Покидая мир - Дуглас Кеннеди

Эти внутренние препирательства, впрочем, скоро отступили перед куда более насущной проблемой: мне нестерпимо хотелось в туалет. Больше часа я старалась игнорировать боль в мочевом пузыре и ощущение, будто он вот-вот лопнет. Но сейчас стало ясно, что нужно что-то предпринимать немедленно. Поэтому я стянула с себя одно из одеял, сложила его в несколько раз, как-то умудрилась стащить джинсы и трусы, потом подоткнула под себя одеяло и помочилась на него.

Тряпка издавала отвратительный запах, зато я испытала ни с чем не сравнимое облегчение. Сложив мокрое одеяло, я тщательно затолкала его в дальний угол багажника. Потом снова натянула джинсы, застегнула куртку и задумалась, сумею ли пережить ночь и не замерзнуть.

Поразительно, но мне удалось заснуть — блаженство. Казалось, я подремала всего несколько минут. Однако, когда я проснулась и посмотрела на часы, они показывали без двадцати три. Мы снова двигались, уже в полной темноте. От звуков я и проснулась: раздалось «бип-бип» — машину сняли с охраны, — хлопнула дверца, заурчал мотор, заработала печка и на полную громкость зазвучал пакостный мотивационный курс. Мы с Корсеном куда-то ехали.

Мы были в пути более полутора часов, на протяжении которых Корсен непрестанно повторял банальные высказывания на разные темы, вроде «Я готов отстаивать свою правоту», «Как идти вперед без страха» и «Я могу овладеть любой ситуацией». Мотивирующий диктор чуть не лишил меня присутствия духа, когда начал вдалбливать, что «все можно преодолеть, стоит вам только захотеть этого». Меня буквально тошнило от этого приторного, медоточивого голоса. Я пришла в бешенство. А потом отрешилась от него и принялась слушать дорогу.

Минут сорок мы двигались по ровной, хорошо мощенной дороге, за исключением пары-тройки выбоин. Насколько я могла понять, наша машина была единственной на дороге в ночной час, лишь один-два раза тишину нарушил рев грузовиков (по крайней мере, я предположила, что это были именно грузовики).

Но вот мы резко свернули направо, и на смену хорошей пришла ухабистая, кое-как вымощенная дорога. При каждом подскоке машины я летела и ударялась о заднюю стенку багажника, уповая только на то, что Корсен не захочет проверить, что там за шум. Из колонок по-прежнему неслись мотивационные увещевания, да и печка работала на полную мощность, а шины так скрежетали на каменистой дороге, что все это вкупе, видимо, заглушало стук и грохот, с которым мое несчастное тело перекатывалось по багажнику.

А мы все ехали и ехали. Я периодически поглядывала на часы, отмечая, что прошло десять минут, потом пятнадцать, потом…

Мы сбросили скорость, а вскоре и вовсе остановились. Мотор смолк. Открылась дверца, и мне показалось, что Корсен ищет что-то в бардачке. Наконец дверца хлопнула, и я услышала его шаги, удаляющиеся от автомобиля. К счастью, на этот раз он не стал включать сигнализацию.

После того как шаги затихли, я выждала еще добрых пять минут и только тогда рискнула высунуть руку и нажать на рычаг, поднимающий брезентовое покрытие багажника. Встать на ноги оказалось нелегко. Я пролежала, скорчившись в тесном пространстве, больше восьми часов. Все тело затекло, казалось, каждый сустав точно схватило клеем. Впрочем, радость от возможности размяться и снова нормально двигаться уравновешивало другое чувство — неподдельный страх. Мне было страшно, что мы оказались здесь. Страшно при мысли о том, что я могу здесь обнаружить. Страшно при мысли, что сделает со мной Корсен, если увидит…

Я выдвинулась в салон на несколько дюймов и выглянула в окно. Вокруг была непроглядная темень, но где-то рядом с машиной светил слабый огонек. Сначала я просунула голову над задним сиденьем — это был единственный способ выбраться — и упала вперед на вытянутые руки. Потом села и очень медленно, стараясь не шуметь, приоткрыла заднюю дверцу. Крадучись, я вышла, но не захлопнула за собой дверцу. В лицо ударил ледяной ветер. Трудно было идти на негнущихся, неподатливых ногах — а вокруг была кромешная тьма. И все же я продвигалась вперед, на свет. Я не видела земли под ногами. Я понятия не имела, куда направляюсь. Что, если я на скале, а впереди водоем? Что, если дорога резко пойдет вниз и я кубарем покачусь с обрыва?

Единственное, что я видела перед собой, был тусклый огонек. Шаг за шагом я приближалась к нему.

