Аэросмит. Шум в моей башке вас беспокоит? - Стивен Тайлер

Ей это нравилось. Она была похожа на чистокровную лошадь, которая только что перепрыгнула через забор и свободно бежала по полям. Сьюзи всегда было легкой, просто: «Поехали!»

Моя мама исчезла, а за ней и моя трезвость. Я начал принимать сразу же после случившегося. Это длилось еще полгода. Я ночами сидел дома и думал о том, чтобы поехать с группой в тур, но не мог; я не мог танцевать. Боль была настолько невыносимой, когда я просто ходил, а иногда были моменты, когда я плакал и думал: «Я правда не могу».

Моя мама, Сьюзи, была той, кто хотела сама устроить свою жизнь. Она была боевой, а это непросто в те времена, когда женщины должны были выходить замуж, заводить детей, оставаться дома и вести хозяйство.

* * *

Пока я был в «Лас Энсинас» весной 2008-го, один телефонный звонок вытащил меня из моей меланхолии. Эрин только выписалась, и я лежал там один под невронтином – бета-блокатор, предотвращающий конвульсии. Затем, на двадцать шестой день моего там пребывания – хотя казалось, что прошла вечность, – мне позвонил Генри Смит из Living Myth и сказал: «The Yardbirds подумывают о том, чтобы снова собраться, и спрашивают, не хотел ли бы ты стать солистом». Черт возьми, дааа! Хотел бы. У меня всегда была мечта, что когда-нибудь старый состав The Yardbirds снова соберется и я каким-то образом стану его частью, и, черт меня побери, именно это и происходило. The Yardbirds – это та группа, которая была самым большим вдохновителем Aerosmith, и, не считая Aerosmith, The Yardbird s была для меня самой желанной группой.

Четыре месяца спустя я разговариваю по телефону с Питером Меншем, менеджером Джимми Пейджа.

– Питер, я кое-что спрошу…

– Ты же знаешь, Стивен, я сделаю для тебя все что угодно, – сказал он. – Ты же устроил меня на первую работу.

– Да?

– Ты не помнишь? Я был твоим бухгалтером. Ха! Так о чем ты хотел спросить?

– Я слышал о том, что Джимми хочет снова собрать старых The Yardbirds, и я…

– Подожди, Стивен, он рядом со мной, – и Питер дает трубку Джимми.

– Стивен, – сказал Джимми, – ты не хочешь приехать в Англию и попробовать спеть с нами?

– Знаешь, я бы с радостью, это было моей мечтой с семнадцати лет.

Я хотел просто потому, чтобы всем говорить об этом. Фанаты до смерти мечтали снова услышать Led Zeppelin, со мной – или с кем-то, особенно с Робертом – в солистах. И вот в сентябре 2008-го, кажется, где-то около двадцать первого числа, Генри, Эрин и я полетели в Лондон, чтобы сыграть с Джимми, Джоном Полом Джонсом и Джейсоном Бонемом, «Бонзо», сыном Джона Бонема. Мы с Генри зашли в студию в Путни, и мне казалось, что все идет отлично, но, к сожалению, я был под кайфом. В первый день после прилета у меня началась мигрень. В пятницу мы целый день играли песни Led Zeppelin. Ебаный рай!

Но вскоре я понял, что ничего не получится. Не то чтобы я не мог петь – цеппелинов я могу скандировать даже во сне, – но я не был Робертом Плантом, а Роберт Плант совсем не похож на меня. Фанаты хотели слышать рев «Перси», Whole Lotta Love, Communication Breakdown и так далее. У меня было совсем не так. Aerosmith пытались играть без Джо и Брэда, когда они ушли в начале восьмидесятых, и без них тоже ничего не вышло. Мне было приятно, что он пригласил меня, но это все равно что заменить Бонзо – а этого делать не нужно, а может, даже нельзя. То, как работает группа, – это химия, и ее никак не подменить. Я отказался, и, хоть ничего и не вышло, во мне умирал ребенок. Мне выпало спеть все песни, начиная с Black Dog. Я позвонил Джимми и сказал: «Я до конца жизни не забуду, как пел с вами».

Просто мне казалось, что такой группе, как Led Zeppelin, не нужен такой солист, как я. У них уже был лучший; они были лучшими. Роберт говорил: «Думаю, я могу петь и одновременно стричь овец». Я много чего могу делать во время пения, но не это. Может, в этом и была проблема.

В любом случае я уже соскучился по своей группе. Я еще не сдался. И четыре года старался заставить их написать новый альбом – а эта поездка лишь усилила мою решительность.

По правде говоря, одна из причин, по которой я согласился на предложение Джимми Пейджа, заключалась в том, что я чувствовал себя обделенным. Моя мама только умерла; Джо, мой брат, злился на меня за то, что я работал с другими композиторами. Мне казалось, что он хотел мне отплатить, написав свой альбом. А потом он исчез с лица земли. Я нигде не мог его найти, и никто не говорил мне, куда он делся. Я позвонил Трули Мин, нашему менеджеру в то время. И все, что она ответила: «Джо сейчас недоступен». Не-блядь-доступен!

Потом, через несколько месяцев, я услышал, что моя же группа хочет найти мне замену, и я такой: «Какого хуя!» Они не понимают. Все дело в сраном миксе. Вопль банши Роберта соответствует жалобной гитаре Джимми «Гибсон EDS 1275», высокооктавный звук цеппелинов. А у нас это вой Орущих Демонов из ада и блюзовый стиль Джо, именно они поднимают алкогольный градус Aerosmith до 150 – подогреваемые Брэдом, Джоуи и Томом. Эта коллективная вибрация четырех или пяти человек, настроенных друг на друга, заставляет пчел жалить, а мед – капать. Я знал, что должен сделать – лететь обратно в свой улей, уговорить их снова отправиться в путь с этим прекрасным, грязным рычанием Aerosmith, от которого все дрожит, горит и трясется. И это еще мягко сказано!

Но мои ноги все еще кричали от боли. Я едва мог ходить, а на концертах мне надо отплясывать. Группа хотела гастролировать – а Aerosmith была моей первой любовью, ебаным Божьим даром, – но я сомневался, смогу ли вообще выйти на сцену. Группа сказала: «Да ладно, все равно выходи, Стивен, можешь просто сесть на стул». На стул? Блядский стул? За кого они меня принимают, за Лайтнин Хопкинса? Я танцор. Я в жизни-то не могу сидеть на месте, а уж на сцене? Даже не думайте! Я заскрежетал зубами от злости на своих собратьев. Ублюдки, вы думаете только о деньгах, а не о моей боли! Так что мне дали выбор: либо я могу сидеть на стуле и петь (ага, щас!), либо… догадайтесь.

Весной 2009-го я снова пошел