Жена Гоголя и другие истории - Томмазо Ландольфи

— Но, если не ошибаюсь, вы смотрите на Н.?

— Н.! — повторил Т., до слуха и сознания которого лишь сейчас начало доходить, что его акции, хотя и ничтожно, все же котируются в списке.

— Они у вас есть, да? — не отставал субъект в черном, и при этом у него был вид заговорщика.

— Гм, сколько-то есть, только что от них проку!

— Ошибаетесь, — шепотом объявил черный. — За сегодняшний день Н. должны подняться на много, очень много пунктов. Я стреляный воробей и знаю, что говорю и что делается в верхах.

Т. было все равно, от верхов он, понятно, ничего не ждал — ни хорошего, ни плохого, однако он оценил выгодную ситуацию и спросил, по-прежнему недоверчиво:

— Так вы хотели бы купить у меня акции Н.? — (О, как давно он мечтал от них избавиться!)

— Не сходя с места. Любое количество — хоть миллион!

— Столько у меня нет.

— А сколько есть?

— Кажется, две тысячи.

— Беру.

— За наличные? — промямлил Т., приходя в ужас от собственной смелости.

Черный вынул из заднего кармана чековую книжку и помахал ею.

— Не торопитесь. А какая ваша цена?

Тот назвал умопомрачительную цифру... Оставалось заехать к маклеру и взять у него акции, после чего сделка была совершена.

И теперь Т., не успев толком ничего понять, не зная даже имени своего благодетеля и не разбираясь в таинственном механизме, благодаря которому жалкие акции Н. столь подскочили в цене, купался в золоте, каковое купание, не станем отрицать, неизменно приятным, утешительным и (по многочисленным свидетельствам) укрепляющим образом действует на душу, то бишь на моральное состояние человека.

Умереть, мечтать о смерти было бы в этих условиях глупостью, если не безумием, а посему к чертям убийцу, следящего за ним исподтишка! С такими деньгами ничего не стоит купить его второй раз, заставить забыть про уговор... «Хотя, учитывая закваску этого малого, уломать его будет непросто», — на секунду усомнился Т.

В итоге — отличное настроение, состояние полной эйфории, а это уже опасно. Богатство досталось Т. чересчур легко; кроме того, история с акциями, и в самом деле подскочившими до головокружительной цены, соблазнила его на такие спекуляции, для каких у Т. не было ни опыта, ни таланта. Иными словами, Т., который бросился играть на повышениях, на понижениях, неизвестно на чем, обнаружил в один прекрасный день, что у него ни гроша.

Просадить столько денег! Да, бывает. И вот он опять без надежд на будущее, без утешителей, без утешительниц... «Хорошо еще, что год на исходе, — подбодрил себя Т., — убийца не должен подвести, он человек порядочный».

А до истечения годового срока еще оставалось больше месяца. Правда, рассказывать, в каком кошмаре, в каком отчаянии провел Т. этот месяц, не входит в нашу задачу.

7

Пришел последний день, а с ним и убийца.

— Сегодня последний день, — напомнил он для начала.

— Слава Богу! — закричал Т. — Как видите, я готов.

Странно, но убийца казался растерянным.

— Есть кое-какие неясности, — буркнул он.

— А именно?

— Вы... да я уже вам говорил... то вы хотите умереть, то нет: у вас семь пятниц на неделе.

— Вот оно что! Тогда я тоже повторю: а вам-то не все равно?

— В свое время я высказывал свои соображения, — возразил убийца. — К примеру, если я убираю вас, когда вы хотите умереть...

— ...то в работе недостает смака, я помню. Что же вам помешало убить меня, пока я был счастлив?

Убийца, который и впрямь был в этот вечер не в своей тарелке, уставился на острые блестящие носы собственных башмаков. Когда он наконец ответил, его слова ошеломили Т.:

— Мне не хватило смелости.

— Что?! Вам, такому, как вы, не хватило смелости...

И прочее, и прочее. И убийца, дав схлынуть высокой волне удивления (или волне высокого удивления), подтвердил:

— Должен признать, к своему стыду: убить вас мне не хватает смелости.

— О Господи, как же так? — (Все равно что задать этот праздный вопрос другу, который признался вам, что стал импотентом).

— В общем, не надо бы мне браться за это дело, зря согласился.

— Позвольте, но почему?

— В общем, по нашему уговору получилось, что я должен быть в курсе вашей жизни, все время про вас помнить, как бы в ваше положение входить.

— Ну и что?

— Ах, дорогой друг, разве не понятно? Жизнь, человеческая жизнь, какова бы она ни была... Нет уж, увольте, откровенно говоря, это не для моих мозгов, и я не смогу объяснить, нипочем не смогу! Слишком это сложно, запутанно... Смекаете?

— Представьте, нет. Но не в этом суть.

