Свидание - Владимир Михайлович Андреев

Он еще успел отскочить и бросить вторую. Но разрыва ее уже не слышал. Прямо над головой что-то ярко сверкнуло, и огонь этот погрузил Петрова во тьму…

Его похоронили ночью в том же окопе, где он принял бой. Та самая старуха, что приходила к нему накануне, уговорила двух соседок, и те под покровом темноты предали Петрова земле, которую он так хорошо понимал и любил. Никаких документов у него не нашли, поэтому никто не знал, как его фамилия и откуда он. Безыменную ту могилу можно увидеть и сейчас на перекрестке двух проселочных дорог недалеко от Орши. Жители соседней деревни называют ее просто — Маяк…

Пожарник

Я не помню, когда точно в нашу роту пришел лейтенант Хватов. Убило Лешу Скурихина, вместо него какое-то время командовал взводом сержант Забелин, потом прислали Хватова. Этот Леша Скурихин был настоящей военной косточкой. Я как подумаю о нем, так и представляю: лицо смуглое, всегда чисто выбрито, шинель, гимнастерка будто влитые, сапоги блестят, независимо — дождь ли, грязь ли. А портупея того и гляди лопнет под напором мускулов…

Но только не одной своей внешностью отличался Леша. Он командовал взводом связи, а приходилось выполнять ему самые разные задания. Бедовая голова была у Леши. Колонну наших автомашин отрезал немец — кто выводил? Леша, лейтенант Скурихин. Отступили, оставив неповрежденными наземные линии связи. Кто возвратился и все телеграфные столбы да и другие важные объекты связи уничтожил начисто, чтобы не достались врагу? Опять же лейтенант Скурихин.

А погиб Леша Скурихин вот как. Отступали. Группа, которую Леша выводил из окружения, наскочила на немцев. Леша замыкал цепочку солдат, шел последним, отстреливаясь. То ли его приметили, то ли уж так суждено — только пуля ему попала прямо в сердце. Он и вздохнуть не успел. Даже вынести его тело ребята не могли…

А лейтенант Хватов оказался обычным приписником. О внешности тут и говорить нечего. Гимнастерка на животе пузырилась, ремень с наганом отвисал сбоку, и лейтенант постоянно его поддергивал. Лицо добродушное, совсем не командирское: нос картошкой, губы толстые, мягкие. Он и приказы свои отдавал солдатам по-чудному:

— Слушай-ка, братец, надо бы линию проверить… Сходишь?..

И если солдат молчал, то Хватов, вздыхая, уговаривал:

— Давай уж, милый, давай…

И нам казалось, случись у этого солдата другое настроение, он бы мог и не пойти. И тогда, наверное, лейтенант Хватов сам бы отправился исправлять повреждение на линии…

Но это все ничего. Офицеры-запасники почти все были такие, не очень умели командовать. На гражданской работе многие из них занимали большие должности, но ведь в армии все-все по-другому, да к тому же тут и война… Впрочем, так было только в первые месяцы. Жизнь научила, и очень скоро приписники становились настоящими кадровыми офицерами, им разве не хватало некоторой внешней отточенности, этакого особого изящества, которое приобреталось, конечно, лишь в военном училище.

Так вот о Хватове. Он был приписник. Но удивил нас другим. В первый же день, как появился в землянке, где было его место, он развязал свой вещевой мешок и достал оттуда небольшую фотографию женщины в деревянной резной рамочке. Долго осматривал земляную осыпавшуюся стену, раздумывая, куда бы фотографию повесить, наконец вбил вместо гвоздя палочку и повесил.

Мы с интересом посмотрели на него. Потом кто-то спросил про фотографию.

Хватов ответил:

— Это Ася, жена.

Бои шли тогда горячие, связистам доставалось. Хватов в те дни часто ходил на линию, и, надо сказать, дело он знал. Нас же всех до колик в животе веселила его манера: после, когда мы возвращались с задания в свою землянку, он подходил к тому месту, где висела фотография, и, пригнувшись, так как потолок у землянки был очень низкий, приложив руку к козырьку, докладывал:

— Все в порядке, Асенька, вернулся…

Это нам казалось очень чудным, и мы часто шутили, когда Хватова не было в землянке. Кто-то подходил к портрету и, щелкнув каблуками, сообщал, подражая голосу лейтенанта:

— Вернулся, Асенька, все в порядке, только пожрать вот нечего…

Ну а если было затишье и мы все были в сборе, то, как обычно, каждый вспоминал, что он делал до войны, где жил, какая у него была работа, как проводил время по воскресеньям, какие любил кинофильмы. Хватов тоже участвовал в этих разговорах. До войны он работал пожарником в Ленинграде и, по обыкновению, вспоминал пожары.

— Бывало, братцы, тревога, — начинал он мечтательным тоном, так не соответствовавшим страшному бедствию, о котором рассказывал. — Одна минута, чтобы собраться. Мчимся через весь город. Скорость — сирена гудит. Подъехали — лестница вверх, разведка…

— Теперь, лейтенант, тебе пожаров на всю жизнь хватит, — вставлял кто-нибудь из солдат.

Хватов отвечал миролюбиво:

— Это совсем другое, это — воина…

Оказывается, и привычка докладывать Асе появилась у Хватова в связи с необычной его работой. Часто ночами отсутствовал: то дежурил, то тушил пожар. А Ася работала на обувной фабрике, и ее смена начиналась с утра. Хватов приезжал — жены уже не было дома, телефона в квартире тоже не было, и тогда он докладывал фотографии: «Все в порядке, Ася, вернулся…»

Все это нам, как уже я сказал, было очень смешным и вместе трогательным. Постепенно мы привыкли к его докладам, и перестали обращать на них внимание, и даже с интересом слушали его рассказы о пожарах, о том, какие бывают смелые разведчики (у пожарников, оказывается, тоже бывают разведчики), и вспоминали разные случаи, где и почему загорелось что-нибудь и как тогда долго ждали пожарную машину. Последнее обстоятельство очень удручало Хватова, и он терпеливо и подробно объяснял, как и отчего могла задержаться машина.

Хватова стали называть за глаза пожарником. Бывало, начальник штаба соберет командиров рот, намечает задание, распределяет людей, кого куда послать. Дойдет очередь до Хватова, скажет деловито: «Сюда пошлите пожарника!» А если у Хватова что-то не заладилось, то в сердцах выругается: «Этот пожарник, так его…»

С каждым днем все жестче и жарче разгорались бои. И нам очень мало приходилось бывать на одном месте. Роту связи бросали чуть ли не по всему фронту. Сегодня вкопаем себя в землю, и вдруг приказ — снова марш километров на двадцать. Лица у солдат почернели, глаза ввалились. Горят деревни вокруг, горит земля… Кто-нибудь бросит ехидно Хватову:

— Ну как, товарищ лейтенант, хватает пожаров?

Он поглядит задумчиво и ничего не ответит.

А портрет Аси доставал из своего мешка часто. Поглядит, улыбнется, положит обратно. Возможно, про себя и докладывал ей о чем-то…

Декабрь подходил к концу. Кому не памятен этот подмосковный морозный декабрь, когда наши