Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

В области заморской торговли в эту эпоху все еще существовали или, вернее, именно тогда возникли те сицилийско-латинские, этрусско-аттические и адриатико-тарентинские торговые сношения, о которых было упомянуто ранее; поэтому и к этой эпохе могут быть отнесены те факты, которые обыкновенно приводятся без указания времени и которые были нами соединены в одно целое при описании предшествовавшей эпохи. И здесь самые ясные указания можно извлекать из монет. Подобно тому, как чеканка этрусских серебряных денег по аттическому образцу и приток италийской, в особенности латинской, меди в Сицилию свидетельствуют о двух первых торговых путях, так и только что упомянутое уравнение великогреческих серебряных денег с пиценской и апулийской медной монетой свидетельствует, наряду со множеством других указаний, об оживленных торговых сношениях нижнеиталийских греков, в особенности тарентинцев, с восточно-италийским побережьем. Напротив того, прежние более оживленные торговые сношения латинов с капманскими греками, как кажется, пострадали от переселения сабеллов и не имели большого значения в течение первых полутораста лет существования республики; а тот факт, что жившие в Капуе и в Кумах самниты отказались снабдить римлян хлебом во время голода 343 г. [411 г.], служит доказательством того, как изменились отношения между Лациумом и Кампанией, пока в начале V века [ок. 350 г.], благодаря успехам римского оружия, эти отношения не были восстановлены и не сделались еще более тесными. Что касается частностей, то мы можем упомянуть как об одном из немногих хронологически определенных фактов, относящихся к истории римских торговых сношений, о той подробности, извлеченной из ардеатской хроники, что в 454 г. [300 г.] прибыл из Сицилии в Ардею первый брадобрей; мы также можем на минуту остановить наше внимание на раскрашенной глиняной посуде, которая шла в Луканию, Кампанию и Этрурию преимущественно из Аттики, но также и из Керкиры и из Сицилии и употреблялась там на украшение могильных склепов. Об этом промысле до нас случайно дошло более сведений, чем о каком-либо другом предмете заморской торговли. Начало ввоза этих произведений может быть отнесено ко времени изгнания Тарквиниев, так как очень редко находимые в Италии сосуды древнейшего стиля были, по всей вероятности, раскрашены во второй половине III века от основания Рима [ок. 500—450 гг.], между тем как чаще встречающиеся сосуды в более строгом стиле принадлежат первой половине IV века [ок. 450—400 гг.], сосуды самые совершенные по красоте принадлежат второй половине IV века [ок. 400—350 гг.], а огромное количество других сосудов, нередко замечательных великолепием и величиной, но редко отличающихся изяществом отделки, должно быть отнесено к следующему веку [ок. 350—250 гг.]. И это обыкновение украшать гробницы было заимствовано италиками от эллинов; но скромные средства греков и их тонкий вкус не позволяли этому обыкновению выходить из тесных рамок, между тем как в Италии оно было расширено далее своих первоначальных и пристойных пределов с варварской роскошью и с варварской расточительностью. Знаменателен и тот факт, что эта роскошь встречается в Италии только в странах эллинской полукультуры; а тот, кто умеет разбирать такие письмена, найдет в служивших рудниками для наших музеев этрусских и кампанских кладбищах красноречивые комментарии к древним рассказам об этрусской и кампанской полуобразованности, задыхавшейся от богатства и от высокомерия. Напротив того, простота самнитских нравов во все времена чуждалась этой безрассудной роскоши; незначительное развитие торговых сношений и городской жизни у самнитов обнаруживается столько же в отсутствии греческих могильных украшений, сколько в отсутствии национальной самнитской монеты. Еще значительнее тот факт, что с этими могильными украшениями почти вовсе не был знаком и Лациум, несмотря на то, что он не менее Этрурии и Кампании был близок к грекам и находился с ними в самых тесных торговых сношениях. В особенности ввиду того, что один Пренесте отличался совершенно своеобразным устройством гробниц, можно считать более нежели вероятным, что приведенный факт следует приписать влиянию строгих римских нравов или, пожалуй, влиянию суровой римской полиции. В самой тесной с ним связи находятся как ранее упомянутые запрещения, которые были наложены еще законами «Двенадцати таблиц» на пурпуровые гробовые покровы и на золотые украшения, которыми окружали мертвых, так и изгнание из домашнего хозяйства серебряной посуды, за исключением солонки и жертвенного ковша, насколько этого можно было достигнуть строгостью нравов и страхом, который внушали цензорские порицания; и в архитектуре мы находим такую же неприязнь как к грубой, так и к изящной роскоши. Однако, хотя в Риме, благодаря таким влияниям, внешняя простота и сохранялась долее, нежели в Вольсиниях и Капуе, но из этого не следует делать заключение о ничтожестве его торговли и промышленности, исстари служивших наряду с земледелием основой для его благосостояния; напротив того, и на них отразилось новое господствующее положение, которого достиг Рим.

