Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность - Вернер Мазер

Мы хотим «полного международного признания, соответствующего нашей культурной, экономической и военной мощи, — писали 20 июня 1915 г., за девять месяцев до отставки Тирпица, 1347 видных представителей немецкой буржуазии в «совершенно секретном меморандуме»[311] в адрес рейхсканцлерафон Бетмана Хольвега. — Нам, очевидно, не удастся достичь одновременно всех целей в сфере национальной безопасности перед лицом такого превосходства наших врагов. Однако достигнутые ценой такого большого числа жертв военные успехи должны быть использованы до предела возможностей.

Мы хотим раз и навсегда покончить с французской угрозой после столетий грозившей нам со стороны Франции опасности и после реваншистских воплей, раздававшихся с 1815 по 1870 и с 1871 по 1915 г. Это должно быть достигнуто не путем неуместных попыток примирения, которым Франция всегда противилась с крайним фанатизмом. Мы настоятельно предостерегаем немцев от самообмана. Ради нашего собственного существования мы должны решительно ослабить эту страну политически и экономически.

Пограничный рубеж на восточной границе и основу для сохранения роста нашего народонаселения составят земли, которые нам должна уступить Россия. Это должна быть территория, заселенная сельским населением, которая даст нам здоровых крестьян — вечно молодой источник народной и государственной силы.

Если бы мы были в состоянии потребовать у Англии, которая никогда не любила жертвовать своей кровью, возмещения военных потерь, то никакая сумма не показалась бы слишком высокой. Своими деньгами Англия восстановила против нас весь мир. Кошелек — самая чувствительная точка этой нации лавочников. Именно по кошельку ее и надо беспощадно бить, если у нас хватит для этого сил».[312]

Взгляды рейхсканцлера, министерства иностранных дел и Генерального штаба времен кайзера на великодержавные претензии Германии и Австро-Венгрии по сути не очень отличались от планов Тирпица. В то время как рейхсканцлер Бетман Хольвег ориентировался на традиционные представления об обеспечении для Германии и Австро-Венгрии статуса великой державы в смысле полной свободы внешнеполитических действий и сохранения относительного военного превосходства в рамках европейского расклада сил, высшие представители армейского командования во главе с генералом Людендорфом ставили перед собой цель прямого господства над замкнутой территорией континентального масштаба.

В результате мировой войны должна была возникнуть германская мировая держава, которая после включения важных в экономическом отношении территорий России должна была стать по возможности не зависимой в военно-экономической сфере от иностранных государств, гарантированной от блокады и способной защититься как от Англии, так и в случае необходимости от обеих англосаксонских морских держав одновременно и иметь прочную базу на случай ожидаемых конфликтов с другими государствами. Насколько эти представления верховного командования и концепция двух фаз Людендорфа оказали влияние на план Гитлера по расширению территории и созданию Великой Германии, не имеет столь уж большого значения, поскольку и Гитлер, и Людендорф думали о том, чтобы сначала обеспечить для Германии положение европейской великой державы и лишь затем обратить свой взгляд за океан.