— В этом, в этом. У любого дела, даже такого, как человека убить, свои правила есть... Ну и еще тут одна загвоздка имеется.

— Какая такая загвоздка?

— Мы с вами похожи.

— Вот оно что! Весьма польщен.

— Не надо. Просто когда-то я вроде вашего скис из-за женщин и прочих неприятностей. А потом... потом опять... и после этого снова...

— Вы хотите сказать, что вас тоже непонятным образом швыряло то вверх, то вниз: радости сменялись бедами, горе — блаженством, да?

— Да, только когда вы говорите, у вас складно получается, лучше, чем у меня... Поэтично, именно что поэтично!

Но для Т. все сводилось к одному: этот тип ускользал от него, ускользала единственная надежда (в данном случае — надежда умереть). И все же он взял себя в руки.

— Ну вот, теперь еще и поэзия! Баста, пора перейти от слов к делу, выполняйте уговор.

Убийца неуверенно хмыкнул.

— Успею. Срок истекает в двенадцать ночи.

— Пусть будет так, согласен. Тогда уходите и возвращайтесь: хотите — незаметно, хотите — открыто, как вам заблагорассудится. Только прошу вас, не подводите меня... Главное — знать, что эта полночь станет последней.

— Черта с два! — выпалил убийца, прибегая к дополнительным ресурсам родного языка (не иначе как от полноты чувств). — Да будь у меня сроку хоть до конца света, все равно теперь мне вас не убить!

— Какая муха вас укусила! Что это за шутки такие? Но позвольте вам сказать... Или лучше сами скажите, что происходит. Вы знаете, чего я от вас хочу, отлично все знаете, я хочу умереть, должен умереть, вот уже год, как вам это известно... Ну?

Убийца прятал глаза, поглаживая усы ногтем большого пальца. Наконец он сказал извиняющимся тоном, словно боясь обидеть своего клиента:

— А то происходит, что я верну вам ваши шесть миллионов, они вам не помешают, глядишь — все образуется, и тогда...

— Нет! — завопил Т. И еще громче: — Нет, нет! Вы надо мной издеваетесь, это уж слишком! Я хочу умереть, я заплатил вам, чтоб вы меня убили, и вы после этого думаете, будто я позволю вам оставить меня в живых, разрешу обязательства нарушить, да еще и вознаграждение за это возьму! Э, нет, милостивый государь, у меня ведь тоже есть... профессиональная этика: этика самоубийцы, жертвы, я бы даже сказал...

Но тут произошло такое, что мы, ради эффектной концовки, оставляем для следующей — заключительной — части.

8

Они посмотрели друг на друга и... рассмеялись — неудержимо, судорожно.

— Не тут-то было! — заливался наемный убийца, корчась и притопывая ногой. — Ни-ни... даже не думайте... ха-ха-ха, ой, лопну со смеху... и не думайте уступать!..

— Кому еще, ха-ха-ха, кому? — насилу выговорил Т., побагровев от хохота.

— Себе, ему, им, жизни!

— Ах нет? Ах нет? Не надо?.. А как же тогда?

Увы, ответ на этот вопрос ко многому обязывал, потому убийца и не ответил. Неожиданно перестав смеяться, он знакомо потянулся.

— Будьте здоровы. Замнем до следующего раза. Шесть миллионов я положу завтра утром на ваш текущий счет. Всех благ!

Т., внезапно отрезвев, еще пытался что-то возразить, но точку в их разговоре все равно поставил убийца:

— А собственно, чего вы боитесь? Какая вам разница, кто вас пустит в расход — я или другой наемный убийца?!

Перевод Е. Солоновича

АЛЛЕГОРИЯ

— Уф, будь оно неладно!

— В чем дело, люди добрые?

— Неужели не видите? Спрашивается, как можно заставить лодку двигаться по земле — даже по равнине. Замечаете? Не на паруса же рассчитывать, когда киль тормозит. А ехать, как мы — веслами отталкиваться, — недолго и окочуриться!

— Ага, понимаю... Хотите, помогу?

— Спасибо, не откажемся. Нет, все одно ни с места, а если и ползем, так еле-еле. Сколько же у нас дорога займет?

— Вот и я смотрю, надежнее, наверно, пешком.

— Еще бы, да простит мне Господь!

— Главное — не горячиться. Вы налегайте на весла, а я буду подталкивать.

— Очень любезно с вашей стороны... Только проку-то что: в лучшем случае на сантиметр-другой продвинулись, не больше.

— Терпение. Делать нечего — попробуем сначала.

— Терпение, да? При том, что мне иной раз такие мысли в голову приходят... такие мысли...

— Какие?

— Дикие, не спорю.

— Говорите, говорите, я не из тех, кто с пеной у рта защищает правительство, порядки, общественное устройство. Можете говорить откровенно.