В Риме дело не дошло до развития настоящего городского среднего сословия, т. е. сословия независимых ремесленников и торговцев. Причиной этого было существование рабов наряду с рано обнаружившейся чрезмерной централизацией капиталов. В древности было обыкновенным явлением и в сущности неизбежным последствием существования рабства, что мелкими городскими ремеслами занимались или рабы, получившие от своих господ средства для ремесла или торговли, или же вольноотпущенники, которым их прежний господин очень часто давал необходимый для предприятия капитал и от которых он требовал постоянной доли, а нередко и половины барышей. Не подлежит сомнению, что в Риме постоянно усиливалось развитие мелких предприятий и мелкой торговли; даже есть указания на то, что в Риме начинали сосредоточиваться те промыслы, которые служат к удовлетворению роскоши, свойственной большим городам; так, например фикоронский туалетный ларчик был сделан в V веке от основания города [ок. 350—250 гг.] пренестинским мастером и продан в Пренесте, но был сделан в Риме 162 . Но и чистая прибыль от мелкой промышленности поступала большею частью в кассы крупных торговцев; поэтому средний класс промышленников и торговцев не мог развиться в соответствующем размере. С другой стороны, оптовые торговцы и крупные промышленники почти ничем не отличались от крупных землевладельцев. Причиной этого было, во-первых, то, что крупные землевладельцы с древних пор занимались торговыми оборотами и были капиталистами и что в их руках сосредоточивались ссуды под обеспечения, оптовая торговля, поставки и работы для государства. С другой стороны, так как землевладение имело огромное нравственное значение в римской республике и с ним было связано исключительное обладание политическими правами, подвергшееся некоторым ограничениям лишь в конце этой эпохи, то не подлежит сомнению, что уже в ту пору счастливый спекулянт затрачивал часть своего капитала на приобретение недвижимости. И из того, что оседлым вольноотпущенникам были предоставлены политические преимущества, достаточно ясно видно, что римские государственные люди старались этим путем уменьшить опасный класс богатых людей, не имевших недвижимой собственности.

Однако, несмотря на то, что в Риме не образовалось ни зажиточного городского среднего сословия, ни строго замкнутого класса капиталистов, он все более и более приобретал характер большого города. На это ясно указывает возрастающее число стекавшихся в столицу рабов, как это видно по очень опасному заговору, составленному рабами в 335 г. [419 г.], и в особенности огромное число вольноотпущенников, присутствие которых становилось все более и более неудобным и опасным, как это видно из того, что в 397 г. [357 г.] отпущение рабов на волю было обложено налогом, а в 450 г. [304 г.] были ограничены политические права вольноотпущенников. Причиной такого положения дел было не только то, что большинство отпущенных на волю рабов по необходимости посвящало себя промышленности или торговле, но и то, что самое отпущение рабов на волю было у римлян, как мы заметили ранее, не столько делом великодушия, сколько промышленной спекуляцией, так как для рабовладельца нередко было выгоднее иметь долю в промышленных или торговых предприятиях вольноотпущенника, чем присваивать себе весь заработок раба. Поэтому отпущение рабов на волю становилось все более и более частым явлением, по мере того как усиливалась промышленная и торговая деятельность римлян.

Таким же указанием на усилившееся значение городской жизни в Риме служит сильное развитие городской полиции. Большею частью к тому же времени относятся постановления о разделении города между четырьмя эдилами на четыре полицейских округа и принятые этими эдилами меры для столь же важного, сколь и трудного содержания в должном порядке сети малых и больших сточных каналов, проведенных по всему городу, равно как публичных зданий и площадей, для очистки и мощения улиц, для уничтожения грозящих разрушением зданий, опасных животных и зловония, для удалений экипажей, кроме вечерней и ночной поры, и вообще для поддержания беспрепятственных сообщений, для постоянного снабжения главного городского рынка хорошим и дешевым хлебом, для уничтожения вредных для здоровья товаров и фальшивых мер и весов и для тщательного надзора за банями, кабаками и домами терпимости. По строительной части в царском периоде и в особенности в эпоху великих завоеваний было сделано едва ли не более, чем в течение двух первых веков республики. Такие сооружения, как храмы на Капитолии и на Авентине и большой цирк, могли внушить бережливым городским правителям такое же отвращение, как и отбывавшим трудовые повинности гражданам, и достоин внимания тот факт, что едва ли не самое значительное сооружение времен республики до начала самнитских войн — храм Цереры подле цирка — было делом Спурия Кассия (261) [493 г.], который во многих отношениях пытался вернуться к традициям царской эпохи. И роскошь в частной жизни сдерживалась властвовавшей в Риме аристократией с такой строгостью, до которой конечно никогда не дошла бы царская власть при более продолжительном существовании.