Во времена Веймарской республики великодержавные идеи продолжали жить в делах ведущих политиков, в том числе и Гитлера, который уже со времен первой мировой войны был убежден, что является свидетелем великого поворота в истории. Он уже во время заключения в ландсбергской тюрьме не сомневался в том, что эра малых морских держав с их морскими базами, флотами и богатствами, добытыми в колониях, подходит к скорому концу. Благодаря этим мыслям он отверг в «Майн кампф» требование о «восстановлении Германии в границах 1914 г.» как абсолютно недостаточное и устаревшее и охарактеризовал его как политическое недомыслие. Широко распространенное в Германии требование о восстановлении в прежних границах и возвращении немецких колоний, которое, как следует из документов британского кабинета министров, в принципе готов был поддержать британский премьер-министр Невилль Чемберлен за десять дней до вторжения Гитлера в Австрию в марте 1938 г.,[313] казалось Гитлеру просьбой о милостыне, на которую Германия ни при каких обстоятельствах не должна была соглашаться. Перед ним, как и перед военными, уже в начале двадцатых годов стояла цель грядущей великой державы нового типа, чтов его представлении означало завоевание большой замкнутой территории. Насколько Гитлер был убежден в этом своем мнении, демонстрирует в том числе и тот факт, что во время написания «Майн кампф» в Ландсберге он предсказал, что Германия и Россия, то есть страны, проигравшие мировую войну и находившиеся в состоянии упадка, станут новыми мировыми державами. Германия, которая должна была, по его мнению, обрести такой статус, не могла стать таковой из Веймарской республики, так же как и не могла быть подготовлена к этому марксистским путем. Возрождение монархии он также не считал подходящим путем для того, чтобы обеспечить будущее рейха. Монархию, которая для радикального консерватора Гитлера была слишком консервативной, он считал пригодной лишь для того, чтобы в лучшем случае поддерживать имеющиеся империи, но не завоевывать новые. На это способны, по его мнению, только революции, имеющие историческое значение. То, что он считал себя человеком, который не только понимает историю, но и способен «творить» ее, он продемонстрировал уже в ноябре 1923 г. в Мюнхене.

Подготовленный уже 20 декабря 1918 г. на первом после заключения перемирия совещании военного руководства в здании Генерального штаба в Берлине план генерала фон Зекта как можно быстрее сделать Германию великой державой, что позволило бы ей вновь вступать в политические союзы, остался без реальных последствий, потому что республика не была способна реализовать его ни внешнеполитическими, ни внутриполитическими средствами. Концепция Зекта, заключавшаяся в подчинении Польши при поддержке России, чтобы обеспечить себе надежный тыл на случай войны с Францией, не только осталась иллюзией, но и не совпадала с представлениями Гитлера, которые он сформулировал уже в 1920 г. и отстаивал вплоть до 1945 г. Ведущим военным и политикам Веймарской республики, не поддерживавшим никаких отношений с Гитлером, реальная ситуация не мешала активно поддерживать эти экспансионистские устремления. Так, например, Штреземан, проводивший «политику взаимопонимания» и видевший в договоре, подписанном им и рейхсканцлером Гансом Лютером в декабре 1925 г. в Локарно, шаг для Германии в направлении возврата себе положения великой державы, обратил свой взгляд на Польшу и заявил, что этого восточного соседа необходимо путем экономического давления принудить вернуть «коридор» рейху. Гитлер, начертавший на своих знаменах пересмотр Версальского договора, с самого начала пребывания на посту канцлера уделял большое внимание проблеме Польши. Примечательно, как он пытался поначалу ее решить. Хотя он сразу же после прихода к власти открыто заявил о необходимости национального самоопределения рейха в качестве великой державы и о пропорциональных претензиях на участие в принятии европейских решений, считал предпосылкой разумной политики равноправие Германии, уважение ее национального достоинства в Европе, обеспечение безопасности границ, развитие немецкой промышленности, он в то же самое время проявлял большую терпимость, чем некоторые канцлеры времен Веймарской республики. В качестве рейхсканцлера он открыто заявлял, что его не интересуют чужие территории и идеологическая обработка чужого населения. После того как он заявил французскому послу Франсуа-Понсе в апреле 1933 г., что существующая восточная граница рейха не может его устроить на длительную перспективу, он успокоил польского посланника Липского в ноябре 1933 г., заверив его, что считает бессмысленным вести войны ради решения мелких пограничных споров. А в декабре 1933 г. он даже приветствовал наличие Польши в качестве буферного государства между большевистской Россией и западной цивилизацией. Позднее он «осудил слухи о немецко-польской исконной вражде. Подписание германско-польского договора о ненападении в 1934 г., связанное со взаимным отказом от применения силы, казалось лучшим доказательством, что Гитлер вовсе не так догматично настроен на реванш, как дипломаты времен Веймарской республики, которые постоянно отказывались заключить с Польшей такое же соглашение о признании границ, как с западными державами в 1925 г. в Локарно».[314]