Даже подойдя, я не могла понять, что за сооружение передо мной. С каждым шагом, однако, его очертания становились все четче. Какая-то лачуга. В этой лачуге горел свет. Из нее доносился голос мужчины — Корсена, — который тяжело дышал, пыхтел, стонал и сбивался на крик.

Я уже подобралась к хижине метров на десять. Прямо передо мной виднелась дверь, слева — маленькое оконце. Пригнувшись, я направилась к нему. Добравшись, я присела под окном, слыша теперь тяжелое, ритмичное дыхание Корсена и женские стоны.

Набравшись смелости, я приподняла голову и заглянула в окно. То, что я увидела, было… чудовищно. На грязном, измаранном матрасе навзничь лежала девчушка лет двенадцати, может, тринадцати, обнаженная ниже пояса. На левой лодыжке у нее был наручник, цепью прикрепленный к кровати. Корсен, со спущенными брюками, взгромоздился на нее и двигался толчками, одновременно крича на девочку и изрыгая ругательства. Я снова присела на корточки, не зная, что предпринять. В этот момент, нечаянно взмахнув рукой, я наткнулась на лопату, прислоненную к стене лачуги. Я мгновенно покрылась испариной, сердце бешено заколотилось в груди. Я нащупала черенок, оказавшийся длинным и тяжелым. Двумя руками я схватила лопату. Вопли Корсена тем временем становились все громче, девочка отчаянно вскрикивала от боли и ужаса. Пригнувшись к земле, я пробралась к двери. Она оказалась закрыта, но выглядела совсем хлипкой. Раз, два, три — и-и-и….

Я что было сил толкнула дверь и, издав боевой клич, устремилась к Корсену. Тот в испуге выпрямился. И тогда я саданула его лопатой в живот. Негодяй согнулся пополам, а я ударила его лопатой по голове. От второго удара он покачнулся, сделал несколько неуверенных шагов вперед и рухнул на колени. Он не двигался, по лицу ручьями текла кровь.

Девочка на матрасе скулила, как раненый зверек. Отбросив лопату, я подбежала к ней, чтобы успокоить, но она пронзительно завизжала, когда я попыталась ее обнять.

— Все хорошо, все хорошо, — пробормотала я вопреки тому, что видела.

Девочка была вся в грязи, нижняя половина ее тела сплошь покрыта синяками и порезами. На губах язвы, под ногтями въевшаяся грязь. Наручник на ноге глубоко врезался в воспаленную кожу, рана выглядела плохо, возможно, начиналась гангрена. Слева от матраса валялось ведро, из которого доносился явственный запах фекалий. Волосы девчушки свалялись, кожа на голове была покрыта струпьями. Но по-настоящему меня испугали ее глаза. Запавшие, безумные глаза, в которых не было ничего, кроме животного ужаса.

— Айви Макинтайр? — прошептала я.

Она пугливо кивнула. Я кивнула ей в ответ и оглянулась на Корсена. Он лежал на полу, как мешок. Я опять взяла лопату. Подошла к пастору, занеся свое орудие над головой, — я была готова нанести новый удар, если он только осмелится шевельнуться. Но Корсен еще не окончательно пришел в сознание и, судя по его ошеломленному виду, был всерьез потрясен. Когда я ткнула его лопатой, в ответ раздался стон. Брюки у него все еще были спущены и собрались на щиколотках. Сунув руку в один из брючных карманов, я нащупала ключи от машины и длинную цепь с десятком ключей. Я вынула их, еще раз толкнула Корсена черенком лопаты и тут увидела во внутреннем кармане его брюк пистолет. Я вытащила оружие, судорожно вцепившись дрожащей рукой в его плоскую холодную рукоятку, сунула пистолет в свой карман и возвратилась к Айви. Девочка сжалась в комок, ее била дрожь. Я занялась ключами, пытаясь определить, какой из них откроет наручник. Восьмой по счету подошел. Когда, бережно высвободив ногу Айви из браслета, я приподняла ее, стало видно, насколько серьезно повреждение. Металл глубоко въелся в плоть. Рана была воспалена и обнажала кость.

Прежде чем снова заняться Айви, я повернулась к Корсену, не забыв о лопате. Одновременно я подергала цепь, прикидывая, достаточно ли она прочна. Она крепилась к другому наручнику, пристегнутому к металлическому брусу в углу сарая. Мне показалось, что эта конструкция вполне в состоянии выдержать значительный вес… я старалась не думать о том, сколько раз девчонка пыталась вырваться из этих средневековых оков. Пришла пора Корсену опробовать свои дьявольские приспособления на себе. Я надела один из браслетов пастору на лодыжку, заперла на ключ, а потом дала ему пощечину, чтобы привести в себя. Он моментально открыл глаза. Казалось, он не совсем понимает, где находится. Наклонившись, я прошептала ему на ухо два слова:

— Молись Господу.

После этого я выпрямилась и со всех сил лягнула его в промежность.