила отца, зачем он держит эту фотографию у себя на столе на самом видном месте. Он тогда ответил, что это – последняя фотография Сьюзен. Ему хотелось вспоминать ее такой, какой она изображена на ней: счастливой, улыбающейся, полной энергии и задора.

Фотографию сделали в тот День поминовения, когда они ездили в парк. На них были костюмы в красных, белых и голубых тонах, которые, по мнению Оливии, идеально подходили к такому случаю. Они собрались на парадной лестнице особняка, и, когда все были готовы, тогдашняя домоправительница запечатлела их.

Получившаяся фотография напоминала рождественскую, так как на ней ярко отразилась личность каждого. Стивен казался мрачным и надутым. Сьюзен лучилась счастьем. Беллами, как всегда, демонстрировала застенчивость и скромность. Оливия и Говард стояли, взявшись за руки, улыбались и производили впечатление живого воплощения американской мечты, которого не может коснуться никакая трагедия.

Глухой звук отдаленного грома заставил Беллами повернуть голову и нервно выглянуть в окно. Дождь забарабанил по стеклам. Беллами потерла руки, чувствуя, что начинает мерзнуть, и поднялась, чтобы задернуть шторы.

Из-за какого-то непонятного, почти мазохистского порыва она взглянула на небо.

Облака имели неприятно-зеленоватый оттенок и казались зловещими.

Беллами закрыла глаза на несколько мгновений и, когда открыла их снова, увидела, что облака совсем не зеленые. Они сделались темно-серыми. Быстро несущиеся по небу, набрякшие от влаги дождевые тучи. Не более.

Ничего такого, что могло бы напоминать жуткое небо того дня восемнадцать лет назад.

Она снова повернулась к столу и взяла семейную фотографию в рамке, поднесла ее к лампе, чтобы получше рассмотреть под другим углом.

Но что она пыталась найти на ней?

Беллами не знала сама. Однако что-то явно ускользало от нее. Нечто важное и неприятное. Но что именно? Что она никак не может разглядеть на снимке? И почему это представляется ей таким значительным?

Где-то неподалеку сверкнула молния, и сразу же следом послышался оглушительный раскат грома.

Беллами выронила фотографию. Стекло с рамки разбилось.

Дент вошел в «Старбакс» неподалеку от здания Законодательного собрания штата. Они договорились встретиться с сенатором в кафе. Почти все посетители сидели, уткнувшись в ноутбуки, или болтали по мобильным, за исключением двух мужчин, ожидавших Дента.

Голл приоделся для такого события, сменив обычный грязный комбинезон на новенький и чистый. Он сидел, нервно пожевывая сигару.

Навстречу Денту из-за стола поднялся лысеющий мужчина лет шестидесяти. На нем была клетчатая рубашка с перламутровыми пуговицами, заправленная в помятые джинсы «Вранглер», подпоясанные широким ремнем из тисненой кожи с серебряной пряжкой размером с блюдце.

Его широкое загорелое лицо было открытым и дружелюбным, а рука, крепко сжавшая руку Дента, когда Голл начал их представлять друг другу, оказалась грубой и шершавой, точно кожа для мокасин.

Он пару раз тряхнул руку Дента со словами:

– Дент, спасибо, что пришли. Мне очень хотелось с вами встретиться. Садитесь. – Он указал на стул у небольшого столика.

И как раз в это мгновение за окном раздался сильный раскат грома. Дент выглянул на улицу: там начал накрапывать дождь. Обратившись к ожидавшим его мужчинам, он произнес: